Воспоминания об убийстве жгли как клеймо, навсегда впечатавшись в материю их мозга. И ни один из них, каким бы маленьким ни был на момент происшествия, не забыл того, что случилось. Многие до сих пор описывали ужас вплоть до мельчайших подробностей. Ужасные моменты запоминают все без исключения. К сожалению, это касается только ужасных моментов.
Насколько я понимала, проблема заключалась в том, что мне приходилось искать единственное маленькое зернышко в груде сыпучей пшеницы. Если бы только можно было развернуть самолет и отправиться в детство, я нашла бы это зерно и поняла бы, что с ним делать. Моя голова ткнулась в бесполезную самолетную подушку рядом с мужчиной, который обо мне искренне беспокоился и хотел, чтобы я была в безопасности. Но ничто не мешало липкому страху ворочаться у меня в животе. Самолет резко развернулся, и у меня возникло странное чувство, словно я сейчас выпаду в иллюминатор и окажусь в одном из крошечных бассейнов, проплывавших под нами.
Что, возможно, и к лучшему.
С каждой милей, приближавшей нас к границе Техаса, моя грудная клетка сжималась сильнее и сильнее, словно кто-то сдавливал ее в тисках.
Глава 24
Хадсон высадил меня у «Ворсингтона», явно не в духе от того, что приходится меня оставлять. Он приказал мне не выходить из номера и открывать дверь только служащим отеля.
Ему пришлось бросить клиента, чтобы помчаться ко мне в Чикаго. Он не сказал кого. Но зато завтра вечером, когда закончит задание, он будет полностью принадлежать мне.
Полностью. Мне.
Когда мы летели там, в небесах, между нами возникло то знакомое пространство, в котором витали все несказанные нами слова. К примеру, я никак не могу смириться с мыслью о том, что Хадсон был на войне и вернулся, а теперь может погибнуть здесь, из-за меня.
Так что звонок Виктору, сразу после того как за мной хлопнула дверь номера, дался легко.
Я не хотела рисковать ничьей жизнью, кроме своей.
Я больше не хотела, чтобы мной манипулировали. Ни Хадсон, ни мама, ни maddog12296.
Я хотела сменить белье и сжать в руке пистолет.
Я хотела домой.
Виктор выпустил меня у нашего почтового ящика в начале дороги. Было около полуночи, фонари системы безопасности вокруг дома мерцали сквозь ветви деревьев.
Так решил не Виктор. Я. Мне нужно было пройтись пешком, чтобы прочистить сознание. Я хотела почувствовать бездонное ночное небо над головой, увидеть, как звезды сияют рождественской гирляндой среди лета, вспомнить, как может ощущаться техасская ночь — уютным покрывалом, а не угрозой.
Примерно на полпути к дому с меня уже ведрами лил пот, а сама я жалела, что не позволила Виктору занести на крыльцо мой чемодан и рюкзак. А он ведь предлагал. И еще я заметила под ветками ближайшего к дому дерева криво припаркованную машину. Не папин пикап, у которого слегка стучало под капотом. Я оставила его в гараже, когда уезжала, решив воспользоваться такси до аэропорта. Неужели Сэди уже вернулась из Марфы? Свет в окнах не горел. Возможно, она уже спит. Но какого черта она не осталась в отеле, как я просила?
Пару минут спустя я резко остановилась. Это был не внедорожник Сэди. А маленький зеленый джип, частично загнанный на траву. Фонарь светил прямо на него, и за ветровым стеклом виднелось золотое ожерелье, свисающее с зеркала заднего вида.
Несколько дней назад этот джип был припаркован у моего пикапа в гараже.
И забит коробками и бумагами.
Тот самый, с признаками патологического собирательства.
Ни малейшей попытки спрятать джип. Никого внутри.
Я бросила на траву чемодан и рюкзак и, пригибаясь в тени, подобралась как можно ближе к машине.
Номера из Коннектикута.
Последние метры по открытой дорожке я пробежала, а затем присела у пассажирской двери и потянула на себя ручку. Закрыто.
Я застыла, задержала дыхание и прислушалась. Ни звука, не считая стрекота цикад у фонарей, и шипения, с которым некоторые из них, видимо, поджаривались. Я на четвереньках пробралась по гравию к водительской двери, отчетливо понимая, что становлюсь отличной мишенью для стрелка, который может находиться в доме или на крыльце.
Я тронула ручку. Бинго!
Открыв дверь на четверть, я проскользнула внутрь и быстро закрыла ее за собой, чтобы выключился свет. И плашмя бросилась на пассажирское сиденье. Рычаг переключения передач врезался мне в живот, под носом на полу оказались пустые обертки из «Макдональдса». Я ждала выстрела.
Его не последовало, и я потянулась к отделению для перчаток. Ничего особо полезного. Ни бумажек вроде страховки или регистрационной карты, которые подсказали бы мне имя владельца. Ни оружия. Только потрепанная инструкция по эксплуатации джипа. И миниатюрный фонарик. Я щелкнула кнопкой. Работает. Я осторожно приподняла голову. Что-то мазнуло меня по щеке, и я взвизгнула.
Чертово ожерелье. С колотящимся сердцем я выглянула наружу. Если кто-то меня и слышал, он сейчас выжидал. Я поймала пальцами медальон и развернула его к свету.
Архангел Михаил.
Покровитель полицейских.
Защитник от любых сил зла.
Возможно, мне стоило самой надеть этот медальон.
Я пробежала лучом фонарика по бумагам на заднем сиденье. Некоторые папки были тонкими, другие чуть не лопались. Я наугад вытащила одну, и вся стопка поехала вниз, на меня.
Черт. Я позволила бумагам упасть и рассыпаться по полу и заднему сиденью. Схватила пару листов по пути и посветила на них. Документ из Центра коррекции поведения в Стейтвилле. Рукописный отчет 1983 года об инциденте в душе с участием Энтони Марчетти и его сокамерника по имени Джордж Медоуз. Последний в итоге на три недели отправился в лазарет с раздробленным кадыком, но все свидетели утверждали, что виноват Медоуз, а не Марчетти.
Я просмотрела следующую страницу. Прошение Энтони Марчетти разрешить ему раз в неделю пользоваться Интернетом в библиотеке тюрьмы Стейтвилл. 8 апреля 2004 года. Разрешено, подписано. И наверняка отслежено ФБР в режиме 24/7.
Я схватила еще пару листов. Документы касались программы защиты свидетелей. Почти каждое третье слово вымарано. Мамины? Как все это очутилось у меня на пороге?
Шорох.
Я подпрыгнула и обернулась, вовремя заметив, что еще три папки поползли с верхней стопки — бумаги посыпались вниз. За ними оказался ультратонкий ноутбук, а на сиденье обнаружилась старая коробка из-под обуви. Я уронила папку и потянулась на заднее сиденье, оттопырив зад, чтобы достать коробку. Не легкая, но и не тяжелая. Снова развернувшись, я положила ее на колени, гадая, какие чудесные и ужасные вещи могут в ней храниться.
Ответы на все мои вопросы.
Сувениры серийного убийцы.
Остальные пальцы Адрианы.
Я стянула крышку. Старые аудиопленки. В некоторых катушках пленка растрепалась и спуталась. На них были наклейки с именами незнакомых людей. Интервью? Запись последних минут умирающих жертв?
Я сбросила коробку на упаковки из-под гамбургеров, панически принюхиваясь к воздуху в салоне. А затем опустила стекло и глубоко вдохнула жаркий влажный ночной воздух.
Посмотрела на входную дверь.
Будет ли полным сумасшествием идти туда в одиночку?
Я отрешенно раскрыла папку, которую уронила на пассажирское сиденье. Сверху лежало размытое от времени и движения фото, явно снятое с большого расстояния.
Что-то здесь попахивало вуайеризмом.
Возможно, дело было в том, что я узнала девушку на фото.
Это была я, в свои шестнадцать, верхом на быке.
Он сидел в папином кресле и широко улыбался, словно ситуация была совершенно нормальной.
Джек.
Меня словно прошило слабым электрическим разрядом, когда я увидела его, и тысячи вопросов молниями заметались в мозгу.
Он не был репортером в погоне за случайной историей.
Джип принадлежал ему.
И все вокруг теряло смысл.
Мне понадобилось всего полсекунды, чтобы понять, что Джек в стельку пьян. Положение его тела, восемь скомканных пивных банок на полу. Крошки от «Читос», оранжевым хвостиком спускавшиеся по груди его потной белой рубашки «Томми Хилфигер».
— Давно не виделись… — Язык у него заплетался, и слова прозвучали как «авно не виись». Последовала долгая прочувствованная отрыжка.
— Ди сюда. — Джек протянул ко мне руки.
Не то, чего я ожидала. Совсем не то.
— Я сейчас вернусь, — сказала я вежливо, словно увидеть его в папином кресле посреди ночи было совершенно обычным делом.
Мне понадобилось меньше минуты, чтобы забрать из папиного сейфа мой сорок пятый, проверить комнаты и быстро вернуться в гостиную, споткнувшись еще о три банки и мумифицированные останки пиццы с пеперони.
Джек не сдвинулся ни на дюйм.
— Это тебе зачем? — Его глаза сфокусировались на пистолете. Кажется, он был искренне удивлен.
— Это твой джип? Ты один?
— О, мой джип! Не хотел оплачивать прокат еще неделю.
— Ты один? — повторила я.
— Тока ты и я, крошка. — Его правая рука зазмеилась по сиденью.
— Ага. Вставай. И держи руки перед собой. — Я прицелилась ему в грудь.
Он с улыбкой поднялся на ноги.
— Как пр’кажете, мисс Томми.
— Господи, Джек. — Я двинула дулом в направлении его паха, отводя глаза.
— У-упс. — Он развязно засмеялся, застегнул ширинку и чуть не упал. — Кажется, у меня и прицел сбился.
— Шагай, — нетерпеливо сказала я, указывая пистолетом в сторону кухни.
Когда мы дошли, я толкнула его на стул.
И оказалась перед дилеммой. Слишком пьяным он не сможет сосредоточиться. Слишком трезвым — сможет мне угрожать. До сих пор никакой агрессии он не демонстрировал. Но для пьяных характерны мгновенные смены линии поведения.
— Положи руки на стол и держи так, чтобы я их видела. Двинешься — и я прострелю тебе голову, как тому Джеку на антенне машины.
Одной рукой я удерживала пистолет, вполглаза приглядывая за Джеком, второй открыла дверь кладовой и достала огромную банку кофе «Максвелл Хаус». Срок годности прошел пару лет назад. Мама написала его на крышке черным маркером. Чтобы не забыть. Я оторвала бумажное полотенце для фильтра и, не отмеряя, высыпала часть содержимого в кофеварку. Чем крепче, тем лучше.