— Вот чем занимались, поганцы! Обвешивали да обманывали своих же ловцов! — торжественно, словно с трибуны, выкрикнул майор, высоко подняв над головой гири для взвешивания рыбы. — Совсем совесть потеряли! У своих же работяг воровали!
В днищах гирь зияли просверленные пустоты.
Второй в штатском молчал, но цепко ощупывал лицо каждого арестованного.
— У кого из вас будут просьбы, заявления или жалобы перед личным обыском и допросом? — уже уходя из поварской, спросил штатский.
Задержанные молчали. Леонид вроде дёрнулся, но Матвеич жёстко прижал его тяжёлой лапой.
— Не спеши, сынок, — осадил он Леонида, шепнув в ухо: — Остынь. Обсудим пока. Время, похоже, дают.
И дверь за милиционерами захлопнулась, ушёл и лейтенант вместе со всеми.
Валентин огляделся: бодрился Матвеич, на Леонида жалко было смотреть. Сникли и остальные.
— Ну что будем делать, братва? — подал голос старый рыбак, правая рука Рудольфа.
Желающих говорить не оказалось. Не находилось решительных. Каждый ждал, когда начнёт другой.
— Времени у нас мало. Молите Бога, что с радости они про всё забыли. Сейчас очухаются. Нас таскать начнут по одному. Тогда поздно будет, — рассудительно объяснил мудрый Матвеич. — Влипнем враз, если вразброд говорить начнём. А там шустро развезут нас по разным местам да по одиночным камерам. Подсаживать сук начнут. Совсем поплывём.
— А что делать-то? — подал голос один, Валентин видел его как-то ночью, вместе приходилось разделывать осетров.
— Надо обсудить, что базарить. Главное — одно и то же. Не вразброд, — тяжело переводя дыхание, наставлял Матвеич.
— Что тут скажешь? Попались с поличным! Гири видел? Понесли уже, — выкрикнул опять знакомый Валентину рыбак.
Его нестройно поддержали.
— Цыц! Гниль! — рявкнул Матвеич и развёл руками, будто расталкивал дерущихся. — Гири — это не главное. Это мелочовка. Об икре ни слова! О других вещах тоже молчок! Поняли, о чём я говорю? Никого чужих на рыбнице не видели, ничего не знаете. Умерли все! Всех забыли!
— Что с Рудольфом? Где он? — не выдержал кто-то из братвы.
Матвеич отвёл глаза. Все повернулись к Леониду.
— Где отец? — спросил Матвеич, тихо коснувшись плеча Леонида.
Тот покачал головой: не знаю, мол.
— Бросил нас, — заскулил кто-то. — Сам дёру дал, а нас всех повязали…
— Молчать! — опять взъярился Матвеич. — Не вам обсуждать! Вы — мелкие шавки! Хорошо даже для нас, если ему удалось сквозь сети их прошмыгнуть. На свободе он больше пользы принесёт. Поможет выкрутиться. И нам без него легче. Ничего не знаем, ничего не ведаем. Весь спрос с начальства. Ну, бывало, не святые, слегка баловались. У рыбаков на котёл рыбёшку брали не спросясь. Бес попутал. Но для себя, не для продажи.
— А гири? — выкрикнул кто-то.
— Кто гири попортил?.. Не знаем. А почём нам знать? И в другие дела не лезли. Наше дело маленькое.
Матвеич оглядел притихших рыбаков, остановился на Валентине.
— Поняли, шавки?
Рыбаки хмуро закивали головами.
— С вас и спрос мал, — подвёл черту Матвеич.
— А с Леонидом как? — поднял кто-то голову.
— С Леонидом?
— Да. Он вроде как сын же?..
— Гостил у отца летом, — отрезал Матвеич, подумав. — И вообще чем меньше говорить будете, тем лучше для каждого. Не знаете вы Леонида! Сын ли, не сын? Откуда вам знать? Вы — чужие между собой люди. Друг друга только по работе знаете, да на пьянку валите.
— А разведут нас? — подал голос знакомый Валентину рыбак.
— Растащат по камерам, — почесал голову Матвеич, — тогда придумаем что-нибудь.
— Нет уж, сейчас надо думать. Сам говоришь, потом поздно будет.
— Въедливый ты, Никифор. Но правда твоя, — озадачилась «правая рука Рудольфа». — Я знаю, в тюрьме есть своя связь. Воровская почта. Надёжная штука. Воры оберегают её, как мать родную. Вот ею и воспользуемся. Надо только для себя условные знаки придумать. Чтобы суки ментовские не пронюхали и не перехватили. Тогда всё враз наружу вылезет.
— У тебя башка, Матвеич, ты и позаботься.
Ответить старый рыбак не успел. Дверь в поварскую отворилась, и лейтенантик позвал:
— Кто из вас Мамонов? Выходи!
Мамоновым оказался Матвеич. Он, кряхтя, поднялся, оглядел дружков, подмигнул им бодрящим левым глазом и шагнул за порог.
Леонид невольно прижался к Валентину. С тех пор, после ссоры в гостинице, они не обмолвились ни словом, держались чужаками. Открещивался Леонид, Валентин хранил беспристрастное молчание, будто между ними ничего не произошло, нрав не показывал.
— Ты что же, действительно не видел отца? — решился едва слышно спросить Валентин.
— Нет.
— И не знаешь, удалось ли ему скрыться?
— Не знаю.
— Дела-а, — протянул Валентин и смолк, снова пригнулся к уху парня, оглянулся воровато: — А народ говорит, что далеко Рудольф уже, легавым его не достать.
— Это куда же в нашей многонациональной спрятаться можно? — скривил губы Леонид. — На Кавказ, что ли, рванул? Я бы знал.
— Значит, не доверяет он тебе, — Валентин сплюнул на резиновые сапоги.
— Попридержи язык! — сверкнул глазами Леонид. — Матвеич был бы рядом, мигом глотку перегрыз!
— Матвеич твой — такое же дерьмо, как и все мы, — Валентин, будто и не заметил оскаленной физиономии бывшего дружка. — Его тоже Рудольф за дурака держал. Вы с отцом заправляли всем. Всех и теперь обкрутили. Только кинул и тебя папаша?
— Чего мелешь? Заткнись!
— Не прикидывайся валенком, будто ничего не знаешь.
Леонид едва сдерживался. Казалось, ещё секунда — и он бросится на соседа.
— Ты не лязгай зубищами-то, — хмыкнул Валентин, но держался начеку, следя за малейшими движениями Леонида. — Ты же письма от Рудольфа в Ленинград возил?
— Какие ещё письма?
— Я тебе не лох с базара, — схватил Валентин дружка за ворот куртки и, прижав его лицо к своему, зашипел ядовитой змеёй: — Это безропотным червям вы с Матвеичем лапшу на уши вешать будете. Со мной не пройдёт.
— Что ты мелешь? Перегрелся? — противился Леонид, но утратил боевитость и ярость.
— Знаю я, куда ты в Ленинграде гонял без меня и что таил!
— Следил, сука!
— Значит, верно народ понимает, кинуть решили всю братву, — мрачно процедил Валентин и отшвырнул от себя Леонида. — Ничтожество… А красивыми словами прикрывались… Золотые горы обещали…
— Я ничего не знаю, — смутился Леонид, — а письмо одно было… так, записка, передал и всё. Я и не читал её.
Он испуганно замолчал, спохватившись. Но, кроме Валентина, рядом никого не было. За разговором они и не заметили, как отделились от общей группы рыбаков.
— Ты что же, — Леонид поднял глаза на Валентина, — тоже думаешь, что отец за бугор махнул один?
— Тебе лучше знать, письмоносец, — беззлобно ответил Валентин. — А я другого от него и не ожидал. Ему насрать на всех! Тебя вот только забыл. Чем ты ему насолил?
— Заткнись! — потерянно буркнул Леонид.
И они оба надолго замолчали.
Дважды забегал лейтенантик, отворял дверь в поварскую для очередных, как кондуктор в трамвае, лихо и с прибаутками зазывал. Назад никто не возвращался, канули без известий и следа. Леонид невольно жался к Валентину. Наконец они остались одни.
— Ну, вот что, — начал Валентин. — Я на тебя зла не держу и против тебя ничего не имею.
Леонид молчал, насупившись, чувствовал он себя неважно, видно было по набухшим глазам, почерневшей замызганной физиономии. Куда девался прежний красавец с замашками греческого бога.
— А к папаше твоему у меня вопросы есть. Дай бог встретимся, объясню. Давай, попрощаемся по-человечески. Когда ещё увидимся?
— На суде, — выдавил из себя Леонид, желая пошутить, но не получилось, не вышла у него радостной ухмылка.
— Нет, я туда не ходок, — отрешённо буркнул Валентин.
— А куда же ты денешься? Подкоп устроишь, как граф Монте-Кристо? — съязвил Леонид.
— Это уж моё дело, — отвернулся Валентин и, отвалившись к стене, закрыл глаза устало, давая понять, что разговор окончен.
Они помолчали. Валентин начал дремать.
— Слушай, — дёрнул его за рукав Леонид. — Спишь, что ли?
— Чего тебе? — недовольно ответил тот, не открывая глаз. — Дай отдохнуть. Теперь не скоро спокойно поспишь.
— Слушай меня.
— Ну?
— Ты Викторию давно видел?
— Чего это ты вдруг?
— Видел, спрашиваю, или нет после нашей поездки в Ленинград? — толкнул Леонид Валентина так, что тот отпрянул от стены и зло уставился на соседа.
— Ну, не видел.
— Нет её.
— Как нет?! — остолбенел Валентин. — Куда же она делась? Ты говорил, забеременела она от Рудольфа. В больнице, наверное? Рожает?..
— Родила уже…
— Ну?
— Что ты нукаешь? Кучер! Вскрыла Вика вены на руках…
— Врёшь, гадёныш! — Валентин схватил Леонида, затряс его, заметался.
— Отпусти! — пытался вырваться задыхающийся Леонид и не мог. — Матвеич мне сказал… А ребёнка придушила…
Валентин яростно тряс Леонида, когда голос лейтенанта вернул его к действительности:
— Эй! Там, в углу! Хватит бузить! Кравчук, выходи!
Валентин, словно очнувшись от кошмара, обернулся к двери, разжал руки, отпустил отпрянувшего от него Леонида.
— Кравчук, на выход! — теряя терпение, лейтенант, всматриваясь в темноту, завалился сам в поварскую. — Живы тут?
Валентин уже стоял на ногах.
— Вперёд! — толкнул его к выходу лейтенант.
Яркий дневной свет ослепил Валентина, он споткнулся, едва устоял на ногах.
Допрашивали в каюте Рудольфа. За столом копался в бумагах тот же майор. Лейтенант доставил задержанного, щёлкнул каблуками и, подчинившись движению руки майора, ушёл. Стоя посередине комнаты, Валентин исподлобья огляделся. Кроме майора у шкафа с безразличным видом листал книжку знакомый человек в гражданском.
— Рассказывайте, Кравчук, чем вы на рыбнице занимались? Какие дела с Рудольфом крутили? — рявкнул майор. — Только знайте, дружки ваши нам многое рассказали. Да и мы сами кое-что нашли.