— Как Матвеич?
— Его не видал и ничего о нём не слышал. На что он тебе?
— Меня так и мутузят в одиночке. Год в этом колодце маюсь. На прогулку и назад, — Астахин обвёл ненавистные стены злым взглядом.
— Я бы с ума сошёл! — вырвалось у Леонида. — Вот гады! Неужели всё это время один?
— Дико было поначалу. Потом привык. — Астахин кивнул на одну из стен. — Вон, гляди.
От пола вверх тянулась цепочка выцарапанных отметин.
— Триста восемьдесят… Каждый день отмечал, пока обвинительное заключение не получил. После этого бросил. Как Робинзон, когда парусник увидел.
— Думаешь, выберемся живыми?
— И тебя следователь смертной казнью стращал?
— Бывало. Орал.
— Ну, ничего. Самое страшное позади.
— Ой ли?
— А какие могут быть сомнения, Леонид? — Астахин слегка хлопнул сына по плечу. — Здорово тебя запугали. И другие так же, трясутся за шкуру?
— А кому подыхать здесь хочется? — буркнул Леонид, не разделяя оптимизма отца. — Нас мурыжили долго, но мы упирались. Следак пообещал, что сидеть будем, пока не заговорим. Вот и держал слово. Ну, у некоторых языки и развязались. А как один сбрехал, то пошло-поехало. Да, что там тебе объяснять? Как будто не знаешь…
Леонид горько усмехнулся, махнув с отчаянием рукой.
— Что же вы в штаны раньше времени насрали? — не сдержался Рудольф, даже оттолкнул от себя сына, вскочил на ноги с нар, зашагал по камере. — Если кому вышка светит, так это мне одному! Сказывал мне следователь, будто вы все поплыли. А я не верил. Думал, на понт берёт. Но получил обвинительное заключение, почитал. Глазам своим не поверил! Все признательные показания дали. Меня, понятно, они специально от вас спрятали. Но Матвеич-то рядом с вами был!
— Матвеич только при задержании мелькнул, а потом нас всех по разным камерам растащили, — Леонид горестно озирался, — виделись лишь на очных ставках. И то не со всеми. Про связь какую-то говорил. Ни фига никаких вестей я не получал. И отправить ничего не могли. Как отрезало. Хорошо сокамерники попались с понятием. Обмылок кое-что сообщил, Фартовый…
— Это кто такой? — насторожился Астахин.
— Обмылок-то?
— Ну.
— Со мной в камере сидит. Настоящий вор. Это он свидание с тобой организовал!
— Он организовал? — округлил глаза Астахин.
— А кто бы ещё? — огрызнулся Леонид и сверкнул глазами.
— Как ты сказал его звать? — ещё больше встревожился Астахин. — Вор?
— Обмылок у него кличка. Рассказывал, по тюрьмам кочует почти с детства. А звать его Христофор. Рогачёв, кажется, фамилия.
— За что сидит?
— Кража.
— И весь год с тобой в одной камере пробыл?
— Всё время.
— Странно… — переменился в лице Астахин. — Свидание это, говоришь, он состряпал?
— Он вообще помощь предлагал… Только… — Леонид задумался.
— Что?
— Денег просит. Так тебе и велел передать. Если согласен, дай знать. А они всё сделают сами.
— Ты говори толком, — Астахин впился в лицо сына напряжёнными глазами, ловя каждое его слово. — Кто они? Что обещают? Какую помощь?
— Я так понимаю… Помощь предлагают, чтобы отсюда в колонию угодить, а не под вышак загреметь. А кто такие? Что же тут непонятно? Воры настоящие. Они власть здесь держит. Авторитеты и братва их. Не нам чета. Как свидание это организовали, так и всё остальное устроят в лучшем виде.
— Дурак! И ты их брехне веришь?
— А почему не верить? Я как здесь оказался? Старик Хоттабыч, что ли, помог? Значит, умеют. Значит, знают ходы-выходы.
— Держись от этой компании подальше! Деньги им нужны! Больше ничего. Они быстро таких лохов, как ты, к рукам прибирают. Потом всю жизнь платить будешь. А у меня таких денег нет. Если бы и были, не дал! — одним махом выплеснул Астахин. — Знаю я эту мразь!
— Ты что же жизнь нашу дешевле позорных грошей ценишь? — задохнулся от нахлынувшей ярости Леонид.
Он так радовался предстоящей встрече с отцом, так благодарен был Обмылку и его неизвестным влиятельным друзьям, протянувшим руку помощи, что поведение отца пробудило ненависть. Человек, оказавшийся его отцом, одним разом наплевал ему в душу, растоптал святые чувства к тюремному братству, в которое он начал верить и на своей шкуре почувствовал их реальные услуги, помощь и поддержку. Если бы на месте отца был другой, ему пришлось бы туго.
— Люди ради тебя вон что сварганили! Ты год в застенке проторчал, а они в один миг меня сюда доставили! И тебе денег жалко? — Леонид ощетинился зверьком, сыновних чувств едва хватало, чтобы этому неблагодарному человеку глотку не перекусить.
— Ты за себя не бойся, — нахмурился Астахин. — И на суде остальным передай, их шкуры не продырявят. Кому вы нужны. Вышак мне упирается.
— А сам?
— А я другой способ удумал.
— Это какой же?
— По ночам голову ломал. Но, чую, лучшего не придумать.
Леонид выкатил глаза на отца. Тот поднял голову к потолку камеры, будто молитву какую читал про себя, даже губы зашевелились, глаза закрылись. Измождённое лицо и вся его тощая фигура подрагивали. Кудрявая голова и большая борода тряслись от нервного возбуждения.
«Не тронулся ли часом башкой? — зародилась тоскливая мыслишка у Леонида. — Ничего удивительного нет, столько времени под прессингом у следователя одному да в крысоловке этой».
Леонид пробежал по камере глазами, обмер, подметив в углу перед собой огромное паучье гнездо. Ему даже почудилось, что невидимая отвратительная тварь сверлит его из скопища паутины ненавидящими жадными зрачками, угадывая мгновение броситься, вцепиться и упиваться его кровью. Вскрикнув, как от прикосновения этого мерзкого насекомого, Леонид сорвался с места, схватил подвернувшееся под руку тряпьё с нар и, не помня себя, бросился в угол, сбил ненавистное гнездо под ноги и яростно начал топтать.
— Стой! — заорал Астахин, но было поздно.
Леонид плясал над мерзким созданием.
— Не к добру! — вырвалось у Астахина. — Тебя что, ничему здесь не научили?
— Ненавижу кровопийц! — удовлетворённо разглядывал под ногами тёмное пятно Леонид.
— Паук — это же первый хозяин хаты, тебе что же дружки твои забыли объяснить? — негодовал Астахин. — Даже паутину сметать запрещается, а ты его по полу размазал…
— Никчёмная примета! — отмахнулся Леонид. — Для слабаков. Пауков и блох давить надо и среди зверья, и среди людей.
— Вот ты чему тут нахватался, — оглядел отец сына, словно только узрел в нём ранее неведомое. — Говоришь неплохо. Такой же на деле?
— А что дело? — плюхнулся на нары Леонид. — Я к тебе с настоящим делом и прислан. Зря ты отказываешься. Они — серьёзные ребята. Чё бабки жалеть? Они нам жизнь спасут.
— Ты что, не понял меня? — оборвал сына Астахин. — Тебе же сказано, другое я надумал. Считаю, мой вариант беспроигрышный. И дешевле обойдется. И все по закону.
— Свихнулся, не иначе, — опять не сдержался Леонид. — Где это видано? Чтоб с кичи да на чистую халяву!
— Не говорил тебе следователь, что я голодовку объявлял? Не слышал? По камерам не передавали?
— Какой там? Как в колодце!
— Добился я своего. С самим генералом встречу имел.
— Да что ты?
— Следак, значит, всё в секрете держит, — размышлял меж тем сам с собой Рудольф. — Ну что ж, наверное, тоже правильная тактика…
Он поизучал некоторое время расцветшее от приятного изумления лицо сына и продолжил:
— Хотел уговорить его на уступки. Козыри припас. Всё тебе знать необязательно, только интересный у нас разговор получился. До утра беседовали. Чего рожу корчишь? Не веришь?
— Верю. С чего бы тебе врать?
— Только генералу все мои козыри по боку. Он и слушать меня особенно не стал. Про все мои старые услуги напрочь забыл. Разговаривал со мной, как будто никогда обо мне и не слышал.
— Удивляться нечему…
— А мысли нужные во мне, сам того не ведая, зародил. Долго я потом над его речами и напутствиями размышлял. Они у меня в голове, как на магнитофонной плёнке затвердели. Я их опосля слово в слово повторял и анализировал.
Астахин со значением кинул взор на застывшего во внимании сына.
— Много полезного он мне поведал. Прямо, как говорится, разжевал и в рот положил. Это я поначалу кипятился, обиделся и вообще телегу гнал по недомыслию. Уже в камере, когда коротал ночи бессонные, истину узрел. Вот его советами и воспользуюсь. Скажу тебе по секрету, я уже и со следователем поделился.
— Со следаком! — ахнул Леонид.
— Нет, не напрямую, конечно, — остановил сына Астахин. — Следаку знать не положено. Я ему заявление сделал. Устное пока. А письменное на суде подам. И суд весь разлетится к едрене фене.
— Это что же за бомба?
— Вот именно. Верно ты подметил, — оживился Астахин. — Бомбой это заявление и будет. Достанется многим. Особенно прокурору достанется.
Леонид ничего не сказал, только, вникая, морщил лоб.
— Следователь проговорился вгорячах, что государственное обвинение поддерживать по нашему делу будет сам… главный. Ну, этот… главный заместитель прокурора области…
Леониду эти комментарии абсолютно ничего не прояснили, наоборот, только ещё больше пухла голова. Он резво замотал ею, чтобы лучше соображать. Не получалось.
— Чего же хорошего ждать от главного? — так и не понял он. — Всех нас замордуют! Главный прокурор небось по-пустому в суд ходить не станет?
— Вот! — обрадовался Астахин. — На это и рассчитан мой ход! Он дело уже изучает, готовится к процессу. Задачку перед ним поставили. Вышку будет просить. Правильно я рассуждаю?..
— Ну? — сник Леонид.
— А я ему свою бомбу ахну! — вскочил на ноги Астахин и в пылу чувств вверх правую руку выбросил со сжатым кулаком.
Он постоял так некоторое время, переждал экстаз, опустил глаза на сына:
— Есть у них такое правило. Если по делу вышак светит подсудимому, всё рассматривается с особым пристрастием. Чтобы потом приговор не полетел. Чтобы не отменили его. Это же грандиозный скандал может быть! Поэтому новые заявления подсудимых на сто процентов проходят, то есть удовлетворяются. А тут я их и ошарашу!..