только дворянства, но и всей России. 18 февраля 1762 г. был опубликован манифест «О даровании вольности и свободы дворянству», который провозгласил право дворянина не служить на государственной службе и одновременно сохранил за дворянством его главную привилегию – землевладение. Это привело к двум важнейшим следствиям – получив «вольность», дворяне обратились к занятию литературой, науками, искусством, обустройству своих сельских владений. К этому времени относится и окончание консолидации дворянства как целого и единого сословия; и хотя разница между аристократами и провинциалами, несомненно, сохранялась, все дворянство превратилось в замкнутую, привилегированную группу, свысока взиравшую на остальное население страны – «мужиков».
Несправедливая диспропорция не замедлила сказаться. Свобода дворянства от обязанностей, при сохранении за ним права на эксплуатацию крестьянства, создала жестокое противостояние между высшими и низшими слоями русского общества. Уже через десять лет после манифеста крестьянство поднялось под знамена самозванного «Петра III» – Пугачева – в стремлении получить свою свободу.
Петровские реформы и «Манифест о вольности дворянства» – таковы основополагающие вехи развития русской культуры второй половины XVIII – первой трети XIX в. С Петром I в Россию пришло европейское просвещение, сделавшее русских дворян людьми образованными и склонными к размышлениям, манифест Петра III даровал им самостоятельность, предоставил в полное распоряжение дворянства те дары цивилизации, которые Петр I водворял в России из государственных интересов. Результатом этого стал всплеск русской литературы, театра и общественной мысли. Уже первое «поколение непоротых дворян» (по манифесту запрещались телесные наказания дворянства) – декабристы – выступили с планом демократического преобразования общества.
Русская усадьба – явление и миф
«Манифест о вольности дворянства» породил расцвет усадебной культуры. Свобода, образованность, европейские увлечения и, что немаловажно, бесплатная рабочая сила в лице крепостного крестьянства обусловили активную деятельность дворян по созданию усадеб. При создании усадеб XVIII–XIX вв. их владельцы продолжали старинные традиции, но внесли в них множество новаций, возведя усадебную организацию в ранг высокого искусства, обобщающего достижения архитектуры, скульптуры, садово-паркового искусства и сельскохозяйственной науки; культуру Востока и Запада, крестьянства и дворянства.
Расцвет усадеб иллюстрирует эпоху золотого века российского дворянства – вторая половина XVIII – первая половина XIX в. Ревниво оберегая свои привилегии и не неся повинностей по отношению к государству, дворянство именно тогда сделалось как будто бы паразитическим сословием. Но дворяне по-разному пользовались своей вольностью и независимостью. Одни употребили свои права во зло – мучили крепостных, проигрывали в карты, пропивали и даже проедали огромные состояния. Другие с увлечением предались созданию уникальных садово-парковых ансамблей, музейных коллекций, библиотек, литературной, ученой и общественной деятельности. Но если первые в основном бесследно сгинули в прошлом и память о них вскоре забылась, то вторые создали уникальную русскую культуру того времени. Творчество Сумарокова, Державина, Карамзина, Жуковского, Батюшкова, Пушкина, Баратынского, Лермонтова, Тютчева, Тургенева питалось живительными силами дворянской культуры и дворянской независимости – общественной и экономической.
«Русская усадьба» – явление и миф, о котором сказано и написано столь много, что, казалось бы, уже и нечего дополнить. Не подлежит сомнению огромное значение усадьбы в русской культуре и истории. Известны в мельчайших деталях и подробностях почти все стороны жизни усадьбы, ее происхождение, история и гибель. И все же тайна усадьбы так и не раскрыта.
Усадьба стала одним из национальных символов России. Жизненный круг – от рождения до смерти (с любовью и ненавистью, созиданием и разрушением) – был заключен в культуре и повседневности русской усадьбы. Это – таинственный и прекрасный сплав искусства и природы, в то же время соединявшийся с уродством жестокого угнетения человека человеком. Усадьба соединяла в себе основополагающие, крайние и противоречащие друг другу черты и факторы российской цивилизации. И в конце концов она пала жертвой этих раздирающих противоречий. Ныне, увы, несмотря на попытки реанимировать усадебную культуру, этот феномен невосстановим.
Зародившись во второй половине XVIII в., усадебная культура находилась в расцвете с конца XVIII по середину XIX столетия. Уже вскоре после отмены крепостного права стали очевидны грядущий упадок и гибель усадебной культуры. Лучшие умы России бились за сохранение усадеб в начале XX в., и особенно в 1917– 1920-е гг. Многое удалось спасти, но основная часть ценностей – памятники архитектуры, изобразительного, декоративно-прикладного и паркового искусства, архивные богатства – бесследно исчезли в бурях жестокого XX века. Документы органов охраны памятников и краеведческих организаций 1920-х гг. показывают страшную картину разграбления и уничтожения усадебных комплексов. Фарфор, художественный металл, картины, книги, архивы вывозились из усадеб пудами (так и указывалось! – С. Ш.) – попадали в губернские центры и там исчезали бесследно.
Не отставали от чекистов и сами крестьяне. Уже в 1905–1907 гг. прокатилась первая волна поджогов, грабежей и убийств помещиков, повинных по большей части лишь в том, что они унаследовали полуразрушенные барские особняки своих предков. Каков же был ужас дворян – интеллигентов и демократов, ратовавших за свержение «гнусного деспотизма», поступавшихся для крестьян землей, лесом и водой, создававших в селах школы, больницы, – когда «мужички» после февраля 1917 г. начали их повсеместно грабить и поджигать дома, а зачастую и убивали. Где искать корни этой звериной ненависти? Достаточно ли признания того, что «русский бунт – бессмысленный и беспощадный»? Нельзя не понимать, что дивная прелесть старинных усадеб строилась на уродливом угнетении, длившемся более 250 лет. Язвы крепостничества, как экономические и социальные, так и духовные, дореволюционной России так и не удалось преодолеть, и вековая ненависть вырвалась наружу в 1917 г. Потомки крепостных взяли реванш, уничтожив не только потомков бар, но и большую часть их культурного наследия.
Те усадьбы, которые чудом удавалось превратить в музеи, тоже теряли часть своих богатств. Но, сохранив внешнюю оболочку, они утратили главное: живое тепло и душу. Никакие инвестиции и культурные программы уже не восстановят усадебную культуру, столь же далекую от нас, как и культура Древней Греции и Рима.
О милых спутниках, которые наш свет
Своим сопутствием для нас животворили,
Не говори с тоской: их нет;
Но с благодарностию: были…
В. Жуковский
Прекрасной эпитафией ушедшей в небытие дворянской усадьбе звучат слова тонкого и чуткого знатока барона Н. Н. Врангеля: «Странное дело, но в этой повести о прошлом какая-то особенная, может быть, только нам одним, русским, понятная своеобразная прелесть; прелесть грубого лубка, чудо простонародной русской речи, сказка песен, пропетых в селе, ухарство русской пляски. Все – на фоне античных храмов с колоннами, увенчанными капителями ионического, дорического и коринфского ордеров. Пляска русских босоногих малашек и дунек в „Храме любви“, маскарад деревенских парней в костюмах богов и богинь древности… Что может быть нелепее и забавнее, печальнее и умнее?»
Организация усадьбы
«Я пребываю без перемен в моих прежних желаниях отойтить от большого света и водвориться в деревне, где я несколько мотовато соорудил себе пристанище на дни последние и после смерти. Под сим разумей дом, сад, церковь и гроб», – писал одному из своих корреспондентов екатерининский дипломат, канцлер А. А. Безбородко. Здесь перечислены основные элементы усадебного ансамбля, но сколь велико было разнообразие форм! В усадебной архитектуре и построении пространства усадьбы на протяжении XVIII – начала XX в. нашли свое воплощение все архитектурные стили и направления в русском искусстве – от барокко (XVIII в.) до модерна (начало XX в.). В зависимости от богатства и художественных вкусов владельцев строились то огромные дворцы, то скромные деревянные дома в два этажа. В ансамбль усадебного дома входили – флигеля, конюшни, бани, дома прислуги, башни ограды, «голландские» домики, беседки («Миловид», «Приют друзей»), оранжереи, ротонды, искусственные гроты и пещеры в парке… Часть зданий могла соединяться различными переходами, вставками и галереями. Строились, порою, и уникальные сооружения – например, усадебный дом в форме ордена святой Анны, полученного владельцем (подмосковное Люблино).
Пышность екатерининского века переносилась вельможами в свои подмосковные усадьбы. Тогда возникли знаменитые архитектурные и садово-парковые комплексы в Кускове, Архангельском, Останкине, Воронове, Царицыне, Троицком-Кайнарджи и других местах. Помимо дворцов, в этих усадьбах были богатейшие коллекции картин, скульптуры, фарфора, книг, рукописей, крепостные театры и оркестры, школы, заводы… Однако далеко не все помещики были столь богаты, как Шереметевы и Юсуповы, уделом большинства был:
Господский дом уединенный,
Горой от ветров огражденный,
Стоял над речкою. Вдали
Пред ним пестрели и цвели
Луга и нивы золотые…
А. Пушкин, «Евгений Онегин»
Войдя вслед за пушкинским героем в барский особняк, мы увидим:
Везде высокие покои,
В гостиной штофные обои,
Царей портреты на стенах
И печи в пестрых изразцах…
Впоследствии, чтобы не дразнить цензуру упоминанием царских портретов лишь как одного из элементов интерьера, Пушкин заменил эти слова на «портреты дедов», чем нисколько не погрешил против истины. Каждая усадьба обладала богатой коллекцией портретов предков. Исполненные зачастую кистью крепостных мастеров, они отличались безыскусной жизненной выразительностью. «Дом был старый, деревянные колонны на фасаде облупились порядком; комнаты были с низкими потолками. Зато они были просторны, летом прохладны, а зимою, когда докрасна натапливали камин, жарки. Увешаны они были портретами Глинок. Вильгельма привлекал из них в особенности один, времен Анны Иоанновны, толстый, с тяжелой челюстью, хищным носом и необычайно умными, неприятными глазами. Он находил в нем нечто демоническое» (Ю. Тынянов, «Кюхля»).