ПЕРВОЕ РУССКОЕ ГОСУДАРСТВО
Что остается от государства древности спустя столетия? Память отдаленных потомков, свидетельства современников и памятники археологии. Причем археологическая культура может сказать о степени развития общества и его политической структуре порой больше, чем первые два источника. Но древние развалины заговорят лишь при сопоставлении с письменными свидетельствами.
Крепости и города
Главным и неоспоримым признаком государственности у русов являются административно-торговые центры, упоминаемые географами школы Джайхани при описании экономики Русского каганата: «У них (у русов. – Е.Г.) большие богатые города…»
Еще Д. Т. Березовец счел возможным отождествить их с белокаменными городищами лесостепного варианта салтовской культуры. Однако в историографии СМК основными трактовками этих крепостей является либо точка зрения М. И. Артамонова и С. А. Плетневой, рассматривающих их как замки хазарских феодалов и центры сбора дани, либо версия Г. Е. Афанасьева – сторожевые крепости, опорные пункты хазарских «военизированных колонистов», направленные против восточных славян. Сейчас Г. Е. Афанасьев модернизировал свою точку зрения, объявив белокаменные и кирпичные крепости бассейнов Северского Донца и Дона доказательством существования на этой территории Хазарского государства. С направленностью этих крепостей против славян Поднепровья согласен и выдающийся археолог В. В. Седов, известный своими теориями происхождения славян. Он видит в славянской волынцевской культуре, расположенной в основном по левому берегу Днепра, Русский каганат письменных источников[260].
Действительно, ни в одном регионе Восточной Европы нет такого большого скопления каменных городищ, как на территории лесостепного варианта СМК. По верховьям Северского Донца, Оскола и среднему течению Дона насчитывается 25 сохранившихся белокаменных крепостей, не считая не дошедших до нашего времени, но упомянутых в «Книге Большому Чертежу». Из них наибольшее количество находится на Северском Донце – 11 развалин крепостей или замков! К этому же типу относятся Хумаринское и Правобережное Цимлянское городища в низовьях Дона. Характерные отличия этих городищ – это белокаменное строительство из обработанных (лучше или хуже) блоков известняка, облицовочная кладка, отсутствие фундамента под мощными оборонительными стенами.
Все они находятся на высоких мысах правого берега рек. Часто русы использовали как основу для крепости сооружения их далеких предков – скифов. Этот североиранский народ освоил Подонье еще в VII в. до н. э. Скифы укрепили многие мысы мощными валами и рвами, образовали поселения и жили там несколько веков. Культурный слой скифской эпохи на некоторых городищах достигает 25 – 30 см, а это немало, если помнить, что скифы были кочевниками. Следующий строительный этап начали уже салтовцы примерно через тысячу лет.
Г. Е. Афанасьев по принципу постройки разделил крепости на 4 типа, которые по большому счету можно объединить в два: 1) городища, которые могли быть возведены силами сельской округи без применения новейших достижений архитектурной мысли по давним местным традициям; в системе укрепления этих крепостей главную роль играли природные особенности места; 2) крепости, для строительства которых требовалось государственное вмешательство, большое количество рабочей силы и опытные архитекторы; в организации обороны этих городищ природные факторы играли второстепенную роль, крепости имели правильную геометрическую планировку, а их стены сложены из обработанного камня.
К первому типу относятся 10 из 11 городищ на Северском Донце, все на Осколе и 2 из 8 на Среднем Дону, в том числе знаменитые ремесленные центры у сел Ютановское, Дмитриевское, Мохнач, Сухая Гомольша, Кабаново. На этих городищах почти нет культурного слоя. Жилища и хозяйственные постройки хозяев городищ располагались не за крепостными стенами, а с внешней стороны. Но дома стояли настолько близко к укреплениям, что когда нужно было строить дополнительную линию обороны, пришлось некоторые из них уничтожить. Кстати, эту вторую линию возвели в начале IX в. Люди здесь жили в неукрепленных селах, примыкавших к крепости.
Яркий пример селения такого типа – Дмитровский комплекс, расположенный на берегах притока Северского Донца – небольшой речки Корочи. Он, по сравнению со многими другими памятниками, практически досконально изучен археологами. На правом берегу Корочи находится городище и поселение, чуть в стороне – еще два селения и могильник. На левом берегу, прямо напротив городища и ниже его по течению были открыты еще два неукрепленных села. Крепость расположена на мысу с крутыми склонами, который был укреплен в западной части двумя рвами еще в скифское время.
Относительная слабость укреплений городищ свидетельствует о том, что они построены не для обороны от сильного врага, а скорее являются центрами ремесла и торговли, а также общинными убежищами от редких нападений кочевников. В пользу данного предположения говорит их четкое расположение по торговому пути «река Рус», описанному в «Пределах мира» и других восточных источниках.
Второй тип представляют Верхнесалтовское городище на Северском Донце, 6 крепостей по левому притоку Среднего Дона – реке Тихая Сосна, в том числе Маяцкое, и Правобережное Цимлянское городище на Нижнем Дону. Эти фортификационные сооружения были возведены прежде всего для обороны от сильного противника. Г. Е. Афанасьев подсчитал, что для их постройки требовалось не менее 20 000 человеко-дней, то есть в 5 – 20 раз больше, чем для возведения общинных укреплений первого типа. Что стоит за этими сухими цифрами? Например, при 12-часовом рабочем дне (максимум, что возможно на таких тяжелых работах), чтобы выкопать ров, для выемки 1 куб. сажени необходимо 3 человека, если очень твердый грунт, или 1,5 человека, если копается песок или чернозем. А кладку стены из камня объемом в 1 куб. сажень выполняют за 1 день 6 каменщиков и 6 рабочих.
Следовательно, их невозможно было соорудить силами общины, требовалось вмешательство организованной администрации, способной доставить рабочих из других мест, и мастеров-архитекторов.
Городища этого типа не имеют никаких аналогий на установленной нами реальной территории Хазарского каганата, за исключением Саркела и Семекаракоровского городища, располагавшегося на реке Сал – левом притоке нижнего Дона. На нижней Волге и Кавказе обработанные блоки применялись лишь при возведении крепости Дербент на Кавказе при иранских Сасанидах.
Отсутствует такой тип и в хазарской колонии в Крыму. Когда возникла эта колония – неизвестно, скорее всего, это связано со временем образования Хазарского каганата и борьбой тюрок за господство в северо-восточном Причерноморье. Есть сведения о захвате хазарами в конце VII в. городов Фанагории и Боспора. В 704—705 гг. хазарский хаган, надеясь на упрочение своих позиций в Крыму, выдал за опального тогда императора Юстиниана II (правил в 685—695 и 705—711 гг.) свою сестру. Но говорить о господстве или контроле хазар над частью Крыма в то время нельзя: нет ни письменных свидетельств об этом, ни данных археологии. Борьба за Крым между византийцами и хазарами началась во второй половине VIII в. Именно к этому времени археологи относят большой приток ранее неизвестного тюркского населения на Керченский полуостров и восток Таврики. И тогда хазары начинают наступление на независимую область на юго-западе полуострова – Крымскую Готию со столицей в Доросе.
Хазары, желая закрепиться в Крыму, строят опорные пункты. Архитектура огромных (до 90 га) крепостей – Мангуп, Чуфут-Кале, Кыз-Кермен и др. – полностью подчинена рельефу местности. Поэтому по сравнению с городищами Подонья крымские хазарские укрепления, построенные, кстати, также в первой половине IX в.[261], нельзя назвать вершиной архитектурной мысли. Отдаленное сходство (а не прямые аналогии) в строительных приемах наблюдается в Крыму лишь в крепостях, возведенных при византийском участии. Все эти городища датируются по культурному слою первой половиной IX в. – нет вещей ни более раннего, ни позднейшего периодов.
Все перечисленные крепости были возведены в одно время и под руководством одних мастеров, причем иностранных. В планировке этих городищ не прослеживаются местные традиции. Да и организация обороны там была устроена по-другому. Их правильная геометрическая форма позволяла более эффективно сдерживать натиск врага. Конструкция крепостей давала возможность вести огонь по врагу по всему периметру стен. Появился новый элемент обороны – фланкирующий огонь вдоль стен, который велся с башенных выступов и башен. Вся эта система призвана была противостоять новой так – тике нападения – штурму крепостей в отличие от пассивной блокады.
Дискуссии о генезисе данной архитектуры продолжаются до сих пор. Прежде всего это связано с изначально ошибочным отнесением к тому же типу Саркела (Левобережного Цимлянского городища). А Саркел – это единственный на сей день археологический памятник в Подонье, принадлежность которого хазарам не вызывает сомнения. Потому существуют две основных версии: византийская традиция (Д. Овчаров, Г. Е. Афанасьев) и сасанидская (М. И. Артамонов, П. А. Раппорт).
Византийская гипотеза связана с сообщением в труде императора Константина Багрянородного о строительстве Саркела. Император рассказывает, что в 830-е гг. у Хазарии появился некий воинственный сосед, с которым это государство в одиночку справиться не могло. Поэтому хазарский каган на – правил в Византию посольство с просьбой о помощи в строительстве укреплений. Правивший тогда в Восточной Римской империи Феофил (829—842) согласился помочь. В Хазарию была направлена миссия во главе с Петроной Каматиром, в составе которой были мастера – архитекторы и строители из Пафлагонии, византийской провинции на южном берегу Черного моря. В результате был построен Саркел. Поскольку эта крепость считалась однотипной со строениями лесостепи, ученые сделали вывод, что и в их сооружении участвовали византийцы.
Однако еще М. И. Артамонов различал строительные приемы при сооружении городищ Донецко-Донского междуречья и Правобережного Цимлянского городища, с одной стороны, и Саркела – с другой, хотя и признавал наличие многих общих черт. М. И. Артамонов указывал, что «ни размеры кирпичей, ни цемянка, ни общий характер кладки не являются типичными для византийского зодчества, где употреблялись значительно более тонкие кирпичи, где цемянка накладывалась толстым слоем и, имея в своем составе примесь толченого кирпича, отличилась розовым цветом, а самое главное – играла совершенно другую роль в кладке… В Саркеле имела место другая, не византийская традиция. Нечто подобное… известно в Восточном Закавказье»[262].
Некоторые черты в технике строительства Саркела, возможно, подтверждают сообщения Константина Багрянородного и Продолжателя Феофана об участии византийских архитекторов – в планировке крепости, рецептах замеса глины для кирпичей и извести, хотя основную работу выполняли строители салтовских крепостей.
В технике строительства лесостепных крепостей и Правобережного Цимлянского городища местные традиции преобладают. Что касается планировки, то Г. Е. Афанасьев, необоснованно объединяя их с Саркелом, настаивает на византийской традиции, ссылаясь на странные аналогии («сходство») в планировке крепостей поздней Римской империи и византийских провинций в Северной Африке[263].
Более обоснованной представляется точка зрения М. И. Артамонова и П. А. Раппопорта о влиянии архитектуры Закавказья и Сасанидского Ирана, которые так же, как и Византийская империя, восприняли античные традиции планировки оборонительных сооружений. Прямые аналогии иранской технике обнаруживаются в размерах кирпичей, общем характере кладки. Это влияние легко объяснить прочными связями сармато-алан Подонья с этнически родственным им Ираном через продолжение Шелкового пути и земли северокавказских алан. Причем интересно, что жилища и хозяйственные постройки в данных крепостях возводились местными и северокавказскими мастерами. Верность этой мысли доказывает и такой факт. Примерно в то же время в Верхнем Прикубанье строится Хумаринская крепость, по технике строительства очень схожая с замками бассейнов Северского Донца и Дона. Принадлежала же эта крепость Аланскому государству.
Ясность может внести ответ на вопрос: против кого строились упомянутые крепости? Наиболее величественной из них является Правобережное Цимлянское городище (ПЦГ). По сложности планировки ему нет равных ни в салтово-маяцкой культуре, ни вообще в Восточной Европе того периода. Эта крепость весьма хорошо изучена, ее основание датируется первой четвертью IX в., а уже во второй четверти IX в. она была до основания разрушена и сожжена, очевидно, теми врагами, для защиты от которых ее построили. Планировка и расположение ПЦГ – на правом берегу реки – показывает, что строилось городище против врага с востока, с левого берега. Интересно, что около ПЦГ нет поселения. Это свидетельствует как о краткости существования крепости, так и о постоянной опасности, подстерегавшей ее обитателей. ПЦГ возникло раньше Саркела и было захвачено и разрушено незадолго до его строительства или в то же время[264]. Саркел же был возведен против врага с запада. Наиболее очевидным противником, следовательно, были именно те, кто строил ПЦГ.
Причем в то же время на левом берегу реки Сал появилось Семикаракоровское городище. До последнего времени оно не раскапывалось, ибо считалось, что Семикаракорская крепость полностью стерта с лица земли. И лишь в последнее десятилетие оно исследовалось В. С. Флеровым. Это городище по своей мощи и размерам даже превосходит Саркел: если периметр Саркела – 178,6 на 117,8 м, то здесь – 200 на 215 м. Семикаракоры, как и Саркел, построены с применением обожженного кирпича. Это и позволяет определить крепость как хазарский форпост. Дело в том, что, по данным восточных авторов, привилегией хазарского кагана было использование на строительстве обожженного кирпича.
Кладка северной и западной стен Семикаракор наиболее прочная, а в восточной стене был положен сырцовый кирпич низкого качества. Очевидно, что и здесь противника ожидали с северо – запада. Так и случилось. Всего через 10 – 20 лет крепость была уничтожена, причем западная стена была разрушена полностью, а гарнизон перебит. Защитники крепости даже не успели похоронить погибших товарищей. Произошло это примерно в тот период, когда была разгромлена Правобережная Цимлянская крепость[265]. Очевидно, что если Семикаракоры и Саркел строили хазары, то ПЦГ было опорным пунктом их врага. Причем враг этот – не славяне, а носители степного и лесостепного вариантов салтово-маяцкой культуры. Ведь именно они находились на правом берегу Дона. Кстати, недавно около ПЦГ обнаружили остатки еще одного белокаменного городища. Скорее всего, будет еще немало подобных находок. Эти открытия последнего времени свидетельствуют, что и со стороны хазар, и их противника границы планомерно укреплялись мощными крепостями. На такое способна только весьма развитая государственная организация.
Относительно 7 городищ на территории лесостепного варианта СМК также нет оснований делать, подобно Г. Е. Афанасьеву, столь категоричные выводы об их направленности против славян. 6 крепостей: Красное, Алексеевское, Колтуновское, Мухоудеровское, Верхнеольшанское и Маяцкое – расположены на правом берегу Тихой Сосны или ее правых притоках. Все они, судя по археологическим раскопкам, наиболее сильно укреплены с северо-востока[266]. Эта оборонительная линия, защищавшая правый берег Среднего Дона, достигала 140 км.
Г. Е. Афанасьев считает, что крепости были сооружены от вторжений славян роменской и боршевской культур (северянами и вятичами), с которыми произошел конфликт на торговой почве. Вроде бы по маршруту Дон – Переволока – город Итиль славянские купцы торговали со странами Востока, а салтовцы (то есть их якобы хозяева – хазары) хотели контролировать эти перевозки. В это время славянские по – селения располагались на Верхней Оке, не были укреплены, там не обнаружено следов активной торговой деятельности VIII – начала IX в. Ясно, что никакой опасности, от которой нужно обороняться подобными дорогостоящими сооружениями, вятичи Верхней Оки не представляли. Более мощная славянская группировка жила на левых притоках Среднего Днепра. Эти славяне, судя по находкам археологов, действительно торговали с восточными странами. Может, они были врагами салтовцев? Тогда лучше всего должны быть укреплены западные стены крепостей. Но, например, раскопки самого западного, Красного городища показали, что эта крепость вовсе не была неприступной[267]. На северо-востоке же от салтовских крепостей в первой половине IX в. славянских поселений обнаружено немного, а отношения салтовцев и славян Подонья носили мирный характер – салтовцы и славяне прекрасно уживались в рамках одного поселения, заимствовали друг у друга элементы быта. Интересно, что во всех городищах практически отсутствует культурный слой, в то время как вокруг практически каждой из крепостей или недалеко от нее существовали селища с богатым культурным слоем начиная с VIII в. Эти поселения возникли на торговом пути по «реке Рус», то есть по Среднему Дону, Осколу и Северскому Донцу с их притоками. Сам Г. Е. Афанасьев методом топологического исследования выявил, что одним из трех наиболее транспортно доступных городищ является Маяцкое – на крайнем востоке[268]. То есть крепости создавались для защиты и этих населенных пунктов.
Опасность надвигалась и с юга и с севера: Правобережное Цимлянское городище и укрепления лесостепи строились одновременно. Верхнесалтовское городище было возведено тогда же, но находилось оно в центре салтовской культуры. Вокруг крепости, и с северо-востока, и с юго-запада, по обоим берегам Северского Донца было огромное (для Восточной Европы того времени) поселение. В могильниках, прилегающих к этому поселению, покоятся более 100 000 человек. Верхнесалтовский комплекс – самый крупный памятник салтово-маяцкой культурно – исторической общности и один из древнейших. Не без основания археологи Г. Е. Афанасьев и А. В. Крыганов считают Верхний Салтов центром салтовской земли[269].
Таким образом, складывается следующая картина: возведение крепостей такого рода свидетельствует о существовании раннего государства уже с весьма сильной верхушкой. В первой половине IX в. перед администрацией этого раннего государства, в своих границах совпадающего с территорией лесостепного и степного варианта СМК, встала задача защитить от противника северо-восточные и юго-восточные границы.
Это государство в своей основе было сармато-аланским, ибо именно этот этнос составлял гарнизоны большинства крепостей. Ведь представителей покоренных народов нельзя допускать охранять рубежи страны. Границы этого государства поданным письменных источников совпадают с местом жительства русов восточных источников и, вероятно, внутренних булгар.
Русы на торговых путях Евразии
О степени развития государства свидетельствует также уровень торговли и ремесла. Русский каганат как торговое государство знали арабо-персидские географы школы Джайхани и «Худуд аль-алам»: они сообщают о том, что главным занятием русов была меховая торговля и торговля рабами, за что русы от покупателей получали «назначенную цену деньгами и завязывали их в свои пояса». К этой же теме относится и описание торгового пути по реке Рус в «Пределах мира». Следовательно, территория Русского каганата должна прослеживаться по нумизматическим данным – расположению кладов юридических дирхемов.
В VIII – X вв. на всех землях Восточной Европы, включенных в международную торговлю, действовала одна денежная единица – серебряный арабский дирхем. Ведь Арабский халифат играл очень важную роль в трансконтинентальных связях Европы и Азии. По территории халифата проходили все важнейшие торговые магистрали, включая и Великий шелковый путь. Торговые обороты этого государства в раннее Средневековье намного превышали византийские, не говоря уже о странах Западной Европы. Ранее во многих странах, потом включенных в состав халифата, имела хождение греческая драхма, откуда и произошло слово дирхем. Название куфический произошло от аль-Куфы, города в Иране, бывшего в середине VII в. столицей халифата. Дирхем быстро распространился по огромной территории от Бактрии до Испании. Значительные пространства и длительное время чеканки монеты обусловили существование множества разновидностей дирхема, отличавшихся по форме, рисунку, весу и пробе серебра. На каждой монете было написано имя правителя, при котором она выпущена. Поэтому ученым, как правило, не составляет труда определить дату клада (по самой молодой монете). Естественно, это не дата зарытия клада – с момента чеканки до попадания в Восточную Европу могло пройти около 10 лет. Уже после образования Киевской Руси дирхемы продолжали использоваться и назывались в древнерусской литературе ногатами.
В IX в. клады состояли преимущественно из монет, выпущенных при династии Аббасидов времен единого халифата (с 750 по 833 г.). Великий нумизмат первой половины ХХ века Р. Р. Фасмер обратил внимание на закономерности в размещении кладов в Восточной Европе. Он составил классификацию находок и разделил клады на большие периоды:
1) конец VIII – 833 г., когда были распространены абасидские монеты, отчеканенные в Африке;
2) 834—900 гг. – аббасидские дирхемы, а также монеты иранской династии Саманидов и правителей Средней Азии;
3) 901—960 гг. с преобладанием азиатской чеканки;
4) 961—1014 гг. – саманидские, бувейхидские и зияридские монеты[270].
Согласно карте распространения дирхема, составленной В. Л. Яниным[271] и дополненной по новым находкам В. В. Кропоткиным[272], в начальный период, по классификации Р. Р. Фасмера – до 833 г. условно – дирхей имел хождение на всем течении Северского Донца, в верховьях этой реки, Оскола и в Среднем течении Дона, в меньшей степени – в Среднем и Верхнем Поднепровье, далее – в финно-угорских землях до Балтики. Интересно, что в данный период в славянские земли дирхем почти не проникал. Клады куфических монет отсутствуют на левобережье Среднего Днепра, в Побужье, Поднестровье (то есть земли летописных древлян, волынян, белых хорватов, уличей, тиверцев). Исключение составляют территории, наиболее близкие к салтово-маяцкой культуре и имевшие непосредственный контакт с лесостепным ее вариантом: пеньковская, волынцевская, боршевская и роменская культуры, то есть именно те племенные союзы, которые согласно Повести временных лет платили дань Хазарии.
Между тем до 833 г. Хазарский каганат имел весьма скромные размеры (лишь в 830-е гг. на его крайних западных рубежах против могущественного противника был построен Саркел). Кроме того, согласно топографии В. Л. Янина, территория собственно Хазарии не входит в ареал выпадения дирхема в Восточной Европе. Данные других исследователей подтверждают, с одной стороны, отсутствие кладов в Нижнем Поволжье, и с другой – скопление находок конца VIII – начала IX в. на территории степного и особенно лесостепного вариантов СМК: в Ростовской и Воронежской областях, на Правобережном Цимлянском городище, в Верхнем Салтове, на Донецком городище. Именно на территории Русского каганата оседали и немногие византийские монеты VIII – начала IX в.[273], приходившие «окольными путями» через Шелковый путь и Волго-Балтийскую магистраль. Мало их было потому, что с конца VII в. до середины IX в. Византия не имела влияния в Восточной Европе в связи с нестабильностью внутриполитической ситуации и международными проблемами: вторжениями варваров (в том числе и славян), иконоборческим движением, борьбой с экспансией Арабского халифата и постоянной сменой императоров, редкие из которых заканчивали земной путь своей смертью.
Исследователи выделяют два самостоятельных монетных потока, обслуживавших в VIII – первой половине IX в. соответственно восточные и северо-западные районы Европы:
1) из Ирана через Каспий на Волгу и далее в Прибалтику;
2) из западных частей халифата, оттуда через Сирию и Закавказье на Дон и Северский Донец[274]. Соответственно, эти пути обслуживались продукцией разных монетных центров халифата: на Волго-Балтийском пути всего 3 процента монет африканской чеканки, в Восточной Европе на «реке Рус» – около 40 процентов[275]. Причем если Волго-Балтийский путь был транзитом (известен лишь один клад на Волге) и монеты оседали на Балтике, то на «реке Рус» они оседали в виде больших кладов у местного населения. Из этого А. В. Фомин даже сделал важный вывод о преднамеренной задержке серебра на данной территории[276].
Очевидно, что салтовские русы пользовались и тем, и другим путем. Граффити так называемой «донской» рунической письменности, распространенной среди жителей салтово-маяцкой культуры «в узком смысле», в обилии встречаются на куфических дирхемах, найденных на берегах Балтики. Более того, в балтийских кладах четко прослеживаются эти два потока арабского серебра. В Скандинавии клады дирхемов появляются позже, чем в Восточной Европе, – после 833 г., и эти монеты – из восточной части халифата. На этих дихремах граффити практически отсутствуют (найдено около 30 по всей Скандинавии, идентифицируются как германские руны)[277]. К периоду же до 833 г. относятся 4 клада на Готланде, а также знаменитый Петергофский клад (дата младшей монеты – 805 г.). Этот клад был спрятан на берегу Финского залива недалеко от устья Невы, около Петергофа. Состав клада очень интересен и позволяет узнать, как и откуда поступали арабские монеты к берегам Балтики.
Как правило, монетные находки из Скандинавии, Финляндии, прибалтийских республик бывшего СССР относятся к восточному потоку, который формировался в Хорасане и Мавераннахре – восточных провинциях мусульманской империи, а попадал на Балтику через Каспий и далее по Волжской магистрали. Петергофский клад образовался из монетного потока, который сформировался в западной части халифата и проходил по «реке Рус». Данный факт позволяет предположить, что жители Подонья участвовали в торговле по Волго-Балтийскому пути и в его северо-западной части.
Знаменательно и распространение в конце VIII – начале IX в. в южных областях Швеции бус, традиционно популярных у аланского населения Северного Кавказа и в лесостепном варианте салтовской культуры. Однако эти находки позволяют говорить скорее об эпизодических связях с данным регионом.
Но «западный» монетный путь не заканчивался на Донце и Днепре. Наиболее близки по составу к кладам на «реке Рус» находки конца VIII – начала IX в. на территории Юго-Восточной Прибалтики (историческая Пруссия, Понеманье, Самбия, Ятвягия). Юго-Восточная Прибалтика была в начале IX в. вторым регионом в Восточной Европе (после Доно-Днепровского района), где осело такое огромное количество монет. Число монет, обнаруженных в Поморье, «достигает нескольких десятков тысяч и на две трети состоит из диргемов», причем большая доля кладов относится к VIII – IX вв. и найдена в Волине[278] – одном из центров балтийских славян. В. Б. Вилинбахов (один из сторонников версии происхождения киевских русов от балтийских ругов, которых он считает славянами с острова Рюген), «поселив» русов в балтийском Поморье и поставив знак равенства между ними и славянами, «отдал» им Волжский торговый путь, назвав его даже Балтийско – Волжским. Мы уже убедились в нереальности этой гипотезы. Но именно благодаря ей В. Б. Вилинбахов обратил внимание на обширные связи между Поморьем и Восточной Европой. И сейчас очевидно, что эти контакты шли не только по Волжской магистрали, но и через Днепр, Неман и Юго-Восточную Прибалтику.
Учитывая образование кладов обеих областей из одного монетного потока, можно сделать вывод о непосредственной связи пути по «реке Рус» с южным побережьем Балтийского моря.
Нумизматические сведения об активном участии русов – сармато-аланского населения Подонья – в международной торговле подтверждаются не только письменными арабо-персидскими источниками, но и многочисленными находками на исследуемой территории предметов восточного и балтийского импорта. Очень показательно распространение в Восточной Европе иранских сосудов VI – VIII вв. – через земли алан Северного Кавказа на Дон и Северский Донец.
Выводы о степени важности этого второго пути позволяет сделать уровень импортных находок на нем. На территории Русского каганата – серебряные сосуды и столовые наборы сасанидских царей, предметы роскоши из Средней Азии и Ирана, среднеазиатский и китайский шелк, то же – на землях северокавказских алан[279]. Интересно, что и у носителей лесостепного варианта СМК, и у алан Кавказа были очень популярны изделия из балтийского янтаря – амулеты с солярной символикой и бусы, которые также датируются концом VIII – первой третью IX вв., как и второй монетный поток[280]. На Кавказе же скопления янтарных бус встречаются в районе Кисловодска, откуда ученые выводят салтовцев лесостепного варианта.
Амулеты у салтовцев были нескольких видов и все уходили корнями в древние индоиранские верования. Очень часто среди бронзовых оберегов встречаются варианты символической фигуры огня-солнца – «крест в круге». Лучи в нем иногда имеют вид спиральных завитков, обозначающих движущееся солнце. Четыре изогнутых луча – «криволинейная свастика» – тоже символ вращающегося светила. Среди находок имеются и колесообразные фигуры, образованные шестью, семью или восемью лучами. В общепринятой символике, появившейся у индоевропейских народов за три тысячелетия до салтовских русов, обычно было восемь лучей. Но у салтовцев особенно популярным было число «семь».
Янтарь же сам по себе издревле считался символом солнца благодаря своему цвету. Часто русские мастера просто обрабатывали янтарь, придавая ему форму круга и проделывая отверстие для ношения.
По этому же пути на Балтику транзитом через Кавказ доставлялись многочисленные виды каменных и стеклянных бус из Сирии и Ближнего Востока. Область наибольшей концентрации этих бус в Восточной Европе – Северо-Западный Кавказ, Крым и СМК «в узком смысле». Бусы были желтые, посеребренные, голубые, зеленые, черные. Из Подонья бусы расходились по двум направлениям. Во-первых, через Волго-Донское междуречье на Среднюю Волгу и в Прикамье[281]. Косвенно торговые связи салтовских русов с Заволжьем и Прикамьем подтверждают арабо-персидские источники. В сюжете о трех группах русов упоминается экспортируемый от них свинец: «И вывозят из Арсы (третья группа русов. – Е.Г.) черные соболя и свинец…»[282] В Восточной Европе месторождений свинца нет, его можно было достать только в Заволжье. Туда, очевидно, и ездили русы, продавали украшения и покупали ценный металл.
Второе направление – на правобережье Днепра и оттуда на южный берег Балтики. Прослеживается и связь жителей верховий Северского Донца с Византией, по крайней мере с крымскими ее провинциями: со второй половины VIII в. в лесостепи появляется крымский импорт – кувшины-ойнохои, но в первой половине IX в. поступление кувшинов в этот район прекращается. Археологи пытаются связать кувшины с отношениями Хазарского каганата и Византии, бывшими в VIII – начале IX в. не только неоднозначными, но и весьма напряженными. Хазары постоянно пытались оккупировать византийские владения в Крыму, войны и восстания покоренных территорий не прекращались. Конечно, о бурном развитии торговых связей в это время речи идти не могло. Объяснить появление ойнохоев на Северском Донце во второй половине VIII в. и исчезновение их в начале IX в., исходя из этой концепции, конечно, нельзя. Скорее, эта торговля связана с дружественными контактами. Если предположить существование в Подонье независимого Русского каганата, все становится на свои места. Когда хазары атаковали крымские колонии, греки часто обращались за помощью к независимым давним обитателям полуострова – аланам. Русы, этнически родственные этому народу, поддерживали с ними связь. Была в Крыму и на Тамани и собственно русская колония (ставшая известной потом как Причерноморская Русь). Поскольку хазары были торговыми конкурентами русов и в начале IX в. между ними назревал серьезный конфликт, вполне естественно, что когда византийцы боролись с Хазарией, Русский каганат их поддерживал, в том числе и в торговле.
Гончары и металлурги (заметки об организации ремесла)
В отличие от Хазарии, жившей лишь за счет транзитной торговли, Русский каганат был сильным ремесленным центром. Это известно и по письменным источникам, и по археологическим материалам. Широко было развито гончарное производство, обеспечивавшее потребности всего юга Восточной Ев – ропы – более десятка гончарных мастерских, ювелирное дело, «торговой маркой» которого были так называемые салтовские зеркала с индоиранскими восьми – и семиконечными звездами на тыльной стороне.
На салтовских памятниках обнаруживают и зеркала с шестиконечными звездами. Ранее данные находки служили аргументом в пользу хазарского (то есть иудейского) присутствия в регионе. Но Г. Е. Афанасьев показал, что шестиконечная звезда на сармато-аланском зеркале салтовской культуры – типичный индоевропейский солярный знак, а не могендавид[283], как считают некоторые ученые. Других признаков иудейского присутствия в Подонье не обнаружено.
Особо интересна железообработка. Если другая продукция салтовских ремесленников не представляла интереса для торговцев Арабского халифата (напротив, салтовцы подражали арабским, персидским и сирийским мастерам), то техникой железного дела русов жители халифата живо интересовались. Выше уже упоминалось уникальное свидетельство автора «Худуд аль-алам» о мечах русов, напоминающих по свойствам булат. О местном производстве в Подонье булата археологические данные пока отсутствуют, да и вряд ли появятся. Сабли и мечи находят в погребениях редко: это оружие было дорогим, и клали его только в богатые погребения, да и то не во все. В основном оно передавалось по наследству. Об этом говорит и известный сюжет из описания русов у географов школы Джайхани: русы оставляют сыновьям в наследство только меч.
На территории салтовской культуры были более распространены сабли. В оружейной коллекции, исследованной М. М. Толмачевой[284], только один меч. Но в арабском языке слово сайф, которое употребляют в этом случае средневековые географы и энциклопедисты, обозначает и саблю, и меч. При этом ученые халифата не сообщают о том, что оружие русов было обоюдоострым, что нужно ожидать при описании мечей. Меч вообще представляет собой более древнее и менее эффективное оружие, чем сабля. Показательно, что в Киевской Руси, где чаще использовались сначала так называемые каролингские мечи, перешли потом на саблю.
В этой связи не может не вспомниться непосредственно близкий к этой теме сюжет. Во введении в Повесть временных лет есть предание о полянах и хазарах, которое, казалось бы, может опровергнуть наш вывод:
«И напали на них… хазары, и сказали: „Платите нам дань“. Подумали поляне и дали помечу от дыма. И принесли их хазары к своему князю и старейшинам, и сказали им: „Вот добыли мы дань новую“… Спросили те: „Что же вам дали?“ Они же показали меч. И молвили старцы хазарские: „Не добра дань эта, княже: мы добыли ее саблями – оружием, острым лишь с одной стороны, их же оружие – меч – обоюдоостро; будут они собирать дань и с нас, и с других земель“. И все это сбылось»[285].
Но эта легенда не может поставить под сомнение выводы историков оружия и археологов, да и сам выбор истории. Скорее, все изложенное выше заставляет сомневаться в верности рассказа летописца. Сказание о хазарской дани представляет единое целое с сюжетами, превозносящими полян в сравнении с другими восточнославянскими племенами, и является абсолютно легендарным (не исключено, что и книжным). Собственно, в нем и подразумеваются не качественные преимущества меча перед саблей, а лишь количество заостренных сторон.
Теперь вернемся к русским саблям. Возможно, саблю клали в могилу умершего руса только тогда, когда он не оставлял сыновей или у него вообще не было наследников (судя по тому, что сабли редко находят в захоронениях).
Но и из исследованных на данный момент 9 салтовских клинков 5 демонстрируют очень высокий технологический уровень: использование высокоуглеродистой стали, вварка, сварка из двух полос, сложные виды термообработки. Подобные технологии применялись только в высокоразвитых центрах производства оружия с давними традициями. Такие операции требовали от мастера узкой специализации именно в оружейном деле. В лесостепном регионе среди кузнецов-универсалов начали выделяться особо квалифицированные ремесленники (в основном оружейники), которые использовали качественную сталь и передовые технологии[286]. Таким образом, в лесостепи происходило окончательное отделение кузнечного ремесла от других видов хозяйственной деятельности, что бывало, как правило, в раннеклассовых обществах[287]. Причем технологические признаки изделий лесостепного региона настолько устойчивы, что очевидно: кузнечная обработка здесь отличается единством и однородностью, возможной лишь в сфере одной этнокультурной традиции.
Арабский энциклопедист Бируни в главе «О железе» своего Минералогического трактата сообщает:
«Из шабуркана мечи румийцев, русов и ас-сакалиба»[288].
То есть византийцев, русов и славян. Шабуркан в данном случае, как поясняет выдающийся исследователь русской металлургии Б. А. Колчин, это сырцовая сталь, полученная непосредственно в сыродутном горне[289]. Сообщение Бируни полностью подтверждается данными археологии (см. главу 1 этой части).
В Донецко-Оксольском междуречье существовал крупный центр черной металлургии. Объем добычи железа был очень велик, и это естественно: в этом районе отличная сырьевая база, где болотные руды добываются в промышленных масштабах начиная с XV в. и по сей день (в 1990 г. в одном Приосколье насчитывалось 80 металлургических пунктов[290]). Причем здесь проявляются любопытные различия между лесостепным и степным вариантами СМК, и не только в типе сыродутного горна. Металлообработка достигла высокого уровня и у русов, и у жителей степи. На всей территории «СМК в узком смысле» употребляются пакетные заготовки. Но если для лесостепи пакетная сварка – главный технологический прием, то в степи с использованием этой прогрессивной технологии изготовлено лишь 17 процентов изделий; лесостепь представлена 263 качественными поковками 11 различных категорий, а степь – 136 изделиями 26 категорий[291]. Причем степное Подонье значительно беднее оружием: сабель здесь нет, боевые топоры также не характерны, а находки предметов вооружения степняков сводятся к наконечникам копий и стрел[292]. Среди них много широколезвийных наконечников низкого качества. Все это говорит об участии в походах степных воинов в основном в качестве пешего войска.
Типы железоплавилен степи и лесостепи тоже различны. Первый тип, лесостепной, известен только у североиранского населения салтовской культуры, то есть у русов. Интересно, что точно такой горн был обнаружен на одном из городищ пеньковской культуры V – начала VIII в., отождествленной со славянами – антами. Раньше мы уже отмечали, что антская культура неоднородна. На ее територии существовали явно неславянские поселения, например, Пастырское городище в Среднем Поднепровье. Их этническая принадлежность до сих пор представляет загадку для ученых. С одной стороны – сармат-Аландские традиции пастрыских гончаров, с другой – юртообразные жилища, которые традиционно связывают с болгарами. Придерживаясь «хазарского» взгляда на салтовцев, некоторые ученые смотрят на гончаров Пастырского городища и других подобных поселений как на хазар-оккупантов, контролировавших потоки дани со славян. Но этот горн, найденный на пеньковском городище Оскольское – III (Белгородская область), говорит как раз не о хазарах. Напомним, что технология строительства горнов для того уровня развития общества была одним из этноопределяющих признаков. Находка типично салтовского лесостепного горна на более древнем поселении, чем, как думают многие, салтовская культура, может свидетельствовать о двух явлениях. Либо русы Подонья заимствовали этот тип горна у славян-пеньковцев, либо начало салтовской культуры надо отодвинуть на два века вглубь и признать, что «пастырская культура» – это предки салтовцев, североиранские племена. Первое решение невозможно по той причине, что другие известные пеньковские горны, достоверно славянские и связанные с общеславянской металлургической традицией, на него совершенно не похожи[293]. Потому запомним второе предположение: «пастырские» гончары и металлурги – предки салтовских русов.
Но вернемся к обработке железа в Подонье VIII – начала IX в. Несмотря на приведенные различия, ученые считают возможным объединить Донецко-Донской регион в единый металлургический центр[294], ибо очевидна вторичность праболгарских мастеров по сравнению с ремесленниками-русами (существенно отличается качество сварочных работ – высокое в лесостепи и в основном грубое в степном регионе). Такой единый центр ремесла с передачей опыта был возможен только в пределах одногого сударства.
Исследователи определили и форму кузнечного ремесла в этом государственном образовании – организованное, специализированное и высокотехнологичное военное ремесло (основными изделиями были предметы вооружения)[295]. Интересно, что наблюдаются прямые заимствования салтовского искусства соседними восточнославянскими племенами волынцевской, роменской и боршевской культур. Но уровень развития славянского ремесла был значительно ниже. Из пакетного металла изготовлено всего около 10 процентов поковок, в основном ножи. Нехарактерно для волынцевцев и употребление пакетного полуфабриката, то есть стремление сначала изготовить качественную сталь, а потом уже из нее – изделие. Такие технологические схемы развитого Средневековья, как трехслойный пакет, наварка, вварка, которые получили широкое распространение в Киевской Руси, у славян волынцевской культуры VIII – начала IX в. встречались лишь эпизодически (около 3 процентов продукции), в отличие от 22 процентов у салтовцев. Но контакты славянских и русских кузнецов были очень тесными. Во-первых, на славянских поселениях зафиксирован салтовский импорт готовых железных изделий и полуфабрикатов. Во-вторых, славяне, жившие на Верхнем Дону и Воронеже, обладали богатством – высокофосфористым железом, которого не было в русских районах. Этот металл славяне получали специально и для своих нужд, и для экспорта в салтовскую лесостепь[296]. И в результате таких длительных и плодотворных контактов у славянских культур – наследниц волынцевской высокие технологии применяются неизмеримо чаще: у боршевцев – вятичей они составляют 30 процентов, у роменцев – северян 26 процентов. Эти тесные связи наводят на мысль, что не только степи и лесостепь Дона входили в единое государство, но и славяне Поднепровья и Верхнего Дона. Однако это нуждается в дополнительных доказательствах, которые будут приведены чуть позже.
Монетный двор Русского каганата
Более важным свидетельством существования самостоятельного сильного раннего государства в междуречье Донца и Дона являются находки на данной территории так называемых «варварских подражаний» куфическим дирхемам. Это серебряные монеты, очень похожие на арабские, но произведенные в Юго-Восточной Европе. Известны они уже очень давно, с XIX в. Один из первых исследователей этих «денег», германский ученый Э. Цамбаур, объявил эти монеты хазарскими. Он считал, что хазарские фальшивомонетчики сбывали подделки несведущим славянским купцам. Кроме того, он предположил, что варварские подражания были одно время денежной единицей Хазарского каганата.
Надо отметить, что в литературе развернулась довольно оживленная полемика о денежном обращении в Хазарском каганате. Данного вопроса касались великие нумизматы ХХ столетия: Р. Р. Фасмер, В. Л. Янин, В. В. Кропоткин. Причем и Фасмер, и Янин отрицали существование собственной монеты у хазар. Ведь все находки как самих дирхемов, так и подражаний им обнаружены на территории Европейской России, и ничто не указывает на чеканку монеты в политическом центре Хазарии (на Нижней Волге и в Дагестане). Однако при этом салтово-маяцкая культура чаще всего понималась в русле концепции М. И. Артамонова – С. А. Плетневой, то есть как хазарская. Так же поступил и А. А. Быков в своей в остальном очень убедительной статье, посвященной материалам Девицкого клада Коротоякского района Воронежской области[297].
Девицкий клад состоит из 299 монет – как целых, так и обломков (в Восточной Европе принято было разрезать, рубить деньги; отсюда русское резана и более позднее рубль). Самая поздняя арабская монета клада датируется 837/838 г. Более одной четверти дирхемов показались нумизмату «странными»: лицевые и обратные стороны не соответствовали друг другу, сообщались фантастические данные о несуществующих халифах, при которых они якобы были выпущены. Например, дата, указанная на одной из монет, – 108 г. хиджры (726/727 г.). Тогда правил халиф из династии Омейадов Химам. По идее, именно его имя и должно быть указано на дирхеме. Но там мы обнаруживаем аль-Махди, легендарного 12-го халифа в шиизме, по преданию, взятого живым на небо. Земным аналогом аль-Махди был Абу Муслим, один из лидеров шиитского движения, предательски убитый аббасидским халифом аль-Мансуром в 755 г. А внешний вид оборотной стороны монеты стал существовать только с 766 г. Однако с арабским языком и куфическим письмом «автор» монеты был знаком не по наслышке. Такое впечатление, что легенды дирхемов составлялись мастерами по памяти, без учета исторических обстоятельств.
В статье А. А. Быков убедительно доказывает, что 86 монет этого клада сохранили следы местного производства. Раннее эта серия считалась «варварскими подражаниями» дирхемам, однако по содержанию серебра и его качеству эти монеты превосходят аббасидские «оригиналы»! Средний вес настоящего дирхема – 2,89 г. Эти монеты весили примерно столько же, а некоторые превышали 3 г. Проба серебра тоже не уступала аббасидской. Ясно, что такие монеты сделал не фальшивомонетчик. Задача преступника – создать монету, в точности напоминающую настоящую, но по сути более дешевую. А дирхемы Девицкого клада так заметно отличались от подлинных, что невольно напрашивается вывод: это делалось специально.
Итак, в легенде девицких дирхемов имеются намеренные искажения, а также знак на оборотной стороне. Этот знак имеет прямые аналогии в так называемой «донской» рунической письменности, которой пользовались салтовцы. Причем из 86 монет 76 принадлежат трем парам штемпелей, что свидетельствует о близости центра их производства к Девицкому кладу.
Последние монеты из имеющихся в кладе выпущены в 837/838 гг. Подобные «подражания» найдены также в небольшом кладе Правобережного Цимлянского городища, также датируемом первой третью IX в. Причем здесь они – самая поздняя группа монет.
А. А. Быков на основании этих фактов сделал вывод о собственном монетном обращении в Хазарии[298]. Но даже американский исследователь Т. Нунэн заметил: картографирование находок «варварских подражаний» отчетливо свидетельствует, что территориально они не связаны с собственно хазарскими землями[299]. Правда, понимал Нунэн под хазарской территорией и лесостепь салтовцев. Действительно, в 1970-е гг. еще не были известны памятники лесостепного варианта СМК севернее границы степи и лесостепи.
Но странно, что тот же аргумент приводит уже сейчас В. В. Седов, утверждая, что большинство монетных кладов, в том числе и с «подражаниями», найдены в землях волынцевской культуры[300]. Интересно, что В. В. Седов именно на основа – нии нумизматических данных в два раза расширяет на восток территорию волынцевской культуры, связывая ее с Русским каганатом письменных источников.
Территория же распространения волынцевских памятников выглядит куда более скромно: основная территория – Подесенье с бассейном Сулы, Псла и Ворсклы. Реально же эти клады картографируются на территории лесостепного варианта салтовской культуры и славянских поселений в районе Тихой Сосны и Девицы, где прослеживается огромное влияние носителей лесостепного варианта. То есть согласно В. В. Седову, славяне волынцевской культуры создали монетный двор в месте, находящемся вдали от основной территории и отрезанном от нее вражескими (В. В. Седов считает СМК культурой Хазарии) поселениями. Очевидно, чтобы монетный двор захватили и разрушили в первую очередь. Конечно, такое развитие событий нереально. Кроме того, славяне не имели высоких технологий, необходимых для организации производства дирхемов. Более того, они не испытывали необходимости в собственной монете, так же как и Хазарский каганат. Славяне жили натуральным хозяйством, Хазария – транзитной торговлей. Собственная же денежная единица нужна только в обществе с производящей экономикой, развитым ремесленным производством. Таким образом, на землях степного и лесостепного вариантов салтовской культуры, которые связываются с Русским каганатом, существовало собственное монетное обращение, что свидетельствует о наличии или по крайней мере последнем этапе становления государственности. Кстати, веком позже такие «подражания», а реально собственные монеты, появятся в Волжской Булгарии.
Очевидно, что данные археологии и нумизматики не только подтверждают существование на территории лесостепного и степного вариантов салтовской культуры самостоятельного торгового государства, через которое шла особая магистраль, но и вносят любопытные дополнения в локализацию Русского каганата: кроме основной его части, покрывающей эти два варианта, можно определить и периферию – восточнославянские племена левобережья Среднего Днепра.
Кроме того, можно с уверенностью предположить, что в 830-е гг. на рассматриваемых землях произошла какая-то катастрофа. Во второй период по классификации Р. Р. Фасмера из обращения дирхема выпадает территория СМК и указанных выше славянских племен[301], замирает торговый путь по «реке Рус». Также археологически прослеживается резкое сокращение антропоморфных, зооморфных и солярных амулетов. В огне погибают многие поселения лесостепного варианта, в том числе и ремесленные центры.
Русские письмена: находки и свидетельства очевидцев
Одним из основных признаков государственности в Средневековье, несомненно, может считаться и единая система письма. Рунические надписи встречаются по всей территории юга Восточной Европы. Особенно изобилует ими Подонье и Прикубанье.
Считая их тюркскими на основании исследований А. М. Щербака, С. Г. Кляшторного, И. Л. Кызласова, сторонники хазарской принадлежности СМК признают, однако, что по-тюркски они «не читаются»[302] или читаются с крайними натяжками и исправлениями[303]. Более того, в настоящее время признано, что в Саркеле «не было обнаружено ни одной надписи, которую можно было бы безоговорочно отнести к руническим болгарским текстам»[304].
Между тем прямые аналогии руническим знакам на салтовской лощеной керамике и стенах белокаменных городищ имеются в сарматских знаках Северного Причерноморья[305]. Иранист Г. Ф. Турчанинов адекватно расшифровал данные эпиграфики Подонья, исходя из материалов сарматского и средневекового аланского письма, берущего начало в скифосарматском письме арамейского дукта[306]. Буквенные знаки, встречающиеся в руническом письме Верхнего Салтова и Маяцкого городища, а также в достоверно аланских надписях Надь-Сен-Миклоша (Х в.), впервые появляются в североиранских надписях Северного Причерноморья. Эти надписи выполнены красной краской на амфорах местного производства и датируются II – III вв. н. э.
Эти данные полностью согласуются с сообщениями арабо-персидской литературы о письменности у русов. В «Каталоге» Ибрагима ибн Йакуба, фрагмент которого опубликован еще Х. Д. Френом, имеется такой сюжет:
«…Он был послан к правителю русов одним из кавказских владетелей. Он рассказывал мне также, что у русов есть свои письмена, которые вырезаются на дереве… он показал мне кусок белого дерева, на котором были нарисованы знаки, изображающие, не знаю, целые ли слова или отдельные буквы…»[307]
Очевидно, что речь идет о рунической письменности народа, называемого «русы» и тесно связанного с Кавказом.
Подтверждение находим у персидского историка начала XIII в. Фахр ад-дина Мубаракшаха Марварруди, на это сообщение впервые обратил внимание В. В. Бартольд:
«У хазар также есть письмо, которое заимствовано ими у ветви румийцев, которая находится в близи них (хазар. – Е.Г.), и они называют этих румийцев русами. Хазары пишут слева на право и буквы не соединяют между собой…»[308]
Под словом «урум», «рум» здесь подразумевается аланское население. Среди кавказских алан христианство, судя по данным археологии, распрастранялось уже с VII в. Аль-Масуди сообщает, что царь алан принял христианство «при появлении ислама и при Аббасидах»[309]. В этой двойственности нет ничего удивительного. Правители нередко меняли религиозные убеждения в зависимости от политической ситуации. В первом случае, очевидно, аланский «царь» поддерживал Византию в ее борьбе с Сасанидским Ираном в начале VII в. Потом греки потеряли свое влияние в связи с неудачами во внешней политике и внутренними неурядицами. К началу IX в. Византия справилась с неурядицами, политическая обстановка внутри страны стабилизировалась. Восточная Римская империя быстро возвращала утерянные позиции в мире. И аланское руководство снова приняло «румийскую» веру, помня о непосредственной близости границ вновь набирающего силу государства. Здесь главное другое: оба обращения аланских «царей» произошли не позднее начала IX в. (с 833 г. Аббасидская династия теряет влияние, и халифат начинает распадаться). Русы, как уже мы видели, были этнически очень близки к аланам. Есть основания говорить и о русской колонии на Северном Кавказе на территории Алании. Алания в раннем Средневековье была известна на Востоке как «страна алановирусов»[310](подробнее об этом – в 3-й части).
Как показал Г. Ф. Турчанинов, заимствованное хазарами у русов письмо соответствует сармато-аланскому руническому алфавиту, восходящему к арамейскому и сирийско-несторианскому (21 буква, написание слева направо, отсутствие «алеф»). Надписи же на керамике Саркела, построенного в 30-е гг. IX в. хазарами с помощью византийцев на левом берегу Дона, сделаны аланским письмом на тюркском языке[311]. Подтверждения этому заимствованию находятся при сопоставлении осетинского фольклора с сообщениями арабо-персидской литературы: персидский поэт, автор «Шахнаме» Фирдоуси называет письменность Хазарии «хаттским почерком», в то время как в осетинском эпосе «Нарты» упоминается «хаттский язык», употребляемый правителями нартов в общении между собой и с верховным богом[312]. Ученые считают, что слово «хаттский» имеет арабскую основу хатт (черта). Но это сомнительно. Вряд ли безымянные творцы древних «Нартов», аналогичных скандинавским сагам и этногенетическим преданиям других народов, стали бы пользоваться арабским словом для обозначения разговора священных правителей. Тем более что это слово обозначает письмо, а не устную речь. Скорее, это название уходит корнями в индоевропейскую древность (в XVII – XII вв. до н. э. известно в Малой Азии Хеттское государство, основанное индоевропейцами).
Таким образом, именно праболгарские кочевники степного Подонья, а вслед за ними и хазары, заимствовали у основателей Русского каганата – сармато-аланского населения – руническую письменность. Отдельный вопрос – когда это произошло? Ведь нельзя же обвинить в намеренном подлоге многих специалистов в рунической письменности, которые упорно считают донские надписи тюркскими. Руны евразийских степей, принадлежащие точно тюркам (орхонский, енисейский, таласский алфавиты), действительно очень похожи на салтовские. Однако связь между ними противоположна той, которую ищут тюркологи. Тюрки – более молодой этнос, чем североиранские народы (аланы, аорсы, сарматы и др.). Этногенез тюрков начался на обломках евразийской гуннской эпохи в предгорьях Алтая V – VI вв. н. э. из смешения хунну, монголов, угорских племен. После образования в начале VI в. Великого Тюркского каганата в сферу влияния тюрок попали ираноязычные народы Приаралья и Средней Азии – остатки канувших в Лету алано-сарматских государств Кангюй и Янцай. Эти люди как раз и передали тюркским племенам свою систему рунического письма. Так появились орхонские и енисейские знаки. Но праболгары и хазары, видимо, заимствовали аланскую письменность уже в Восточной Европе. Они переняли один из двух алфавитов Русского каганата – степной, иногда называемый «кубанским».
Очевидно, что данные эпиграфики не только не опровергают мысль о существовании Русского каганата с ядром на территории лесостепного салтовской культуры, но и приоткрывают некоторые аспекты его истории.
Таким образом, материалы археологии, нумизматики и эпиграфики полностью подтверждают сообщения арабо-персидской литературы о локализации русов с хаканом во главе в верховьях Северского Донца, Оскола и на Среднем и частично верхнем Дону.
СМК неправомерно рассматривать как государственную культуру Хазарского каганата, ибо различия между ее вариантами слишком велики. СМК в современном понимании определяется лишь как культурно-историческая общность, включающая также балкано-дунайскую культуру и культуру волжских булгар. Наибольшие же совпадения наблюдаются в пределах «СМК в узком смысле», то есть между лесостепным и степным ее вариантами. Именно эти два варианта по классификации, разработанной в современной археологии, правомерно объединить в одну культуру. Также характер этих совпадений позволяет предположить существование в Подонье единого сильного потестарного образования. Памятники материальной культуры свидетельствуют о высокой организации этого образования. Городища, для постройки которых требовалась мощная административная организация, обособенные поселки ремесленников-профессионалов (в особенности металлургов), организованное, специализированное и высокотехнологичное военное ремесло, оживленная торговля, собственная монета и письменность на территории от левого берега Днепра до Среднего Дона – все это дает возможность говорить о раннем государстве. Верхней хронологической границей его функционирования по данным нумизматики являются 830-е гг. В письменных источниках это государство обозначается как «Русский каганат».
Главным государствообразующим и политически доминирующим этносом в каганате были носители лесостепного варианта СМК – сармато-аланы, которые в письменных свидетельствах называются русами. Это подтверждает проведенная корреляция сообщений арабо-персидской литературы о русах с хаканом во главе и данных археологии и специальных исторических дисциплин.
Русский каганат был прежде всего военно-торговым государством с собственной производящей экономикой и развитыми ремеслами (гончарное, ювелирное дело, металлообработка на государственном уровне). Эти ремесла восходят к сармато-аланской традиции первых веков н. э., однако весьма быстро перенимались соседними этносами – прабулгарами и славянами Днепровского левобережья. Такой тесный контакт между племенами, а также данные о торговом пути по «реке Рус» позволяют предположить, что эти племена входили в состав Русского каганата. Судя по археологическим материалам, ближайшими торговыми партнерами салтовских русов были страны Северного Кавказа и Юго-Восточной Прибалтики, где заканчивался поток дирхемов преимущественно африканской чеканки. В начале IX в. в Русском каганате появляется собственная монета. Кроме того, русы имели свою руническую письменность, восходящую к скифо-сарматскому письму. Это сармато-аланское письмо заимствовали внутренние булгары и через их посредство – хазары.
В начале второй четверти IX в. у Русского каганата появляется опасный внешний противник на северо-востоке и юго-востоке, против которого строится ряд мощных крепостей по течению реки Тихая Сосна и в низовьях Дона. Южным врагом являлась Хазария. Конец же первой половины IX в., точнее по монетным находкам и дате строительства Саркела (сразу после разрушения ПЦГ), – конец 830-х – начало 840-х гг. отмечен разрушением некоторых крепостей, сожжением селищ и ремесленных центров.