— Когда вам нужна эта информация?
— Срочно.
— Хорошо.
Через некоторое время она узнала время прибытия и место остановки советского высокопоставленного чиновника. Он поселится в одном из отелей. Кроме того, она выяснила, что Чичерин должен встретиться со своим кузеном — двоюродным братом. Ливен был настолько доволен качественно выполненным заданием Матильды, что воскликнул:
— Вы у нас настоящий офицер разведки!
Но и парижская полиция не дремала. Получив данные о готовящемся покушении на советского наркома, она арестовала двух офицеров-деникинцев, готовивших его похищение, и быстро переправила Чичерина в Париж, а оттуда через наше посольство он благополучно был отправлен в Москву.
В своих воспоминаниях Кшесинская много пишет о муже и сыне, но ничего о деятельности последних.
А между прочим, сын Кшесинской Владимир Андреевич тоже принимал участие в Белом движении, являясь ярым социал-монархистом, членом союза «Молодая Россия». Его лидер — 28-летний ротмистр Александр Казем-Бек. Младороссы поддерживали великого князя Кирилла Владимировича как претендента на российский престол с титулом «император». Гитлеровцы, естественно, не желали видеть новую царскую Россию, они уже вовсю готовились ликвидировать СССР. Именно движение младороссов привлекло внимание специальных служб нацистов, ведь Франция была уже оккупирована к 1940 году.
Владимир 23 июня 1941 года по подозрению в антинацистской деятельности был арестован и направлен в концлагерь сначала в Германию, а потом в Польшу. Мать ударила во все колокола. Во время приезда в Париж шефа гестапо Мюллера она встретилась с ним и высказала свою тревогу за судьбу сына и пожелала его освобождения. Скоро, вернее, на второй день после этой встречи Владимир Красинский был на свободе в объятиях матери. Через сутки он покинул Париж. Нам до сих пор не дано знать, на каких условиях он был освобожден главным гестаповцем фашистской Германии.
Апогей младороссов — середина 1930-х годов. Они носили, правда, не коричневые рубашки, а синие, но замашки у них были фашистские. На съездах младороссы вскакивали с места при встречах с Казем-Беком, приветствуя его криком «Ура главе!» (аналог «Хайль Гитлер!»). Но немцы не могли простить такого повтора, у них был единственно признанный вождь — германский фюрер.
Историк церкви А. В. Карташев писал о младороссах:
«Это дрожжи будущего гитлеризма. Гитлеризм же теперь мода».
Глядя в рот фашистам, пощипала младороссов и французская полиция. С 1940 года их стали арестовывать и направлять на «перевоспитание» в концлагерь «Верне д᾽Арьеж».
Вторая встреча сына с матерью в Париже произошла в августе 1944 года. На нем была английская военная форма.
— Мама, — заявил он, — теперь я являюсь офицером связи между Британской армией и штабом миссии «Свободная Франция» генерала Шарля де Голля в Лондоне. А еще я состою в свите премьер-министра Великобритании Черчилля.
— Надолго прибыл? — спросила мать.
— Нет, завтра улетаю в Рим, где предстоит встреча с принцем Умберто и маршалом Бадольо.
— Так и до России доберешься.
— Да, собираюсь с английской делегацией скоро побывать в Москве в качестве переводчика.
Матильда поняла, что чадо связало свою судьбу с британской разведкой. И действительно, сын Кшесинской и великого князя Андрея Владимировича Романова — Владимир Андреевич Красинский стал опытным британским разведчиком, действовавшим под «крышей» журналиста. Он пережил свою 99-летнюю мать на три года и умер в 1974 году одиноким. Ни друзей настоящих в Париже, ни семьи он так и не завел.
А Матильда Кшесинская — совсем не российская Мата Хари, как ее решили наречь некоторые пишущие о ней, она, скорее, работала на других хозяев после разрушения Российской империи, но об этом должны сказать архивы разведок, двери которых открываются редко и не распахиваются настежь никогда.
Будем считать, что она одна из разгаданных тайн серебряного века.
Поэт казачьего зарубежья
Как уже говорилось, в 1920-е годы Париж в большей степени, чем Берлин и Лондон, стал центром представителей культуры серебряного века России. «Париж всегда был в моде у русских», — писал в своих воспоминаниях поэт и критик этого самого «века» А. Биск. Языкового барьера не существовало вовсе: знание французского языка было традиционно обязательным для русского образованного общества.
После революции и Гражданской войны Париж стал политической столицей «России вне России», из-за того что сюда бежали такие виднейшие деятели Временного правительства, как А. Керенский, Н. Авксеньев, А. Коновалов, П. Милюков, М. Терещенко, и другие.
Здесь свили гнездо многие писатели, определявшие в предреволюционный период основные тенденции развития русской прозы и поэзии: И. Бунин, А. Куприн, Б. Зайцев, И. Шмелев, Д. Мережковский, А. Ремизов, М. Острогин, С. Юшкевич, М. Алданов, Е. Замятин, К. Бальмонт, З. Гиппиус, В. Ходасевич, М. Цветаева, Г. Иванов, И. Одоевцева, Н. Оцуп и многие другие.
И вот среди этих маститых писателей и поэтов, обосновавшихся во французской столице, выделился не засвеченный софитами театральных подмостков и салонов скромный стихотворец. Это был певец белого зарубежья, донской казак, казачий поэт первой волны эмиграции Николай Николаевич Туроверов.
Уроженец станицы Старочеркасской области Войска Донского Российской империи, он по окончании Каменского реального училища поступил в Новочеркасское военное училище. Учеба проходила по ускоренной программе, а дальше были бои в окопах и на полях в составе лейб-гвардии Атаманском полку Российской армии в Первой мировой войне.
После развала фронта казак Туроверов вернулся на Дон, вступил в отряд есаула Чернецова и сражался с большевиками вплоть до врангелевской эвакуации из Крыма. Был четырежды ранен, дослужился до чина подъесаула. По Табели о рангах в казачьих войсках — офицерский чин, равный штабс-капитану и штабс-ротмистру в регулярных войсках.
Жизнь помотала его по миру. Первый Кубанский, или Ледяной, поход, Крымский полуостров, турецкий городок Галлиполи, тунисский город Бизерта, греческий остров Лемнос, французский город Ницца и, наконец, европейская Мекка — Париж. Вся жизнь — в творчестве и борьбе за правду, какую он себе, как порядочный человек, нарисовал.
Лирика Туроверова отличалась от стихов других поэтов бесстрастной констатацией происходящего и зафиксированного, словно четким глазом цифрового фотоаппарата с резким снимком окружавших его событий.
Вот одно из них:
Мы шли в сухой и пыльной мгле
По раскаленной крымской глине.
Бахчисарай, как хан в седле,
Дремал в глубокой котловине.
И в этот день в Чуфут-Кале,
Сорвав бессмертники сухие,
Я выцарапал на скале:
«Двадцатый год — прощай Россия!»
Каждый этап его странствий по чужбинам вместе с товарищами по оружию находил отклик в его творчестве. Он словно акын — поэт-импровизатор и певец у тюркских народов, замечал то, чего не смогли зафиксировать другие, и воспевал его точным, образным словом.
Остров Лемнос — это земля с выжженной солнцем пустыней, солеными ветрами, болезненными колючками и с берегами остывшей вулканической лавы. Здесь два кладбища — Русское и Антанты. Остров — живой свидетель того, как умирали русские люди, воины и цивильные, кубанские и донские казаки вместе с офицерами Белой армии в 1920–1921 годах.
Чтобы не умереть от голода, он летом 1921 года вместе с казаками гвардейской бригады перебирается в Сербию. Здесь в течение года вместе с сербскими военнослужащими собирает оружие и боеприпасы на бывшем Солониковском фронте. Местные военные власти поверили в порядочность Туроверова и его друзей и приняли их в подразделение пограничной стражи, стоящей на границе с Венгрией.
А потом застоявшиеся мускулы потребовали физической нагрузки, и он с друзьями-казаками находит работу сначала мукомола, а потом лесоруба. Туроверов с ними валит лес, наслаждаясь красотами местной природы, но все чаще и чаще вспоминает покинутую по не зависящим от него причинам свою Родину.
После объявленной Советским правительством амнистии (это было в 1923 году) Туроверов и другие казаки засомневались в искренности Ленинских обещаний (не раз обманывал он их вместе с Троцким) и отказались возвращаться на родину. Не она для них теперь казалась чужой, а власть в ней. В середине 1920-х годов он, преодолевая всяческие чиновничьи препоны, с большими трудностями перебирается из Сербии во Францию. Скоро Туроверов оказался в Париже. Устраивается грузчиком, одновременно посещает Сорбонну и кружок казачьих литераторов-эмигрантов.
Надо отметить, что его в Париже поэтическая богема не очень привечала. Но он и не напрашивался к ним в гости. Он работал над словом, делился стихами в своих коллективах, издавал книги каждый раз с одним и тем же названием «Стихи».
В 1940 году он напишет, на мой взгляд, одно из лучших своих стихотворений на тему прощания с Родиной 20 лет назад — в 1920 году.
Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня.
Я с кормы все время мимо
В своего стрелял коня.
А он плыл, изнемогая,
За высокою кормой,
Все не веря, все не зная,
Что прощается со мной.
Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою.
Конь все плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.
Мой денщик стрелял не мимо —
Покраснела чуть вода…
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда.
Он много пишет и печатается в эмигрантских изданиях, преимущественно казачьих: «Родимый край», «Возрождение», «Казачьи думы», «Современные записки», «Казачий журнал», «Россия». Первый сборник стихов Туроверова «Путь» вышел в Париж