Откуда взялся шнур, которым вы задушили мистера Мортимера, я пока не выяснил. Быть может, полиции повезет больше. Впрочем, я не исключаю, что шнур вы не покупали, а он у вас уже был.
Вы спрашивали о мотиве преступления? Хочу посоветовать инспектору Лестрейду потребовать проверки счетов покойного Франклина Мортимера. Полагаю, что ревизия выявит растрату. Ага, я так и думал! – тихо добавил мой друг, когда Беркиншоу, издав вопль отчаяния, высвободил руку, которую сжимал Холмс, и бросился к двери.
– За ним, Дженкс! – крикнул Лестрейд, кинувшись вслед за преступником.
Когда мы с Холмсом нагнали их в зале, полицейские уже настигли Беркиншоу и Лестрейд как раз защелкивал на запястьях убийцы наручники.
Больше адвокат не пытался оказать сопротивления и даже не посмотрел на нас. Понурого Беркиншоу вывели из дома и усадили в стоявший у крыльца экипаж.
– Холмс, – обратился я к другу, когда за полицейскими закрылась дверь, – а почему вы заподозрили, что Беркиншоу мухлюет со счетами? Или вы просто палили наугад?
– Мой добрый друг, – ответил великий сыщик, – пальба наугад очень опасна. Я никогда не позволяю себе подобной ошибки. Необходимо всегда иметь перед глазами цель. Мистер Беркиншоу оказался у меня на мушке, когда явился к нам на Бейкер-стрит.
– Что заставило вас заподозрить неладное?
– Его внешний вид.
– Что с ним было не так?
– Буквально все: сюртук, сорочка, часы… Я сразу задумался, как он смог все это себе позволить: заказать костюм на Сэвил-Роу, а сорочку – на Джермин-стрит[58], приобрести превосходные золотые часы, которые обошлись ему не меньше чем в двадцать пять гиней. Одним словом, сразу было видно, что Беркиншоу живет на широкую ногу, что и заронило мне в душу первые семена сомнения в его искренности.
И вот сегодня утром, отправившись на Стрэнд, я, помимо прочего, заглянул к адвокату, работающему по соседству с конторой Беркиншоу. От кого услышишь больше всего сплетен о человеке? От его конкурента! Так вот, я узнал, что Беркиншоу холостяк, живет на фешенебельной Итон-сквер. Более того, на пару с другим счастливчиком владеет скаковой лошадью, которую держит в конюшне в Ньюмаркете. Одним словом, ведет жизнь джентльмена со средствами, и весьма солидными средствами.
Кроме того, знаки внимания, которые адвокат оказывал миссис Мортимер, выдавали, что он имеет на нее виды. Должен признаться, я настроен скептически и потому не могу с уверенностью утверждать, что именно двигало мистером Беркиншоу.
Вполне вероятно, что его привлекала одна лишь красота Констанс. Но я не могу исключить, что он действовал из корыстных побуждений. Муж мертв, Джонатан Смит оканчивает жизнь в петле, приговоренный к смерти за убийство, и Констанс становится единственной наследницей всего состояния покойного Франклина Мортимера.
Ко всему прочему, если бы Беркиншоу удалось на ней жениться, он бы не только получил доступ к богатству, но и сумел бы скрыть растрату доверенных ему средств.
– Бедная миссис Мортимер! Что же с ней теперь будет? – принялся я рассуждать вслух.
– Я знаю, чт́о у вас на уме, Уотсон, – снисходительно улыбнулся Холмс. – Вы неисправимый романтик и потому надеетесь, что вдова выйдет замуж за преданного ей Джонатана Смита и вся история обретет счастливый конец под звон свадебных колоколов. Боюсь, жизнь редко преподносит столь приятные сюрпризы. Ну а сейчас, друг мой, если мы поторопимся, то еще успеем на поезд до Лондона. Он отправляется в пять сорок пять. Лично я сочту окончание этого дела счастливым, если мы не опоздаем домой к ужину.
Холмс оказался прав вдвойне. Я действительно надеялся, что миссис Мортимер свяжет свою судьбу с Джонатаном Смитом, но, как и предсказывал мой друг, судьба распорядилась иначе. Констанс не вышла замуж за кузена своего покойного мужа. Примерно через год я наткнулся в «Таймс» на объявление о ее помолвке с неким Клементом Уиндтропом, о котором ровным счетом ничего не знал. Надеюсь, она и ее маленький сын обрели счастье, которого заслуживают после обрушившейся на них чудовищной трагедии. Чтобы не омрачать их жизнь, я воздержусь от публикации отчета о данном деле[59].
Афера барона Мопертюи
– Что вы знаете об алмазах, Уотсон? – спросил вдруг меня Холмс.
Дело происходило в конце марта 1887 года. Стоял холодный ветреный день. Вот уже несколько часов Холмс, погруженный в апатию, молча сидел в кресле у камина. Мой друг не первую неделю пребывал в состоянии крайнего нервного истощения, и потому я очень за него переживал, хотя и не показывал виду.
В последнее время великий сыщик часто и подолгу где-то пропадал, порой исчезая на несколько дней, из чего я заключил, что он занят каким-то важным и очень сложным расследованием, в подробности которого не хочет меня посвящать. Однако я оказался совершенно не готов к откровениям, последовавшим за вопросом, который мне задал друг.
– Практически ничего, – ответил я, отложив в сторону «Морнинг пост».
Следующий вопрос оказался для меня полнейшей неожиданностью:
– В таком случае, полагаю, имя барон Мопертюи вам ничего не говорит?
– В первый раз слышу. Это ваш клиент?
Холмс издал короткий горький смешок:
– Наоборот, дружище. Это самый ловкий из европейских аферистов, с какими мне когда-либо доводилось иметь дело. Быть может, вы помните, как в феврале, где-то шесть недель тому назад, ко мне собирался заглянуть посетитель, пожелавший остаться неизвестным? Поскольку речь должна была пойти о деле строго конфиденциальном, я попросил вас оставить меня наедине с визитером, которого я ожидал.
– Да, отправляясь в клуб, я видел, как он вылезает из кэба. Если не ошибаюсь, это был высокий джентльмен средних лет в золотом пенсне и пальто с каракулевым воротником? Мне показалось, что он похож на иностранца.
Холмс снова рассмеялся, на этот раз весело:
– Браво, Уотсон! Я смотрю, вы стали куда наблюдательнее. Джентльмен, которого вы видели, министр финансов Франции месье Анри Рожиссар. Он приезжал в Англию для ведения тайных переговоров с чиновниками нашего казначейства. Они обсуждали ситуацию, вызывающую серьезное беспокойство в финансовых и политических кругах Европы. Не получив необходимых доказательств, наше правительство ничем не смогло помочь месье Рожиссару. Все сообщенные им факты были приняты к сведению, и только. Ему посоветовали обратиться за консультацией ко мне.
История, которую он мне поведал, оказалась весьма занятной. Министр финансов рассказал мне о Нидерландско-Суматрской компании, учрежденной год назад неким бароном Мопертюи. Барон утверждает, что будто бы открыл способ изготовления синтетических алмазов, которые не отличишь от натуральных.
– Разве такое возможно, Холмс?
– Полностью исключить вероятность подобного открытия нельзя. Семь лет назад шотландский химик Джеймс Хэнней выступил с аналогичным заявлением. Он поместил смесь парафина, костной муки и лития в стальную трубу, после чего подверг ее сильному нагреву. В трех экспериментах ему удалось получить кристаллы, которые независимые эксперты признали алмазами[60].
Вполне допускаю, что успешные эксперименты Хэннея подтолкнули барона к созданию собственной лаборатории неподалеку от Гааги. Барон в целом повторил методику Хэннея, лишь с одной поправкой. Он добавил к смеси некий компонент, который якобы можно добыть только на Суматре и потому приходится специально оттуда экспортировать, тратя на это немалые деньги. Потому, собственно, его компания и называется Нидерландско-Суматрской.
Мопертюи уверяет, будто синтезирует у себя в лаборатории отнюдь не микроскопические алмазы – после огранки и шлифовки из них получатся брильянты массой примерно в полкарата. Более того, он заявляет, что, получив средства на расширение лаборатории и отработку технологии синтеза, сможет производить алмазы еще б́ольших размеров. Он как раз и учредил свою компанию для привлечения средств частных инвесторов. Минимальный взнос составляет пятьсот фунтов на наши деньги.
Каждый акционер компании получает синтетический неограненный алмаз вместе с обещанием еще одного камня, б́ольших размеров, после усовершенствования технологии синтеза.
– И что, это действительно алмазы?
– Ну конечно, Уотсон. В том-то вся и хитрость. Подлинность алмазов подтвердит любой эксперт. Насколько мне известно, благодаря этим камням барон привлек капиталы свыше шести сотен акционеров из трех разных стран: Германии, Италии и Франции, получив в общей сложности свыше трехсот тысяч фунтов стерлингов. Согласитесь, сумма весьма внушительная.
Как видите, Мопертюи решил сыграть сразу на двух человеческих слабостях – жадности и сознании собственной исключительности.
Акционерное общество – закрытое. Никакой рекламы. Если вы захотите стать акционером, вам понадобится рекомендация. Барон постоянно колесит по разным странам. Он останавливается в лучших отелях и проводит личное собеседование с каждым потенциальным инвестором. Причем это собеседование успешно проходят далеко не все.
Принятый в число акционеров получает в дар алмаз, а после его приглашают на экскурсию в лабораторию, где якобы синтезируют драгоценные камни. Насколько я понял из бесед с людьми, побывавшими на подобной экскурсии, лаборатория производит сильное впечатление. Своими восторженными впечатлениями акционеры делятся с друзьями, которые, как вы понимаете, также являются людьми состоятельными. В итоге барон никогда не испытывает недостатка в богачах, горящих желанием вложить деньги в его компанию. Из их числа он выбирает наиболее жадных и легковерных. Такие реже всего задают вопросы и подвергают сомнению его методы ведения дел.
Кроме того, оказавшиеся в числе первых инвесторов ежемесячно получают бюллетень об успехах компании в усовершенствовании синтеза алмазов. Через год в качестве доказательства им достается камень покрупнее. Таким образом, у них нет оснований жаловаться и подозревать барона в мошенничестве