Приосанившись, он отвесил мне поклон, показавшийся до странности церемонным.
Я куда более неуклюже поднялся из кресла, улыбающийся от облегчения и вместе с тем удивленный. Меня потрясла дерзость барона. Этот наглый мошенник поздравляет жертву с тем, что она имела глупость расстаться со своими деньгами!
– Ну а теперь, сэр Уильям, – промолвил Мопертюи и, по-приятельски взяв меня под локоть, подвел к письменному столу у окна, – давайте перейдем к формальностям. Если вы готовы вложить в мою компанию деньги, я буду рад вручить вам акционерный сертификат.
Пока я подписывал вексель на пятьсот фунтов, барон вытащил из ящика стола кусок пергамента, вверху которого сверкал золотом расправивший крылья орел, а ниже алела затейливая надпись «Нидерландско-Суматрская компания», и поставил внизу размашистую подпись. После этого мы торжественно обменялись документами, словно главы двух государств, только что заключившие важный международный договор.
– Сэр Уильям, спешу вас заверить, что вы не пожалеете о своем решении, – с важностью провозгласил барон. – Обещаю, что через год моя лаборатория под Гаагой будет синтезировать алмазы в один, а то и два карата, и тогда стоимость вашего акционерного сертификата многократно возрастет. Что же касается самих алмазов, то вы, став нашим акционером, удостаиваетесь чести убедиться в высочайшем качестве продукции, которую мы производим и в которую вы столь мудро вложили часть ваших капиталов.
Оставив меня у стола, барон встал, пересек комнату и, переступив порог спальни, тихо прикрыл за собой дверь.
Я застыл на месте, молча считая секунды и пытаясь уловить хотя бы малейший звук, доносящийся из соседней комнаты. Увы, дверь и стены были слишком толстыми, поэтому я слышал лишь стук собственного сердца, барабанным боем отдававшийся у меня в ушах.
Я вспомнил о словах, сказанных мне на прощание Холмсом, о том, что успех его плана в значительной мере зависит от меня, и буквально физически почувствовал все бремя ответственности, легшей на мои плечи. Если я не справлюсь, то не только подведу друга, но еще и докажу Майкрофту, что он был прав, сомневаясь в моих способностях выполнить поставленную задачу.
Через полторы минуты дверь открылась и барон вышел из спальни.
Я внимательно следил за ним, пытаясь скрыть свою заинтересованность. Увы, ничто в его внешности не позволяло догадаться, где он прячет алмазы: на одежде ни пыли, ни ворсинок от ковра. Мопертюи выглядел в точности как и раньше.
В одной руке он держал замшевый мешочек, перевязанный шнурком, в другой – обтянутый синим бархатом футляр для ювелирных украшений, на крышке которого переливался золотом все тот же орел – эмблема Нидерландско-Суматрской компании.
Положив эти предметы на письменный стол, барон вытащил из нагрудного кармана носовой платок и расправил перед мешочком. Затем, развязав шнурок, высыпал содержимое мешочка на синий шелк. На ткань хлынул водопад драгоценных камней, образовавших маленькую горку, которая маслянисто поблескивала в лучах льющегося из окна солнечного света.
– Они превосходны, вы не находите? – тихо промолвил Мопертюи, благоговейно коснувшись камней бледным пухлым пальцем. – Какой цвет! Какая чистота! Конечно, засверкают они лишь после огранки. Только представьте, сэр Уильям, как эти камни будут выглядеть в колье на женской шейке, когда им придадут нужную форму и отполируют. Они заблистают, словно звезды. Выбирайте, любезный сэр. Любой из них станет вашим. – Барон провел рукой по горке алмазов, разравнивая ее так, чтобы я мог насладиться видом каждого из камней в отдельности.
Должен признаться, что вопреки собственной воле я был зачарован видом этих кристаллов, пока скрывающих свою искристую, лучезарную природу под невзрачной, словно подернутой маслом поверхностью. На мгновение эта их тайная магия, это обещание чуда заставили меня позабыть, что барон всего-навсего хитроумный аферист.
Я нерешительно показал на камень, который, на мой взгляд, должен был после огранки заиграть ярче других.
– Прекрасный выбор! – одобрительно воскликнул Мопертюи. – Да у вас изысканный вкус, сэр Уильям. Этот камень изумительно хорош.
Взяв лежащий на столе пинцет, барон с его помощью уложил алмаз в атласное нутро футляра и с церемонным поклоном подал коробочку мне.
– Для меня было большой честью познакомиться с вами, сэр Уильям, – заверил он, протягивая мне руку. – Добро пожаловать в ряды акционеров Нидерландско-Суматрской компании!
Мне стало ясно, что аудиенция подошла к концу и через несколько секунд меня деликатно выпроводят вон. Тогда прощай надежда добыть улики, которые так нужны Холмсу. Провал.
Когда я понял, что меня постигла неудача, восторженное возбуждение сменилось унынием и мне стоило немалых усилий удержать улыбку на лице.
Мы с бароном обменялись рукопожатиями, и, уже собравшись уходить, я кинул последний взгляд на россыпь алмазов, сознавая, что, как только за мной закроется дверь, Мопертюи снова спрячет их в загадочный тайник.
Только теперь мое внимание привлек замшевый мешочек, лежавший рядом с камнями. Все это время я его решительно не замечал, что и понятно, ведь он был невзрачным, совершенно неприметным, за одним исключением: возле шнурка темнело маленькое коричневое пятнышко.
В тот самый момент, когда я его заметил, барон с дружеской фамильярностью снова взял меня под локоть и повел к двери. Мне ничего не оставалось, как распрощаться с ним и покинуть номер.
Когда я вернулся на Бейкер-стрит, Холмс беспокойно расхаживал по гостиной. Я почувствовал, что нервы у моего друга напряжены до предела.
– Ну что, Уотсон? – выпалил он, стоило мне показаться на пороге. – Какие результаты?
– Практически никаких, – признался я. На душе было тяжко.
– Сколько он отсутствовал?
– Примерно полторы минуты.
– Значит, – промолвил Холмс, немного приободрившись, – добраться до тайника легко. Вы что-нибудь слышали?
– Ни звука.
– Заметили что-то необычное в его внешнем виде?
– Боюсь, что нет.
Холмс, вновь помрачнев, опустился в кресло у камина.
– Впрочем… – неуверенно начал я.
– Что «впрочем»?
– Это такая мелочь, что о ней, думаю, и упоминать не стоит.
– Позвольте мне самому судить об этом! Так о чем, собственно, речь?
– О пятне на мешочке, в котором барон хранит алмазы.
– Пятно? Какого рода?
– Не знаю, Холмс. Оно очень маленькое, словно мешочек в чем-то измазан.
– Какого оно цвета?
– Коричневого.
– Темно-коричневого? Светло-коричневого? Точнее, Уотсон!
– Темно-коричневого.
Великий сыщик нахмурился, проворно вскочил и, сцепив руки за спиной, снова принялся беспокойно метаться по гостиной. Некоторое время он ходил взад-вперед, еле слышно бормоча себе под нос:
– Темно-коричневое пятно. Не чернила. Может, краска? Вряд ли. Лак? Маловероятно. – Неожиданно он в раздражении вскрикнул и от досады хлопнул себя ладонью по лбу. – Ну конечно! Какой же я дурак! Ответ очевиден! Ботинки!
– Ботинки? – растерянно переспросил я.
– Да, Уотсон, ботинки! Или, вернее, крем для обуви. Что еще из имеющегося в мужском обиходе может оставить темно-коричневое пятнышко, которое вы описали? Барон, скорее всего, прячет краденые алмазы в ботинках, точнее, в каблуках. Это самое подходящее место для потайного отделения. Уловка далеко не новая. К ней прибегают контрабандисты, когда хотят переправить через границу какой-нибудь миниатюрный предмет. И воров можно не опасаться: кто позарится на ношеные ботинки, когда вокруг масса более ценных вещей? – Схватив меня за руку, Холмс проговорил: – Мой добрый друг, вы оказали мне поистине неоценимую услугу. Даже я сам не смог бы лучше справиться с этим делом.
Я был крайне польщен похвалой великого сыщика, поскольку знал, что он говорит совершенно искренне. Холмс никогда не льстил, даже людям богатым и знатным. Это было не в правилах моего друга. Заслужить его похвалу было очень непросто.
– Ну а теперь, Уотсон, давайте займемся алмазом. Насколько я понимаю, барон Мопертюи преподнес вам в дар один из своих драгоценных кристаллов. Вы позволите на него взглянуть?
– Разумеется, Холмс, – кивнул я и вытащил из кармана бархатную коробочку.
Сыщик проворно выхватил у меня из рук футляр, подошел к окну, поднял крышку и с минуту разглядывал камень через лупу, поворачивая его так и эдак.
– Он что, фальшивый? – спросил я, предположив, что Холмс ищет признаки подделки.
– Нет, что вы, подлинный. Барон раздает только настоящие алмазы, – ответил он и возвратил мне коробочку с камнем.
Я мог ошибаться, но мне показалось, что на худощавом лице моего друга промелькнула тень разочарования. Впрочем, она быстро исчезла – раньше, чем я успел о чем-либо спросить Холмса, который пожелал узнать, как проходила моя беседа с бароном. Выспросив все подробности, он еще раз поздравив меня с тем, что я не обманул его ожиданий.
В следующие восемь дней ровным счетом ничего не происходило. Расследование не двигалось с мертвой точки, и Холмс весь погрузился в мрачную задумчивость и меланхолию, завладевавшие им в периоды вынужденного бездействия. На этот раз мой друг столь сильно пал духом, что я начал беспокоиться. Я опасался, что он вновь прибегнет к тем возбуждающим средствам, от которых мне никак не удавалось его отучить[69].
Поэтому я с облегчением вздохнул, когда субботним утром за завтраком нам принесли письмо. Судя по тому, сколь поспешно Холмс распечатал конверт и пробежал глазами послание, я заключил, что мой друг его очень ждал.
– Ну наконец-то, Уотсон! – воскликнул он. – Мы снова в игре. Хватит бездельничать!
С этими словами он кинулся к себе в спальню, откуда появился меньше чем через десять минут уже полностью одетый и с небольшим саквояжем в руке.
– Вы уезжаете? – спросил я.
– Ненадолго, всего на четыре для, – ответил он. – В среду утром я уже вернусь. А вас я попрошу известить о моем отъезде любезную миссис Хадсон и ничем не занимать вечер среды.