На выручку пришел Ровель. Его группа совершила несколько полетов и выявила порты, где могли бы высадиться немецкие войска, а также установила местонахождение прикрывающих их зенитных батарей и военных аэродромов.
Уже в ходе вторжения пилот Корнелиус Ноелль совершил два полета на четырехмоторном «Фокке-Вульф 200 («Кондор) из Кенигсберга в Нарвик, чтобы выяснить, находятся ли в этом северном норвежском порту английские войска.
26 июня 1941 года тот же Ноелль на «Юнкерсе-88» с полевого аэродрома, ориентируясь на позывные московской радиостанции, долетел до Москвы. При ясном небе он мог разглядеть даже движение троллейбусов по центральным улицам. Он спокойно сфотографировал все зенитные батареи вокруг советской столицы и благополучно вернулся на свой аэродром.
В первые месяцы, даже в первый год Великой Отечественной войны немецкие самолеты-разведчики, укомплектованные самыми опытными экипажами, без бомбовой нагрузки (для облегчения), оснащенные только фотоаппаратурой и штатным вооружением, пытались забираться в глубь советского воздушного пространства. Цель – аэрофотосъемка оборонных объектов и военных заводов в значительном удалении от линии фронта, вплоть до Урала. Этим самолетам с отснятой пленкой ни в коем случае нельзя было позволить вернуться на свои базы. Делать это было трудно, поскольку такие полеты производились по ночам, к тому же немцы строили свои маршруты к целям над местностями, где либо вообще не было противовоздушной обороны, либо силы ее были явно недостаточны.
Советское командование нашло выход из этой опасной ситуации. Еще до войны в СССР, в Москве в частности, сложилось особое «крылатое племя» летчиков-испытателей высшей квалификации. Имена многих из них – Валерия Чкалова, Михаила Громова, братьев Владимира и Константина Коккинаки (всех не перечислить) – знала вся страна. Когда разразилась война, все они, без исключения, и военные, и гражданские, подали командованию заявления с просьбой направить их на фронт. Естественно, получили отказ. Руководство не могло оставить конструкторские бюро и авиазаводы без испытателей, этой элиты авиации. Из опытнейших летчиков-испытателей была сформирована особая группа, которая воевала… в родном русском небе. В их обязанности входило отыскать в бескрайнем ночном воздушном пространстве одиночный немецкий аэроплан, идущий на максимальной высоте на восток, или, наоборот, возвращающийся на запад, перехватить его и сбить, не дать уйти с драгоценными отснятыми кассетами.
К декабрю 1943 года наступательный порыв вермахта окончательно иссяк, наступил период обороны и отступления на всех фронтах. Надобность в воздушной стратегической разведке отпала. В связи с этим полковник Теодор Ровель подал в отставку, а его детище из разведывательного переименовано в «Бомбардировочный авиаполк 200»[76].
Между абвером с одной стороны, службой безопасности СД и гестапо с другой с самого начала установились непростые, порой напряженные отношения, с годами вылившиеся во враждебные. За нормальным соперничеством спецслужб скрывалась достаточно глубокая политическая неприязнь. И СД, и гестапо не просто недолюбливали абвер, но относились к сотрудникам абвера (включая шефа) с плохо скрываемым недоверием и даже подозрением. И СД, и гестапо, а позднее РСХА в целом всегда стремились подчинить себе, а еще лучше – поглотить военную разведку и контрразведку.
На многое влияли и весьма непростые личные отношения между Канарисом и Гейдрихом. Хотя, как и в былые годы, когда они служили на одном корабле, они порой устраивали совместные музыкальные вечера, а также довольно часто совершали вдвоем прогулки верхом на лошадях (как ни странно, оба моряка обожали верховую езду).
Немецкий биограф адмирала Карл Хайнц Абджаген писал в этой связи:
«Здесь нужно коротко остановиться на личных отношениях Канариса с руководящими сотрудниками гестапо. Отношения с Гиммлером совершено бесцветны. Личные контакты редкие. Канарис невысокого мнения о Гиммлере, которого он в глубине души считает взбунтовавшимся мелким чиновником. Хотя он жестокий и хитрый, но не умен и труслив. С этим, считает Канарис, он справится. Труднее описать его отношения с Гейдрихом. Они сложны с обеих сторон. Гейдриха Канарис боится. Человек этот во всех отношениях кажется ему жутким. Он слишком высок ростом, его глаза с почти монгольским разрезом смотрят всегда холодно и пронизывающе, взгляд, как у змеи. Канарис чувствует, что перед ним человек, для которого не существует препятствий, это преступная натура крупного масштаба, и все же он околдован высоким интеллектом своего противника, которого он однажды назвал «умнейшая бестия». В своем дневнике он говорит о Гейдрихе после первой служебной встречи как о «жестоком фанатике, с которым будет трудно сотрудничать открыто и доверительно». Со временем страх перед Гейдрихом не проходит. Уже одного телефонного звонка от начальника РСХА достаточно, чтобы лишить Канариса покоя.
Несмотря на это, Канарис, пока Гейдрих жив, стремился поддерживать с ним хорошие личные отношения. Постороннему отношения между ними казались даже сердечными. По воле случая Канарис, когда его семья в начале февраля 1935 года переехала из Свинемюнде в Берлин, нашел квартиру на Деллештрассе. Вскоре выяснилось, что Гейдрих живет неподалеку от него на той же улице. Несмотря на внутреннее отвращение Канарис по служебным соображениям старался поддерживать контакт между обеими семьями, и воскресными вечерами летом 1935 года семья Канариса ходила к Гейдрихам, чтобы там в саду поиграть в крокет. В августе 1936 года Канарис купил себе маленький дом в Шлахтензее на Дианаштрассе… Было ли чистым совпадением, что полгода спустя Гейдрих купил на Августаштрассе, в двух минутах ходьбы от Канариса, строящийся дом и переехал туда, когда дом был готов. Фрау Канарис, услышав об этом, не могла удержаться от смеха и сказала: «Хорошая покупка!» Гейдрих уловил в этом замечании намек, так как сразу стал защищаться и со всей убежденностью сказал, что он по чистой случайности нашел подходящий дом рядом с домом Канариса. Возможно, здесь и вправду не было особого умысла, потому что, в конце концов, для начальника РСХА вряд ли было необходимо лично следить за своим противником из разведки.
О том, что Гейдрих, несмотря на внешнюю приветливость отношений с Канарисом, считал того своим противником и всегда был перед ним начеку, говорили многие сотрудники СД. Он предостерегал своих подчиненных, что с Канарисом, «этим старым лисом, нужно всегда быть настороже».
…Канарис, по словам свидетелей из его окружения, всегда боялся Гейдриха, и известие о смерти последнего… было воспринято им с облегчением, хотя он посчитал необходимым во время погребения глухим, словно охрипшим от слез голосом заявить сотрудникам Гейдриха, что он исключительно ценил и почитал его как великого человека и потерял в его лице верного друга.
Несмотря на взаимное недоверие, хорошие отношения с Гейдрихом были крайне необходимы для работы Канариса. При всей взаимной сдержанности у него была возможность своевременно услышать о планах и мероприятиях СД. Хотя Гейдрих не доверял Канарису, он, похоже, все же ценил личные контакты с ним. В связи с обстоятельствами своего увольнения из морского флота он был полон недоверия к вермахту. Он также знал, что большинство из высокопоставленных офицеров флота и армии смотрели на него как на ренегата и по возможности избегали с ним личных контактов. Поэтому Гейдрих считал контакты с семьей Канариса, несмотря на все предубеждения, полезными, и часто в беседах с шефом абвера заходил дальше, чем вначале планировал».
Первые годы соперничество между СД, гестапо и абвером носило относительно цивилизованный характер. Абвер был органом армии, а в преддверии воссоздания для начала полумиллионного вермахта ни Гиммлер, ни Гейдрих не смели вступать в острое столкновение с военной разведкой и контрразведкой. Фюрер на данном этапе ничего подобного им бы просто не дозволил.
За два месяца до опубликования декрета о воссоздании полнокровных вооруженных сил, а именно 17 января 1935 года (что весьма многозначительно), между спецслужбами было подписано секретное соглашение в 10 пунктах (сотрудники иногда шутливо называли их «Десятью заповедями») о разграничении полномочий.
К функциям абвера было отнесено:
1. Военная разведка и контрразведка.
2. Тайный надзор в рейхсвере и принадлежащих рейхсверу предприятиях.
3. Надзор и осуществление всех мероприятий по предотвращению шпионажа.
4. Контроль и надзор за вербовкой (новых офицеров) в рейхсвер.
5. Руководство и определение политики по всем вопросам, касающимся национальной безопасности. (Имелось в виду прежде всего в военной сфере.)
Все остальное было отнесено к сферам интересов, следовательно, компетенции, службы безопасности СД и гестапо. И уж никак гестапо не должно было «разрабатывать» военнослужащих, тем более – офицеров абвера.
Первое время, худо-бедно, эти соглашения соблюдались. Однако очень скоро гестапо стало расширять рамки своей деятельности. В его составе со временем появились пока малочисленные, но тем не менее реальные подразделения, занимавшиеся настоящей контрразведкой. К примеру, гестапо вело тщательное наблюдение за персоналом воссоздаваемой военной промышленности и ее научно-технических учреждений. Как ни странно, это пошло на пользу… советской разведке! Потому что одно время новейшие разработки военной техники от гестапо курировал некий гауптштурмфюрер СС и криминалькомиссар, одновременно являвшийся особо ценным агентом советской внешней разведки «А-201», он же «Брайтенбах»!
Глава 9. «Рубикон» перейден
Почему-то никто не сопоставил две даты: 26 июня 1939 года было образовано Главное управление имперской безопасности (РСХА). 1 сентября того же года, то есть всего через два с небольшим месяца, передовые части вермахта вторглись в Польшу. С этого дня начался отсчет почти шести годам Второй мировой войны в Европе.