Мелек-ханым[285] и вправду обладала ангельским характером. Голос ее был звонким и в меру громким. Несмотря на преклонный возраст, она проворно двигалась, постоянно напевая, а каждую реплику мужа встречала девичьим смехом, который, как ни странно, удивительно шел ее тонкому морщинистому личику и невероятно молодил.
– Вы очень красивы, – вдруг проронила я.
– О!!! – обрадовался рыбак так, будто это его только что наградили комплиментом. – Моя Мелек – лучшая, ты это верно подметила. Природа наделила ее всеми четырьмя дарами, которые и делают женщину настоящей красавицей.
Мелек-ханым довольно взвизгнула и снова чмокнула мужа, который копошился у огромного буфета, выуживая из скрипучей шуфляды вилки. Четыре дара природы? Мне это напомнило сказку незабвенного Перро, в которой феи наделяли новорожденную принцессу добротой, умом и прочими ценными качествами, включая, несомненно, и кроткий нрав…
– Когда родители нас познакомили и мы дали согласие на брак, будущая свекровь с тетками повели меня в хаммам[286], – почти на ухо стала шептать очаровательная старушка. – Это была последняя проверка, после которой уже никто не мог отказаться.
– И что же они проверяли? – От нетерпения я совершенно забыла о социальной дистанции и тоже прильнула к уху необычной собеседницы.
– Что вы там шепчетесь? – обиделся громкоголосый рыбак. – Будто мне неизвестно, что вы делали в том хаммаме! Там девушку рассматривают со всех сторон и решают, действительно ли она хороша. А хороша она в том случае, если у нее четыре части тела маленькие.
Вот тут уж покраснела я, боясь даже предположить, о чем идет речь.
– У настоящей красавицы маленькими должны быть уши, рот, ладони и ступни! И у моего ангелочка все они крохотные, как у птенчика!
Я с гордостью посмотрела на свои заношенные кроссовки тридцать шестого размера – хотя бы ступни соответствовали местному эталону, с остальным же решила разобраться позже, дома у зеркала.
Тем временем радушный хозяин продолжал бегать, собирая посуду и приборы для предстоящего завтрака. Этот большой храбрый человек, не раз видавший страшные бури, способные в два счета перевернуть его легкое суденышко, теперь, как провинциальная стряпуха, носился по кухне с полотенцем за поясом. Мы с Мелек весело болтали о жизни, будто ей было вовсе не шестьдесят, и ждали обещанного завтрака в исполнении седовласого «морского волка».
Еще один стереотип о жителях этого города разбился вдребезги. Турецкий мужчина строптив и деспотичен, консервативен и ужасно ревнив! Кто придумал такую глупость? Ничего подобного! Мужчины в Стамбуле – это идеальный баланс мужественности и покладистости. Они мягкие и доверчивые, добрые и надежные, а главное, всегда дома…
– Знаешь, когда нельзя принимать решение? – спросил взволнованный рыбак, бережно расставляя фаянсовые тарелки с милейшей флористической росписью в пастельных тонах. Кое-где по краям глазурь была отбита, но крохотные сколы придавали еще больше очарования предстоящему завтраку.
– Думаю, нельзя принимать решение на пустой желудок, – предположила я. Казалось, все мысли теперь сводились исключительно к разыгравшемуся аппетиту.
– Aferin sana![287] – весело рассмеялся старик и ловко водрузил большую чугунную сковороду на старую эмалированную плиту темно-зеленого цвета с затертой латунной табличкой «Sougland». Это был прекрасно сохранившийся образец антикварной печи – их массово поставляли в Стамбул из Франции в первой половине двадцатого века. – Это само собой! Но я про другое: нельзя принимать решения, если не посоветовался с женой! – и он кокетливо подмигнул стройняшке Мелек, которая, казалось, сияла от этого признания, как медный чайник на подоконнике.
Рыбак еще с минуту покрутился у выхода на задний дворик, отбирая в корзине со свежими яйцами те, что покрупнее – так у плиты скоро оказался десяток пестрых крутобоких яиц, которые, будто позолоченные, переливались в мягких лучах утреннего солнца. После этого он скрылся из виду. Со двора еще долго доносилось старческое кряхтенье, вздохи, перемежавшиеся с восклицаниями «Aha!», пока наконец в дверях не показалась уже полюбившаяся мне грузная фигура добродушного хозяина, которому так не терпелось удивить свою гостью. Впрочем, чем он мог удивить меня, я и представить не могла. Разве только яичницей с шафраном, собранным на собственном участке…
Рыбак торжественно пронес мимо несколько грязных картофелин, после чего принялся тщательно смывать с них землю, то и дело поглядывая так, будто я не понимала чего-то важного. Я же, чтобы не обидеть хозяина, старалась не переставая улыбаться в ожидании развязки: уверена, на завтрак будет картофельный омлет, которым так любит лакомиться моя соседка-гречанка из квартиры напротив. Блюдо не самое оригинальное, но не стану ведь я разочаровывать рыбака. Придется делать вид, что пробую его впервые.
Старик тщательно вымыл клубни, промокнул полотенцем и бережно положил на стол прямо у моей тарелки.
– Kokla![288] – почти шепотом произнес он, и тут я замерла. Через мгновение рот наполнился слюной, и я в блаженстве закрыла глаза. Не было никаких сомнений, что передо мной лежали два совершенно свежих трюфеля, от нестерпимого запаха которых сводило скулы и кружилась голова. Но как? Откуда? Как истинной ценительнице французской кухни, мне было доподлинно известно, сколько стоят сто граммов этого «черного бриллианта», а здесь были все триста, не меньше…
– Но где вы их взяли? – обратилась я к рыбаку, который уже разжигал огонь на плите. Как только чугунная сковорода начала слегка дымить, он бросил в нее добрый кусок топленого масла, и мягкий ореховый аромат полетел по кухне, оседая на кончиках носов ее счастливых обитателей.
– Смотри внимательно! – и он широченным лезвием ножа, едва помещавшимся в огромной ладони, ловко раздавил чесночную головку целиком. Слегка примятые зубчики тут же повыпрыгивали на дубовую столешницу старого стола, вобравшего в себя запахи тысяч блюд, готовившихся здесь долгие десятилетия… Отправив чеснок в пузырившееся масло, седовласый повар деликатно вернул себе трюфели и принялся ловкими движениями счищать с них кожицу.
– Смотри, только не выбрасывай никогда, – серьезно заявил он, будто мне изо дня в день приходилось резать трюфели. Ах, если бы… – Кожуру я кладу в бутылку с оливковым маслом – и через несколько дней это уже не масло, а… эликсир молодости, полный витаминов и афродизиаков. Хотя я в эти афродизиаки не верю. Будь они в этом грибе, моя женушка была бы посговорчивей! – и он задорно рассмеялся, а Мелек-ханым погрозила миниатюрным кулачком. После откровения о женской красоте я не переставала наблюдать за ее ушами и ртом. Они и впрямь были крохотными.
Поверх трюфельного великолепия веселый рыбак разбил яйца и присыпал щепоткой крупной соли, которую тут же размял в неподъемной каменной ступке.
Через несколько минут на тарелках лежал причерноморский завтрак. Пожалуй, такой изысканности позавидовал бы сам султан Османской империи, доживи он до наших дней. Ломти черствого хлеба, прикрытые салфеткой, оказались как нельзя кстати. Хозяева отламывали по небольшому куску и ловко подхватывали ими оранжевые желтки, пропитанные таким тонким и кружащим голову трюфельным маслом. Вначале вкус кажется слегка терпким и нарочито приторным. Одно мгновение – и на его месте оказывается совершенно новое ощущение бархатистой мягкости, которую так и хочется раскатать по языку, чтобы лучше понять… И только ты достигаешь ощущения ясности, как все исчезает, оставляя лишь легкую дымку воспоминания, которое тает так же стремительно, как и возникает. Еще один кусочек блаженства – и та же игра повторяется снова и снова, и ты в результате остаешься в неизменном проигрыше, рассчитывая непременно отыграться в следующий раз, во время очередной встречи с загадочным трюфелем.
– Это keme[289]. Так мы называем этот гриб. Пожалуй, единственный гриб, какой мы едим. В остальных не разбираемся. Стамбульцы не любят ходить за грибами, как, скажем, французы… Тех за уши не вытащишь из лесу! – рассуждал рыбак, тщательно вымакивая остатки масла хлебным мякишем. Я же с восхищением смотрела на него, как можно смотреть разве на маэстро Робюшона[290], снискавшего 32 звезды Мишлен и неожиданно вышедшего, чтобы поприветствовать благодарных посетителей одного из своих ресторанчиков.
Мне хотелось сказать этим милым людям, приютившим меня прохладным утром в своем удивительном мире, так много важного, но, как бы я ни начинала мысленно фразу, она казалась ужасно банальной и бессмысленной. Что я могла сказать? Спасибо? Благодарю? Было очень вкусно?.. Будто прочитав мои мысли, очаровательная Мелек-ханым положила свою крохотную ладонь поверх моей и по-доброму улыбнулась:
– Ну, вот и еще один день начался на этой планете. Спасибо тебе, родная, за это прекрасное утро!
В ее словах было столько искренности, что я даже не посмела ничего добавить и просто кивнула. Пора было собираться домой, иначе Дип скоро начнет трезвонить или, что еще хуже, примется сам готовить завтрак детям. Нужно было непременно появиться дома до этого смертоубийственного номера, грозившего легким задымлением, а то и вовсе пожаром.
Перед тем как направиться обратно в сторону пляжа, я еще раз окинула взглядом уютное обиталище рыбака и его красавицы. Резной джумба[291], сплошь уставленный цветущими цикламенами, казался сказочной башенкой на фоне скучных стен, обитых традиционной коричневой доской.
– Мы тебя проводим, – улыбнулась Мелек-ханым, натягивая поеденный молью на рукавах кардиган. – Sırp