стручок должен быть широким и плоским. Если выбора нет, не беда. Главное, чтобы фасоль была свежей, а не замороженной, хотя даже из нее, могу предположить, может получиться неплохой вариант.
Итак, мне понадобятся:
• 500 г свежей зеленой фасоли
• 1 большой мясистый помидор
• 1 большая луковица
• 2 столовые ложки растительного масла
• 1 столовая ложка томатной пасты
• 1 стакан воды
• 1 столовая ложка сухой мяты
• 1 чайная ложка паприки
• 2 зубчика чеснока
• щепотка черного перца (или жгучего для любителей острого)
• пучок свежей петрушки (по желанию)
Для приготовления этого салата (назову его так, хотя для кого-то он может стать вполне самостоятельным основным блюдом) идеально подойдет толстодонный сотейник, но можно воспользоваться и сковородой, если ее стенки достаточно высоки.
На среднем огне разогреваю масло до легкого шипения и тут же закладываю нарезанный мелкими кубиками лук. Мне не нужна коричневая зажарка – лишь легкая пассировка до приятного золотистого оттенка. Как только лук дошел до нужной кондиции, отправляю к нему подготовленную фасоль. Для этого ее нужно всего лишь хорошенько промыть, срезать кончики со стручков и порубить на кусочки длиной четыре-пять сантиметров.
Итак, фасоль, обволакиваемая парами лука, начинает осторожно томиться на среднем огне. Очевидно, ей не хватает жидкости – именно поэтому я тут же натираю половинки помидора таким образом, чтобы вся мякоть оказалась в сотейнике, а шкурка в руке. Пришло время специй, хотя о финальном вкусе пока говорить рано, так что и пробовать еще не время. Заливаю водой, слегка солю и накрываю крышкой – пусть потомится минут тридцать-сорок, в зависимости от степени зрелости фасоли: чем грубее стручок, тем больше времени ему потребуется для размягчения.
Спустя это время вода должна выкипеть, и в сотейнике останется лишь набухшая фасоль в нежном томатном соусе. Самое время отрегулировать вкус, добавив соли и сахара. Любители особых сочетаний могут закинуть пучок рубленой петрушки или любой другой зелени, я же предпочитаю оставить так, как есть, чтобы не перебивать неповторимый аромат yeşil fasulye. Как только рагу остынет, его можно отправить в холодильник, где оно прекрасно будет чувствовать себя несколько суток, но лучше всего пробовать его уже на следующий день. Всего за двенадцать часов фасоль напитается густыми томатными соками, и ее нежные стручки, оказавшись во рту, будут казаться не чем иным, как тончайшим бархатом, тающим на языке за считаные секунды.
Закройте ставни! Рецепт стройности потомственной наложницы
25 декабря, Стамбул
Головокружительные склоны неканонического города. – Знакомство с неказистым домом мечты. – Азартные и таинственные стамбульские игры с судьбами. – Синдром Стендаля в пыльной старушечьей комнате. – Детектор лжи в османской оттоманке. – Плита на две конфорки и милая стряпня по старинке. – Инспектор гида Мишлен в неизвестной забегаловке. – «Золотой путь» и вывих коленной чашечки одалиски Энгра. – Неожиданный поворот исторического детектива. – Перебранка бесстыжих чаек на парапете окна спальни. – Очарование изнуряющей бессонницы в Стамбуле. – Дом всегда там, где мы.
Первый год, проведенный в Стамбуле, показался сказочным и даже немного волшебным, если не считать злополучной прибавки в весе, с которой я так тщательно и так безрезультатно боролась в последнее время. Прекрасный город, с которым неожиданно свела в свое время судьба, казалось, наконец принял в свое лоно, посвятив в безграничные тайны и легенды, что веками окутывали темные коридоры неприветливых дворцов, душные парные мраморных хаммамов и пыльные улицы с бесконечными лабиринтами. Теперь я могу бродить по ним дни напролет, ни разу не заглянув в далекие от реальности мобильные карты: ни одной из них неизвестны маршруты, по которым ходят коренные стамбульцы.
Навигационные приложения, созданные вдали от этого города, отказываются понять его структурную логику – вернее, ее полное отсутствие.
Стамбул застраивали не одну тысячу лет, меняя и объединяя границы холмистых районов, которые росли на головокружительно крутых склонах вопреки архитектурным канонам и даже геометрии.
Теперь я хорошо знала большинство закоулков и тупиковых улочек, на которые никогда не свернет торопливый турист, изучающий город по наспех сверстанным рекламным проспектам в сети. Старинные особняки и виллы беспечных константинопольцев времен империи, которые по сей день гордо возвышаются над более поздней, а значит, дешевой застройкой, приковывают к себе взгляды и подолгу не отпускают.
– Ты скоро?! – в нетерпении кричит отошедший далеко вперед Дип. Его едва не сносит ледяными порывами ветра, но он заботливо прижимает к груди полинялую текстильную сумку: во время карантинного комендантского часа выходить без авоськи нельзя – вот все и тянутся, соблюдая дистанцию, одинокими шеренгами в единственную открытую лавку. Счастливая улыбка ни на миг не покидает хитрое лицо ее владельца: о такой головокружительной популярности он даже мечтать не смел! А я не смею сдвинуться с места, потому что передо мной ОН – прекрасный особняк, затерявшийся в столетиях…
Эта городская вилла так неловко зажата неказистыми панельками по бокам, что хочется раздвинуть их ладонями и дать могучему камню, в который одет дом моей мечты, немного отдышаться.
Но он, сгорбленный и печальный, не решается расправить могучие балки-плечи и стоит, удрученно глядя поверх потрескавшегося фундамента и груды мусора, якобы не замеченной безразличным дворником.
Каждый день я делаю небольшой круг по пути в супермаркет, чтобы непременно пройти по Sadık Şendil Sokak и навестить старого печального друга, который вот-вот канет в вечность, а я так и не узнаю его милого имени. Вот и вчера, убедившись, что на улице никого нет, я вытягиваюсь в тростинку и пытаюсь заглянуть в темные окна, местами поросшие мхом. Там, в глубине далекой гостиной, которая, я уверена, скрывается за высоким эркером, все еще дышит гуляющим в трубах сквозняком нечищеный камин и, вероятно, висят на потускневших стенах картины в нарядном кракелюре и запыленных рамах…
– Что ты тут ищешь? – неожиданно обрывает меня голос проходящего мимо старика.
И как я его только не заметила! Он испытующе оценивает мой вид, как будто пытается понять, воришка я или случайная прохожая, замешкавшаяся у старинной развалины.
– Ben… sadece bakıyorum[304], – начинаю я невнятно оправдываться перед неизвестным прохожим, который вот уже лезет зачем-то в карман и с трудом достает из него дрожащими пальцами потертую старую визитку.
– Вот, читай. – И он уж слишком прямолинейно представляется, тряся помятой бумажкой у самого моего носа. «Главный архитектор района Шишли» и далее непонятные административные слова. – Тридцать лет отвечал за этот район. Каждый камень здесь с моего разрешения. Вот… – как-то грустно заключил он и тоже посмотрел на особняк, что выглядел еще более удручающе из-за начавшего накрапывать дождя.
– А я просто любовалась этим зданием. Оно такое необычное…
– Иностранка… – пренебрежительно бросил он и тяжело задышал. – Ты ничего не знаешь про это здание. Никто не знает, кроме меня. Я полжизни угробил на него, а оно все так и стоит! И ничего с ним не поделаешь…
– Расскажите, пожалуйста, чье оно? Здесь нет никакой таблички…
– А какую тебе табличку повесить? Чтобы сумасшедшие туристы налетели? Такие, как ты?
– Но я не турист, живу вон в том квартале… – И я указала на едва заметную башенку старинной католической церкви, что стоит у самого моего дома – нелепая попытка показаться своей. И старику стало стыдно.
Чрезмерная любознательность порой вознаграждается не только щелчками по носу, но и невероятными откровениями, хранящимися в чьих-то сундуках под семью печатями, пока ты не подойдешь совсем близко и не прикоснешься к ним…
В Стамбуле хранить тайны могут долго и трепетно, но лишь для того, чтобы однажды раскрыть их кому-то вроде меня, случайной и странной встречной, которая с трудом говорит на чужом языке, но это только к лучшему: сложнее будет разболтать остальным.
Старик был чрезвычайно взволнован. Он бросал полный отчаяния взгляд то на меня, то на пустой особняк и постоянно что-то бубнил себе под нос, производя впечатление не совсем вменяемого, – и я поспешила прочь.
– Dur![305] Я расскажу тебе, если хочешь. – Бедный архитектор бежал за мной, с трудом волоча левую ногу, которая совершенно не слушалась его. Старость порой пугает своей откровенной неказистостью, но в то же время может невероятно вдохновлять. На фоне никуда не годного старого тела еще ярче заметен огонь в глазах и слышнее бьется капризное сердце, пусть и пропуская удар за ударом. Этот старик был прекрасен в неожиданном порыве страсти и увлечения! Он тараторил так быстро и сбивчиво, что едва удавалось понять хотя бы часть его откровенного монолога.
– Хозяйка особняка живет здесь же, в соседнем доме. Она не общается ни с кем. – В его голосе прозвучали нотки отчаяния и горечи, но я делала вид, что не замечаю его слабости, и лишь поддерживала за дрожащий локоть.
– Вы далеко живете? – наконец спросила я, желая проводить его до дома.
– Нет-нет, я сам, что вы… Вы зайдите к ней… Идите сейчас… Она не захочет вас видеть, но вы поговорите с ней, а после мне все расскажете… Фатьма-ханым, запомнили? Ее так зовут…
Я не смела ослушаться и медленно шла в направлении простенькой двери, что выходила на эту же улицу, а позади все тот же голос твердил: «Ступайте, поговорите с ней…»
Стамбул не переставал играть в свои странные игры, полные азарта и таинственности. Возможно, так он поступал с каждым, кто попадал в его сети, но мне это было неизвестно. У подъезда с аппетитным названием «Incir apartmanlari»