Улыбнувшись очаровательному хозяину, я принялась изучать фотографию, пытаясь найти скрытые опознавательные знаки, какие обычно ищут любители старины в антикварных лавках. И, что удивительно, нередко находят. У нижней кромки подвыцветший штамп фотоателье «Sebah & Joaillier». Когда-то эта мастерская гремела на весь мир открытками с необычными видами Константинополя. Они разлетались огромными тиражами по ориенталистской Европе, ищущей вдохновения в ярких шелках и тонких ароматах причудливого Востока.
Плещеев пребывал в очевидном волнении, так как постоянно путал ложки с вилками, сахар с солью и начинал приготовление напитка уже в третий раз, так что пришлось прийти ему на помощь.
– Простите, так всегда, когда я вспоминаю о маме, – обреченно произнес этот большой человек, остававшийся в глубине души полнейшим ребенком. Он напомнил детский сад, в котором трехлетние новобранцы стоят у окон и, сопливые, ищут в прохожих любимых мам.
– Так мы приступим наконец к обещанному кофеварению? – попыталась я взбодрить хозяина, и, шаркнув ножкой, он незамедлительно принялся за дело.
– Жар, восторг и вдохновенье
Грудь исполнили мою —
Кофе, я тебя пою… —
декламировал Кюхельбекера[367] мой стеснительный друг, а я, затаив дыхание, внимала каждому движению, каждому порыву – и скоро небольшая квартирка наполнилась чарующим ароматом кофе, рецепт которого был не просто непостижим, но даже абсурден. Пока джезва медленно прогревалась на крохотном огоньке, граф принялся заваривать чай.
– А это уже совсем наш русский обычай, – гостеприимно протянул он. – Сейчас поставим вас на ноги кофием, а уж потом и по чайку. У меня для этого дела припасена замечательная бульотка, привезенная прабабкой из России. Присмотритесь, внизу видите вензель в виде буквы «П»? Это наш, фамильный…
Серебряная бульотка – неизменный атрибут русской аристократии, отказавшейся от простонародных самоваров и отдавшейся во власть небольших самонагреваемых приборов.
– Правда, бульотка моя – эгоист. Впрочем, как и прабабка, что ее привезла…
– Почему эгоист? – Удерживаться больше от вопросов не было сил.
– Эгоист означает маленький, как бы рассчитанный только на одного питока, будто других и нет… Вот нас ведь двое, а старая графиня этого не учла, – с обидой произнес мой необычный друг.
– Вероятно, бежали впопыхах, брали необходимое, малогабаритное…
– Да-да, именно поэтому она привезла с собой несколько сотен нарядов, а вот коллекцию передвижников со стен снять позабыла. Рассказывали, Петра Николаевича она шокировала багажом!
– Простите, а Петр Николаевич – это кто?
– Ну как же? – удивился граф так, будто я забыла имя собственного мужа или президента Турции на худой конец. – Врангель[368], конечно…
– Ах, да… – попыталась я сгладить собственную недогадливость красноречивым междометием, а в это время граф подмешал к кофе странного вида порошок.
– Это «yabanı hindiba». Уж не помню, как будет по-русски. – И он протянул баночку с коричневой специей. В нос ударил до боли знакомый запах из детства. Определенно, мы пили это в саду. Название крутилось на языке, и я полезла в телефон за помощью, которую благословенный интернет всегда готов оказать.
– Ну конечно, цикорий! – Вспомнить позабытое слово – непередаваемое удовольствие, сродни краткосрочному возвращению на родину.
– Да-да, именно цикорий. Матушка считала, что он полезен для обмена веществ, выводит токсины и что именно этому секретному ингредиенту она обязана тонкой талией, на которую вы обратили внимание. До последних дней она носила то платье, в котором снялась для фото. Оно было залатано всеми мыслимыми и немыслимыми способами, но она всегда твердила: «Это моя связь с Россией». Так-то…
Ловкими движениями очаровательный хозяин, привлекательность которого росла с каждой минутой, закладывал в джезву семена кардамона, гвоздику, присыпал солью с корицей, так что очень скоро, укутавшись в пряное облако теплых специй, я наслаждалась османским кофе по-русски. Осознание невероятной истории белоэмиграции и совершенно случайной связи с ее печальным потомком кружило голову, подкашивало ноги, требовало немедленного осмысления и ручки с блокнотом, в который не терпелось записать имя-отчество Врангеля. Меня словно представили лично отважному генералу, и теперь так не терпелось поскорее вернуться домой и с порога крикнуть Дипу: а знает ли он Петра Николаевича?! Если нет, я недовольно нахмурюсь и протяну: «Ну, как же так, да ведь это же Врангель…»
Входная дверь распахнулась, и в комнату вплыла неимоверных размеров фетровая шляпа шафранового цвета, под полями которой, как выяснилось секундой позже, пряталась та самая Эмель, по чьей милости я повстречала старого знакомого. Граф мог бы раскатисто рассмеяться при виде эдакого чуда, но воспитание не позволило, и он продолжил переставлять чашки с места на место, как будто они был наперстками, а он ярмарочным шулером.
– Вам тоже кофе?
– Конечно! – беззастенчиво воскликнула соседка и театрально смахнула шляпу, которая портила теперь не только ее, но и интерьер без того удручающей скромностью комнаты.
Плещеев неохотно потянулся за еще теплой джезвой, и это недовольство приятно согрело эгоистичную душу соотечественницы: кофе для меня он варил с бóльшим рвением…
Эмель отнеслась к напитку «а-ля рюс» недоброжелательно и скептически.
– У нас так не пьют, – язвительно заметила она, при этом опустошив чашку до конца.
– Biz öyle içiyoruz[369], – без капли акцента произнес Плещеев и подлил ей немного еще. – Помнится, матушка любила еще также флердоранж. Она настаивала воду с цветами апельсинов, фиалок, роз и даже лаванды и добавляла ее понемногу в чашку. Аромат стоял божественный! А как сияла ее кожа после такого напоя!
Я мысленно записывала мимолетные откровения добродушного Плещеева и временами слышала нежный голос его матушки, которая в воображении являлась истинным ангелом с тонкой талией. Скупое солнце забилось в окно, и граф поспешил растворить створки, чтобы вдохнуть влажный воздух чистого города.
– Первые минуты – самые важные. Вы когда-нибудь пробовали дышать Стамбулом сразу после дождя? Это нужно обязательно испытать… Подойдите…
Я присела на скрипучий подоконник и высунула голову в проем.
Невообразимая свежесть, сотканная из тысячей привкусов облысевших платанов, взрыхленной почвы, свежеуложенного асфальта, мокрой черепицы на соседней крыше и терпкого угольного дыма из цыганских самостроев, опустилась на кончик вмиг покрасневшего от холода носа.
Это был новый Стамбул! Новый кофе! Новый мир, скромно пробившийся сквозь толщу столетия и теперь ставший частью меня.
Всю дорогу домой Эмель тараторила, как чайки перед рассветом, чем тренировала во мне выдержку и благоразумие. Я хорошо усвоила добрую стамбульскую традицию не портить отношения с соседями и потому мужественно сносила попытки болтливой соседки расшатать мою психику.
– Тебе он не показался странным? – спросила она, когда мы поравнялись с углом нашего дома.
– Он просто очень одинок. Так грустно, когда представляю себе его по вечерам в пустой квартире…
– С чего ты взяла, что он один?
Вопрос был странным, потому что, будь у него девушка, он непременно обронил о ней хотя бы слово.
– И тебя не смутили две пары мужских тапочек у входа, пара зубных щеток в ванной комнате, милейшие манеры и, главное, баклажановый пиджак с шелковым паше в нагрудном кармане?
– Ты хочешь сказать, что его девушка… не девушка?
Эмель живо затрясла лохматой головой (шляпа ей уже надоела, и она несла ее под мышкой), а мне только теперь стала понятна причина очарования графа и томной нежности в его голубых глазах. Это было просто прекрасно! Он не одинок!
– Но как ты догадалась? По тапкам и зубным щеткам? Это дедукция, достойная Шерлока!
– Да-да, по всему этому и крохотному намеку Мадам, который был весьма прямолинейным. Его зовут Ни-ко-ляй! И что за имена у вас такие?!
День продолжился долгим объяснением с Дипом, который несколько часов не мог дозвониться на разрядившийся телефон; увлекательнейшим пересказом встречи с милейшим знакомым, которым заинтересовались даже непоседливые дети; продолжительными поисками цикория в просторах интернета, которые в конце концов увенчались успехом, и я с нетерпением принялась ждать доставку, чтобы немедленно исполнить рецепт чарующего кофе «а-ля рюс» графини Плещеевой. Я намеревалась отныне пить его каждый день, всем сердцем веря, что тонкая талия идет приятным бонусом к не менее приятному вкусу исторического напитка.
Магазинчик Мадам с бабеттой я навещала не единожды: оказалось, что все наряды эгоистичной прабабки граф передал Мадам за право жить в крохотной квартирке до конца своих дней. Копаясь в нескончаемых рядах атласа и бархата, мне порой удавалось отыскать изысканную вещицу, которая вполне могла принадлежать беглой эмигрантке из революционной России, позабывшей коллекцию шедевров передвижников, но захватившую десятки боа, корсетов и муаровых бантов на воротники. Вероятно, она была обыкновенной женщиной, для которой вешалки в гардеробе важны не менее чем картины, вазы и прочие интерьерные вещицы, которыми обычно так дорожат наследники, но не знают их истинной цены первые владельцы.
Рецепт
Османский кофе по-русски по рецепту матушки графа Плещеева
Для двух кофейных чашек мне понадобятся:
• 2 чайные ложки турецкого кофе
• 1 чайная ложка натурального цикория
• 2 коробочки кардамона
• 2 ягоды сушеного инжира (или 3 чайные ложки в перемолотом виде)
• 1 бутончик гвоздики
• 0,5 чайной ложки сахара