Раз в месяц посвященные собираются дома у одной из «сестер» (почему бы не называть участниц именно так?), где они совершают ряд ритуалов в виде совместной трапезы, кофепития, гаданий, танцев и чего-то еще, что мне предстояло узнать этим вечером. Единственное, что меня смущало, так это тот самый аспект, из-за которого мероприятие и называлось «золотым»: каждая участница добропорядочного шабаша должна была принести золотое украшение или монету весом не более двух граммов в дар принимающей стороне.
– Так это же банальная касса взаимопомощи, – рассуждал Дип, пока я копалась в шкатулке, пытаясь выудить сережку без пары. – Весьма разумно и выгодно. То же, что и кредит, только беспроцентный. Получаешь большую сумму сразу, а потом отдаешь равными долями. Интересно, почем грамм золота в скупке?
Рационалистские рассуждения мужа, ничего не смыслившего в женских делах, были поверхностными и далекими от истины. Его неподдельный интерес к финансовой стороне вопроса полностью увел от настоящего смысла мероприятия, зато меня интуиция и логика неотступно вели к первоначальной задумке «золотого дня», которая крылась, очевидно, в незавидном прошлом и ущемленных правах женщин. При всей своей роскоши и щедрости старый мир изобиловал коварством и предательствами. Пытаясь хоть как-то гарантировать себе безбедное будущее, прозорливые женщины придумали способ накапливать капитал без ведома мужа. Так, к определенному моменту они вполне могли обеспечивать себя сами даже в условиях тотального неравенства, грозившего им на протяжении всей истории вплоть до сравнительно недавнего времени. И даже сейчас, когда темные дни миновали, генетическая привычка иметь собственный доход так глубоко засела в крови предприимчивых стамбулок, что они со всем уважением к давней традиции продолжают доброе дело прародительниц, спасшее не одно поколение.
Эмель заявилась ровно в пять, когда, по ее словам, великосветское чаепитие должно было начаться.
– Ничего, – махнула она рукой, – здесь близко. Все равно вовремя никто не придет.
И в этом она была совершенно права.
Собираясь куда бы то ни было в Стамбуле, можно всегда быть уверенным, что вы будете первым, ибо прийти позже стамбульской женщины практически невозможно.
И если кто-то будет ссылаться на катастрофический масштаб городских пробок, неисправные часы и прочие неприятности, не верьте: всему виной стамбульская расслабленность и пресловутый кеиф[422], путающий мысли и сбивающий с пути благоразумия и надежности.
У дома по улице Сагдыч толпились нарядные женщины. Уложенные на один манер головы постоянно кивали друг другу, проходя длительный церемониал приветствия. Наряженные тетушки средних лет наспех докуривали сигареты и одна за другой запрыгивали в узкую дверь подъезда – так опоздавшие пассажиры заскакивают на ступеньку тронувшегося состава. По их примеру мы с Эмель проделали то же и вскоре оказались в забитой людьми комнате небольшой квартирки под самой крышей. Хозяйка принимала подношения, делая быстрые записи в блокнот. Подобная бухгалтерия стала для меня неожиданностью, и я еще крепче сжала одинокую золотую сережку в кармане жакета. К моему удивлению и вопреки рассказам парнишки из рыбной лавки, в «кассу» сдавали купюры – все одну и ту же сумму. Я быстро прикинула в уме, что на нее можно приобрести полцентнера картошки или демисезонное пальто, электрочайник с тостером или хорошую сумку «масс маркет», но из новой коллекции, и еще массу всего полезного и бесполезного.
– Это Дамла, моя одноклассница, – шепнула на ухо Эмель. – Со школы ее не любила. Все деньги отнесет на счет в банк. Страшная крохоборка…
Округлившимися глазами я смотрела на Эмель, которая позволяла себе (хоть и вполголоса) подобные обсуждения в метре от той самой Дамлы. Однако удивление увеличилось в разы, когда стоявшие за нами барышни закивали головами, дескать, они тоже замечали тягу к скопидомству за той же подругой. На всякий случай я заранее достала сережку и тихо шепнула соседке:
– Я ее взвесила, должна подойти. Не знала, что можно приносить деньги…
Эмель с ухмылкой глянула на мой дар и, надев маску снисхождения, прошептала:
– Убери, ты ведь со мной… Приносят те, кто потом у себя принимать на «алтын гюню» будет. Такое правило. Я сказала, что ты иностранка и просто хочешь посмотреть, как наши женщины время проводят. Дамла не против…
Мы быстро прошли церемонию описи банкнот и оказались в большой гостиной с длинным столом, уставленным традиционными яствами. Начищенные приборы сверкали, как и бриллианты в ушах гостий, щебечущих премилыми голосами, от которых становилось сладко во рту… Хозяйка важно прохаживалась среди подруг, поочередно обнимая каждую и приглашая к столу, накрывался который, судя по изобилию блюд, не один день и не одной парой рук.
– Ничего особенного… Что было, то поставила, – словно оправдывалась Дамла, а сама радостно отмечала восторг, читавшийся в глазах присутствовавших. Вначале в суповые тарелки налили густой mercimek çorbası[423], который все обильно поливали лимонным соком, отчего пряный вкус сытной похлебки становился еще более интересным и пробуждающим аппетит. После приступили к невероятным мезе, которыми был уставлен стол в три этажа: не помещавшиеся блюда словно парили в воздухе над основными благодаря специальным подставкам, которые я нигде не встречала прежде – удивительная изобретательность! Все виды кёфте, которыми изобилует турецкая кухня, дымились прямо перед моим носом, однако я помнила о слове, данном весам, и держалась изо всех сил, пережевывая нежный semizotu[424] со специями и кислым йогуртом. Всевозможные бёреки[425], завернутые наподобие длинных сигар, переходили из рук в руки, оставляя после себя пикантный сырный шлейф, от которого кружилась голова и невероятно хотелось есть еще больше.
– Вы пришли с Эмель? – наклонилась ко мне девушка в персиковом хиджабе, сидевшая по правую руку. Я только кивнула, так как отвечать с набитым ртом было неудобно. – Не хочу говорить за ее спиной… но она очень скандальная, вы не заметили?
Я бросила испуганный взгляд на говорившую и поскорее замотала головой:
– Нет-нет, мне Эмель всегда казалась очень… милой.
Девушка в платке непонимающе выпучила глаза и повернулась к другой соседке по столу: судя по тому, как они обе косились в мою сторону, разговор шел обо мне, причем весьма неприятный, так что вскоре оба уха начали пылать, как турецкие флаги на площади Таксим.
– Если бы моя свекровь сидела на этом самом месте, – неожиданно закричала дама напротив, – я бы все сказала ей в лицо!
– А я вообще не любою говорить за спиной, – встрепенулась третья, – но та рыжая продавщица в магазине меня окончательно достала! – Чтобы выглядеть убедительней, она зачем-то растрепала уложенную прическу, видимо, на манер той рыжеволосой, о которой шла речь. Эмель, абсолютно счастливая, жевала зеленую сарму с рисом и запивала взбитым до пены айраном с мятой – идеальное сочетание!
– Хотела держать в себе, так как недолго мне осталось, – вдруг приподнялась над столом старушка в цветастом платье и жемчужных серьгах на огромных ушах. – Не говорите никому, что услышите сейчас, однако знайте, что моя золовка – змея! Она попросила мой tepsi[426], в котором я запекаю хамси, и не вернула! – Бабушка грузно опустилась на свое место, а я в ужасе от услышанного боялась моргнуть.
Эмель хитро хихикнула и указала на дверь в другую комнату, в которой одна за другой исчезали гостьи помоложе. Улучив удобную минутку между восклицаниями «Amaan!» и «Ay yok artık»[427], я бросила недоеденный плов из булгура и испарилась, надеясь поскорее позабыть услышанное и увиденное: еще чуть-чуть, и мне пришлось бы участвовать в программе защиты свидетелей!
– Ну как? – засмеялась подруга, увидев мое испуганное лицо. – Не ожидала? Так-то… Это традиционные стамбульские dedikodu![428] Будешь знать теперь, чем занимаются женщины в свободное от дел время.
– То есть это все было в шутку? – почти обрадовалась я, потому что мне хотелось вернуться в чистый, бесхитростный мир, в котором жила до этого.
Девушки засмеялись и принялись наперебой рассказывать, что традиция требует и позволяет поперемывать косточки и даже позлословить, но исключительно в строго отведенном месте и среди проверенных людей.
– Но мы это не очень любим, – затараторила Эмель. – И как правило, уходим в отдельную комнату, чтобы поговорить о своем. Делимся рецептами, обсуждаем диеты… – Эти слова подействовали на меня, как валерьяна в бессонницу, и я принялась с увлечением рассматривать второй состав «золотого дня», который казался более дружелюбным и располагающим.
– Скоро будем гадать, – заинтриговала одна из девушек, которой, вероятно, очень хотелось поболтать со мной, и она искала любой повод для приватной беседы. В конце концов, мы уединились на подоконнике и принялись обсуждать особенности жизни в разных странах.
– Ваши девушки так часто приезжают в Стамбул…
– Наши? – подобная формулировка казалось нелепой, ведь Стамбул вполне вмещал в себя карту бывшего СССР. Буквально на каждом шагу слышна была русская речь, по легкому акценту которой и разрезу глаз ее носительницы можно было безошибочно определить страну рождения молодой иммигрантки. Здесь были девушки из Молдовы, Беларуси, Украины, России, всех стран, заканчивающихся на – стан[429], и многих других. Что искали эти милые создания на турецком берегу, какой доли желали, для меня все эти годы было вопросом, равно как и для моей собеседницы, которую волновало то же самое.