— Что?! — Хелен вскинула на него испуганный взгляд. — Констебль Тромпер? Что вы о нем знаете?
Джеймс пожал плечами.
— Я познакомился с ним, когда пришел в аптеку. Мне мистер Тромпер показался хмурым, грубоватым и фамильярным. Впрочем, таким же, как и прочие констебли. А еще я свел знакомство с его братом. Тедди Тромпер довольно разговорчивый. За коврижки готов рассказать все на свете.
— Что он вам рассказал?
— Ну… эм-м… — Джеймс смутился. — Что его брат в вас влюблен.
— Терренс Тромпер — ужасный человек, и брат его не лучше, — резко ответила Хелен. — Уж поверьте, Джеймс, я знаю этих двоих с детства. Братья Тромперы жили в соседнем доме, постоянно устраивали кавардак, били уличные фонари, откручивали вентили на гидрантах и срывали афиши с тумбы, а потом обвиняли в этом местных нищих и разных приезжих. Когда мы были детьми, Терренс вечно задирал меня, обзывал «клопом», а однажды они с братом схватили меня и засунули в подвал мистера Бумза, мол, клопам, там самое место.
— Это возмутительно!
— Еще бы. Но Тромперу все сходило с рук, ведь его папаша был констеблем. А потом он и сам стал констеблем и начал вести себя так, будто он хозяин на нашей улице: придумал множество абсурдных правил, за нарушение которых грозился отправить «провинившегося» в «собачник». Как-то они с братом целую неделю держали несчастного старика мистера Тёрколла на цепи у своей тумбы только за то, что тот надел пальто навыворот. Когда мы выросли, отношение Терренса Тромпера ко мне изменилось. В какой-то момент констебль начал проявлять недвусмысленные знаки внимания, но лучше бы он снова запер меня в подвале! Этот человек мне отвратителен: он безжалостный, жестокий и злой. Однажды Тромпер избил до полусмерти какого-то бродягу, который забрел сюда с канала. Никогда этого не забуду! Бедолага лежал на тротуаре, окровавленный, а констебль продолжал его избивать дубинкой и орать, что, мол, на его улице не место бродягам. Если бы я его не остановила, он бы точно убил этого несчастного мистера. Знаете, Джеймс, в тот момент Тромпер напомнил мне…
— Вашего отца?
Хелен кивнула.
— Я не хотела иметь с Тромпером ничего общего и многократно говорила ему, что его знаки внимания — очень навязчивы и переходят границы приличий, но ему было все равно. Он не оставлял попыток добиться меня. Констебль слал бесконечные записки, следовал за мной куда бы я ни пошла, приставил брата шпионить, а еще постоянно напрашивался на чаепития. Много лет я жила в страхе, Джеймс. Я боялась выйти из дома, ведь на улице меня подстерегал Тромпер. А потом я заболела, и все стало совсем плохо.
— Я вам очень сочувствую, Хелен.
Миссис Лемони помешала варево большой деревянной ложкой и вернулась к столу.
— Я должна признаться, Джеймс: если бы не Лемюэль, я бы не выдержала и сделала с собой что-то непоправимое. Он всегда был добр ко мне. Даже когда мы были детьми. Помню, каким он был: дерганый, костлявый мальчишка со взглядом взрослого. Смешной и немного нелепый. Мы с ним вечно бродили по нашей улице, забирались на чердаки, находили больных и раненых животных и лечили их. Из-за чего постоянно попадали в неприятности. Лемюэль много лет был единственным лучиком света, неизвестно как пробравшимся в темный чулан моей жизни. Я всегда его любила. Тромпер знал это, но он мог лишь беситься — этот хмырь не смел связываться с Лемюэлем, потому что боялся его отца. Многие здесь боялись Лазаруса Лемони. Говорили, что он водит дружбу с теми жуткими личностями, которых сейчас называют злодеями Золотого Века. Я ведь уже рассказывала, что в экспериментах ему помогал сам Замыкатель, но были и другие.
— Другие? Кто?
— Горемычник, Мраккс, Мистер Муха и прочие. Порой кто-то из них приезжал на улицу Слив и заглядывал в аптеку. Ходили слухи, что они сюда являлись вовсе не за лекарствами. И старый констебль Тромпер ничего не мог с этим поделать — всякий раз, как кто-то из злодеев здесь появлялся, он и носа не высовывал из дома, ссылаясь на то, что якобы заболел. Еще бы! Все читали газеты, и связываться с теми кошмарными личностями, о которых в них писали, это вам не лупить дубинкой местных.
Джеймс покивал. Перед ним, будто в детской книге-игрушке, развернулось прошлое. Мрачное, грязное и отталкивающее. А еще он просто не знал, во что верить. История, которую рассказала ему Хелен сейчас, противоречила тому, что она же рассказывала, когда умоляла его найти Тромпера. В той истории злодеем был Лемюэль, а в этой — констебль. И хуже всего, что Джеймс ей верил. Точно так же, как и вчера, когда стоял за дверью. Вот только не могло быть, чтобы все это была правда! Кто-то точно лгал: Хелен в комнате или Хелен сейчас.
Он хотел докопаться до истины, спросить что-то, что выдало бы неправду или нестыковки в истории Хелен, но не успел.
Дверка открылась, и в кухню вошла мадам Клопп. Разогнав перед собой пар, она сказала:
— Мне надоело это убийство, дорогая, и я пришла помочь тебе с…
И тут старуха увидела Джеймса. Отреагировала на его присутствие она ожидаемо: нахмурилась и поджала губы.
— А он что тут делает?
— Джеймс помогает мне с обедом, мамочка, — сказала Хелен.
— Правда? А кажется, что он развесил уши.
Хелен заглянула в казанок и достала из кармана передника часики на цепочке.
— Обед уже скоро будет готов, — сказала она. — Благодарю за помощь, Джеймс.
Джеймс поднялся и вытер руки тряпкой. Ему не особо хотелось сидеть на кухне в обществе ворчливой мадам Клопп.
— Я буду в своей комнате.
— Видимо, там подслушивать удобнее всего, — проворчала мадам Клопп.
— Мама!
Препираться со старухой Джеймс не стал — вместо этого протиснулся к выходу, вжимаясь в стену, чтобы ненароком не задеть мадам Клопп, и вышел на лестницу.
Закрыв за собой дверь, он приставил к ней ухо.
— Что ты ему рассказала, дочь? — тихо спросила старуха.
— Ничего особенного, мамочка.
— Тебе не стоит с ним болтать, Хелен. И доверять ему не стоит. Никто не знает, зачем он на самом деле сюда притащился.
— Ты к нему слишком строга. Джеймс — очень милый молодой человек.
— Милый, тоже мне. — Из-за двери раздалось шумное фырканье. — Что это ты готовишь?
— Вороний суп.
— Он неправильного цвета, — заметила старуха. — Настоящий вороний суп должен быть не красным, а черным.
— Нет, красным!
— Черным!
— Красным!
Джеймс понял, что больше ничего любопытного не услышит, и направился наверх…
…Не дойдя буквально пару шагов до своей комнаты, Джеймс остановился.
Дверь спальни мадам Клопп была открыта, и из-за нее раздавались очень странные звуки — хлюпанье и всплески, а еще кто-то что-то бормотал.
Заглянув в комнату, Джеймс оторопел. Да и кто бы на его месте отреагировал иначе, увидев подобное.
В комнате был Лемюэль. Скрючившись в три погибели, он держал в руках рыбу Мередит и крепко сдавливал ее, словно пытался задушить. Рыба отчаянно била хвостом из стороны в сторону, судорожно раскрывала пасть и шевелила жабрами. Она страдала и задыхалась, а аптекарь продолжал ее мучить.
— Лемюэль! Что вы делаете?!
Лемюэль повернул голову, и Джеймс отшатнулся. Лицо кузена было так сильно искажено, что он его даже сперва не узнал: кожа на скулах будто натянулась, а щеки запали сильнее обычного, глаза тонули в черных кругах и яростно сверкали — в них застыла такая злоба, что Джеймс по-настоящему испугался. Таким он Лемюэля прежде не видел.
— О, дорогой кузен, — протянул аптекарь, и его губы сложились в ехидную усмешку. — Снова ошиваетесь повсюду и суете нос в чужие дела?
— Нет, я просто… — Джеймс дернул головой и нахмурился. — Что вы делаете с бедной рыбой?
— Бедной? Эта мерзавка попыталась откусить мне палец, а я просто хотел ее погладить.
— Вы ведь на самом деле не хотели ее погладить, верно?
Лемюэль прищурился и сдавил рыбу сильнее, отчего та издала отчетливый хрип.
— О, вы поймали меня с поличным, дорогой кузен, можно сказать, раскусили. Я хотел съесть рыбеху — пока еще в этой дыре дождешься обеда. Или вы предлагаете мне грызть ножки стульев?
Лемюэль произносил эти два слова, «дорогой кузен», намеренно их растягивая так, что они звучали с легко читаемой издевкой.
— Вы хотели съесть ее… сырой?
— Не вам, дорогой кузен, осуждать мои вкусовые предпочтения. Это мой дом: хочу — съем сырую рыбу, захочу — вас съем.
Лемюэль швырнул рыбу обратно в аквариум, и в воздух поднялся фонтан брызг. Рыба заметалась в воде. Аптекарь меж тем отряхнулся, как кот, и снова повернулся к Джеймсу. Отметив выражение его лица, он расхохотался.
— Это же просто шутка, дорогой кузен. Вас есть никто пока что не собирается.
— Пока что?
— Вам говорили, что вы — зануда, дорогой кузен? Зануды слишком терпкие на вкус — уж лучше съесть сырую рыбу. Принесла же нелегкая из Рабберота родственничка, который не понимает шуток!
— Что-то я не замечал, чтобы вы раньше шутили.
Лемюэль двинулся к Джеймсу странной покачивающейся походкой и подошел так близко, что ему тут же захотелось отстраниться.
— Ну что вы, дорогой кузен. — Лемюэль прищурился. — А как же моя славная шутка с крышкой люка? Неужели вам было не смешно?
Джеймс не поверил своим ушам.
— Это… это вы меня заперли? — запинаясь, спросил он. — Но зачем?
— Мне показалось это забавным. — Лемюэль со злорадством усмехнулся. — Как вы стучали! Как звали на помощь… нужно как-нибудь повторить.
— Лемюэль, это… подло!
— Нет же, это забавно. В моей унылой жизни так мало радости. Но вот такие мелочи… запереть кого-то в клоаке, дать старухе вместо пилюль хорошего настроения «Болезневин», порезать шланг пневмоуборщика, заманить котов, чтобы они устроили дебош, что-то сломать… это так приятно.
«Он не в себе! — понял Джеймс. — Кажется, безумие взяло верх. Это не Лемюэль… что же делать?!»
— Где старуха? — спросил Лемюэль.
— На кухне. Они с Хелен готовят суп.
— Ненавижу эту провонявшую нафталином кошелку. Если бы не Хелен, давно свернул бы ей шею.