По бокам от ратуши имелось два выезда в город, а в центре площади стоял памятник изобретателю паровоза, Ричарду Тревитику. Не слишком патриотично, но что уж поделать, коли англичанин нас тут умудрился обскакать? Не Государю же рядом с паровозами памятник ставить…
Носильщикам я по фартингу все ж-таки дал. Слово, данное пусть и по незнанию, есть слово, и держать его надо. Стоило, разумеется, предположить, что мистер Вильк сам меня встретит, или кого-то пришлет, но зная его характер, его серьезное отношение к службе, я допустил, что ожидать он будет меня уже в окружном околоточном участке. Просьба его была личной, и отвлекаться он мог себе и не позволить. Да и телеграф… Ну, как сообщение мое вовремя не дошло?
Инспектор взгромоздился на облучок коляски, намереваясь править, а я поспешил усесться рядом с ним, оставив мягкие кресла повозки своим чемоданам.
— Вы все столь же неприхотливы в быту, как я вижу, — сержант-инспектор иронично приподнял брови.
— Прихотлив, — покаянно вздохнул я. — Но так мы сможем побеседовать, а сидя в экипаже и обращаясь к вашей спине… Спина, согласен, могучая, но ушей на ней быть не должно.
— И ведь предлагал же мистер О'Раа взять кучера… Н-но-о! О чем же вы желали поговорить, сэр Донал?
— Ну, во-первых, не «сэр». Отец мой был эсквайром, не спорю, но в браке с маменькой не состоял, и меня своим ублюдком признавать не пожелал тоже. Во-вторых, мне очень интересно узнать о здоровье и успехах молодого Вилька, а равно о том, как здесь обосновалась миссис Мэри.
— Ниро – я назвал сына в честь дедушки, — здоров, слава Богу. Доктор Уоткинс мне на свадьбу подарил гуронский амулет для новорожденных, так мальчик растет не по дням, а по часам. Смышленый малец, мой сын, скажу без хвастовства, — ответил инспектор. — Очень любит сидеть напротив вашей картины, когда я читаю, тыкать пальчиком в нее, потом говорить «Па-па».
Он настолько точно передал младенческие интонации в последнем слове, что я прыснул со смеху. Айвен тоже улыбнулся – все же, как я понимаю, отцовство для нас, мужчин, очень большое счастье, о котором наш брат может размышлять и разглагольствовать достаточно долго. У меня детей пока нет – в конце-концов мне только восемнадцать, — но общаясь с почтенными отцами семейств, наблюдая за ними, к такому именно выводу я и пришел. Дети – они облагораживают. Не всех, но большинство.
Разговаривая о всяческих житейских мелочах и обмениваясь новостями про общих знакомых (с удовлетворением узнал, что констебль Стойкастл также получил сержантские нашивки и переведен в Главное Управление), мы проехали половину города – небольшого, но не оставляющего впечатления гнетущей бедности, а напротив, довольно ухоженного, и остановились у церкви. По виду, так позапрошлого века постройки.
— Вы ведь не против еще одного попутчика? — поинтересовался мистер Вильк.
— Ничуть, — ответил я, глядя на поспешающего к нам пожилого священника.
— Это отец Игнаций О'Йола, пастырь местных душ, — прокомментировал сержант-инспектор. — Человек крайне набожный, но игрок в карты просто потрясающий. Не припомню, чтобы он был в проигрыше. Не припомню также, чтобы и выигрыш он не пускал на нужды храма. Говорит, что таким образом у нечистого богу отбирает, и соглашусь с ним. Проиграть на храм – какой же это грех?
Однако… Видимо меня ждет неординарное общество в этих местах.
Падре Игнаций, на представление нас друг-другу, пробормотал лишь «Наслышан-наслышан», будучи погружен в некие думы, что, признаюсь, удивило меня несказанно, и уселся на заднее сиденье коляски.
Мы вновь двинулись в путь, и довольно скоро выбрались из города, на простую грунтовую дорогу, идущую вдоль железнодорожной насыпи. Вот тут я и был вынужден признать, что обещание мистера Вилька о гарантированных впечатлениях не просто верны, а верны чертовски.
— Что… это, — кивнул я на монструозную конструкцию, возвышающуюся над нами.
— Блиндированный поезд, — охотно ответил мистер Вильк. — Изобретение отца О'Йолы. Вагоны и локомотив с противопульной броней, две гаубицы на платформах для стрельбы по целям из укрытия, дальностью до пяти миль, и пулеметы Гатлинга в бойницах, на случай, если десант все же высадится на берег. Мистеру О'Раа флот, для обороны побережья, уже четыре таких состава заказал.
— Надо же… Мне казалось, что подобные устройства изобрел американец и они не показали себя чем-то выдающимся…
— О, нет, — раздалось сзади. — Мистер Турчин[2] только первым поставил мортиры на платформы, но блиндировать их не стал. Я же пошел дальше, я дал экипажу такого поезда защиту!
— Скажете тоже, — добродушно усмехнулся инспектор. — Первые бронированные поезда применил фон Гайнау, во время подавления венгерской революции.
— О, нет, — с горячностью, совсем не свойственной для его возраста, воскликнул священник. — Он использовал защищенные вагоны только для десантирования и стрельбы из ручного оружия, а пушек у него не было! К тому же моя конструкция даже обстрел полевых пушек удержать способна. Я совместил австрийский и американский прожекты, значительно их улучшив! Вон, мистер О'Хара, видите на вершине центрального вагона надстройку? Это башня, как на североамериканском «Мониторе». Орудия там, разумеется, гораздо меньше…
— Все эти изменения предсказывал еще российский генерал Милютин несколько лет назад. — Вильк продолжал добродушно усмехаться. — В газетах писали.
— Предсказывал, да не создал, — взвился было отец Игнаций, но тут же осекся, и плюхнулся на сиденье коляски с самым озадаченным выражением лица. — Инспектор, голубчик, да вы никак снова меня поддразниваете?
— Ну разумеется, святой отец, так оно и есть, — окружной околоточный Комарина негромко рассмеялся.
Лицо же священника, за коим я с интересом наблюдал, развернувшись на облучке вполоборота, при этом приняло настолько обиженное выражение… Не знаю даже с чем сравнить… Вот есть такое просторечное выражение, «Надулся как мышь на крупу. Грозен! Сейчас все съест» – так оно, пожалуй, лучше всего подходит для описания.
Смысл этой фразы хотя и безмерно прост, но для людей, не знакомых с жизнью простых селян, лишен смысла. Дело в том, что когда мышь добирается до большого количества круп, то она, надувая щёки, оценивает, сколько зараз сможет перенести крупы в укромное место для пополнения собственных запасов, и отмечая что защёчное пространство у неё совсем невелико, она, горемычная, сильно обижается на свою судьбу. Вот прямо как отец Игнаций, глядя на реакцию которого я тоже не смог удержаться от смеха.
— Ну-ну, не обижайтесь, отче, — добродушно проворчал мистер Вильк. — Вам отлично известно, что все мы высоко ценим ваши таланты инженера.
— Как, — пожилой священник аж подпрыгнул на месте. — Вы опять будете припоминать мне ту историю с велосипедом?!!
Инспектор в ответ только расхохотался.
— Простите, господа, а не просветите ли меня, о чем сейчас, собственно, шла речь, — поинтересовался я.
— Дело в том, — со скорбным лицом произнес отец Игнаций, — что инспектор изобрел велосипед.
— Что? Вы меня разыгрываете, господа? Ведь велосипед изобрел француз Пьер Лалман, — изумился я. — Еще в шестьдесят втором![3]
— А я смог изобрести его второй раз, — хмыкнул мистер Вильк.
— Бог мой, но зачем? К чему вам это светское развлечение?
— Ну, — инспектор смутился. — Верхами я, мистер О'Хара, не очень… Так что прямо-таки совсем. Объезжать же вверенную территорию периодически самому надо. Дабы, получается, бдить, да и подчиненные чтоб не распускались. Вот мне и подумалось, что велосипед подошел бы для путешествия по дорогам наилучшим способом. Он, опять же, овса не просит – уже казне экономия.
— Помилуйте, я пробовал ездить на этом агрегате. Это же мука несусветная! По брусчатке еще куда бы ни шло, но стоит свернуть на грунт, и крутить педали становится весьма и весьма тягостно. Это я уже не говорю о новомодных велосипедах, с большим передним колесом. Один мой знакомец с него упал, так весь разбился и руку сломал. Я на этакую верхотуру, признаюсь, и вовсе залезать не отважился.
— Правильно сделали, я тоже не решился, — кивнул Вильк. — И про то, как тяжело крутить педали на пыльной дороге, это вы тоже верно подметили. Вот я и обратился к отцу Игнацию с просьбой как-то усовершенствовать эту конструкцию. А он мне ответил, что велосипед-де уже изобретен.
— И как же вы вышли из положения, инспектор, — полюбопытствовал я.
— Просто и гениально, — пробурчал священник. — Перенес педали с колеса прямо под седло, и соединил их с задним колесом посредством цепи и зубчатой передачи.
— Ну если такая передача бывает в фабричных станках, то почему и в велосипеде использовать нельзя, — пожал плечами мистер Вильк. — Ездить стало гораздо легче, особенно когда святой отец посоветовал поставить колеса одинакового размера, как на самокате фон Дреза. Да вон, поглядите, нам навстречу на таком аппарате констебль О'Лонган едет. Мы их все для патрулирования теперь используем.
— Потрясающе, — совершенно искренне восхитился я. — Господа, признавайтесь, кто и каким изобретением еще меня тут огорошит?
— Ну разве что наш преподобный же.
— Я не заслужил столь высокого поименования, — поморщился священник, но инспектор не обратил на это никакого внимания.
— Ему мало башню с пушками на паровоз поставить – теперь желает и на локомобиль ее запихать. Чтобы артиллерия могла двигаться и стрелять одновременно с пехотой.
— Удивительно! Совершенно неожиданное изобретение.
— Боюсь что нет, — отозвался отец Игнаций самым безрадостным тоном. — Расчеты показывают, что даже при минимальном бронировании вес будет чрезмерным, и такие машины станут легкой целью для вражеской артиллерии.
Тут мы поравнялись, наконец, с О'Лонганом, и прервали беседу, дабы мистер Вильк смог выслушать доклад своего подчиненного.
Констебль отчитался, что, в целом, на его участке безобразий не наблюдается, за исключением жалобы вдовы Кус