е погонщика – но поникшие плечи друга показывали, как он страшится возвращения в замок. Не только страх потерять отца угнетал его, но и страх вновь оказаться под градом насмешек сестер и братьев, увидеть презрение в глазах матери.
– Ты хороший. Очень хороший, – прошептала Свон. Она обязательно скажет об этом Даку, как только они прибудут в замок.
Роки, сидевший на месте погонщика черного дракона, казался застывшим изваянием, но Свон чувствовала, что его тоже мучают страхи. Он единственный чернокожий, который когда-либо посещал замок Шовеллер, он не имеет никаких титулов, но стал близким другом Даку.
Блэк боялся унижения. Нет, не своего. Он боялся, что не выдержит, когда на его глазах унизят его друзей. Он готов убить за Дака, за Свон, за Гри. В замке Шовеллер никогда не видели драконов. Не будут ли безграмотные крестьяне кидать в Гри камни и тыкать палками? Белый дракон столько вытерпел в своей жизни, так неужели сейчас, когда он обрел семью и узнал, что является принцем, ему опять выпадет доля унижений? Роки мучило, что он не может уследить за всеми своими друзьями и оказаться в том месте, где в первую очередь может понадобиться его помощь.
– Хоть разорвись, – прошептал он, стукнув по колену кулаком.
А замок Шовеллер неумолимо приближался.
Глава 22
Со всех окрестностей замка Шовеллер сбежался люд, чтобы поглазеть на невиданное зрелище: приземление огромного дракона, на спине которого сидел погонщик. Кузнец бросил молот, забыв про раскаленный кусок железа на наковальне, крестьяне прекратили сеять зерно, оставив в поле торбы с рассадой, рыбаки упустили невод, испугавшись черной тени, пронесшейся над ними и на мгновение закрывшей солнце.
От крика восторга многоголовой толпы задрожали мозаичные витражи церкви, когда недалеко от нее приземлился еще один дракон. Он взялся из ниоткуда! Просто пронесся порыв ветра, скинувший с голов служанок чепцы, взметнулось облако пыли, и перед глазами возбужденных людей появился белый дракон, аккуратно сложивший перепончатые крылья. Его массивную шею венчала гордо вскинутая голова. Умные глаза с вертикальными зрачками окинули взглядом волнующийся народ, и на морде дракона (а в этом могли поклясться все присутствующие) расцвела улыбка. В воздух взлетели те головные уборы, которые не сдернул ветер, поднявшийся при приземлении ящера.
Дети, визжа от радости, бегали от дракона к дракону, и никакая сила не могла заставить их остановиться. Они не слышали грозные предупреждения охраны замка и не менее грозные окрики их матерей, боявшихся, что непослушные чада окажутся задавленными в сутолоке.
Блэк с облегчением понял, что Гри не грозит унижение, наоборот, тот купался в лучах славы. По сравнению с боевым драконом, которого сразу увели, сам принц позволил Гри перемещаться в любом направлении, обратившись к дракону с почтением, выражая тем самым немыслимое доверие крылатому ящеру.
Эдуард специально устроил представление, чтобы показать собравшимся, как дорого он ценит дружбу с принцем бохов, о которой незамедлительно поведал, стоя на возвышении. Гри произнес ответную речь, что вызвало шквал аплодисментов, любовь обитателей замка и его окрестностей «к такому славному дракону».
Цвет кожи Роки Блэка тоже вызвал интерес, но здесь на помощь пришел Дак, которого поначалу никто не узнал. Он плечом к плечу прошел с другом в замок, подтверждая этим, что гость ему ровня. Служанки хихикали и толкали локтями друг друга, показывая глазами, как они довольны, что в замок прибыли такие интересные мужчины. Но вдруг повариха Берта ахнула:
– Божечка мой! Да это же наш милорд Дак!
И по толпе понесся шепот: «Дак?», «Неужто Дак?», «Ах, как возмужал!», «Ах, как хорош!», что явно льстило молодому человеку. Он прекрасно помнил свое последнее неудачное возвращение в замок, когда близнецы вытолкнули его из кареты. Дак сам чувствовал изменения, произошедшие с ним, и ему было чем гордиться.
Свон воспользовалась тем, что ее друзья и принц развлекали охочих до зрелищ людей. С помощью охранников она спустилась с Гри, изображая из себя бойкую старушку. Свон поймала настороженный взгляд Эдуарда, улыбнулась ему и поспешила затеряться в толпе. Когда она вынырнула около матушек, возбужденно обсуждающих гостей, то опять заметила, как на нее глянул принц, сведя брови к переносице. Не удержавшись, старушка показала ему язык, а Эдуард чуть заметно покачал головой, осуждая ее за озорство. Принц немного задержался на лестнице под предлогом того, что приветствует встречающих его графиню и ее дочерей, и, убедившись, что Свон, наконец, привлекла внимание матушек и направляется с ними в сторону кухни, позволил увлечь себя внутрь замка.
Когда за спинами мамушек появилась незнакомая старушка, те не обратили на нее внимания: в последнее время в замок прибыло множество лекарей и знахарок, пытающихся вылечить графа, хотя всем давно стало ясно, что дни его сочтены. Хорошо одетая пожилая женщина с длинной косой, спускающейся на плечо, отчего-то показалась им знакомой, и повариха со старшей кухаркой ответили улыбкой на ее приветствие. А старушка вдруг полезла обниматься, и женщины в недоумении переглянулись. Но их лица засветились от удовольствия, а в голосах появилось больше сердечности, когда они услышали, что гостья принесла им весточку от Свон, подхватили ее под руки и повели на кухню. Все слуги замка переживали за их девочку, а скупые сведения о сироте были настолько противоречивы, что матушки не знали, что и думать. А тут вести о Свон! Нетерпение подгоняло женщин, и старушка едва успевала перебирать ногами.
Но, не доходя до кухни, гостья свернула направо и шепнула поварихе и кухарке, что должна поговорить с ними без свидетелей. Она сама повела в комнату, которую те долгие годы делили со Свон. Не переставая удивляться, как легко старушка ориентируется в замке, женщины дошли до спальни, где незнакомка удивила их еще больше. Старушка открыла дверь, достав ключ из тайника, оборудованного когда-то Свон.
– Не стоит делать такие большие глаза, – улыбаясь, произнесла седовласая женщина. – Все, что знает Свон, знаю и я.
Убедившись, что за ними никто не следует, она надежно закрыла дверь. Потом прошла к окну и, плотно притворив его, задернула занавески в цветочек, ненадолго задержав на ткани руку. Казалось бы, простой ситчик, а у старушки на глаза навернулись слезы.
Она помнила, что сама шила эти незатейливые шторки. Оглядевшись, Свон заметила, что в комнате ничего не изменилось, даже ее кровать оказалась заправлена так, как любила она: три подушки разного размера находились поверх покрывала, образуя пирамидку.
Вздохнув от переполнявших ее чувств, гостья села на кровать, развязала ленты плаща, скинула его с плеч и произнесла:
– Наконец, я дома!
Матушки, следившие за передвижением незнакомки, сели на другую кровать, не зная, что еще ожидать от странной гостьи.
– Извините нас за настойчивость, – прочистив горло, решилась высказаться Берта, – но не покажете ли вы нам письмо от нашей девочки?
Амалия кивнула головой, подтверждая слова старшей подруги.
Гостья перевела на них свой взгляд, где плескались слезы, и улыбнулась. Уголки ее губ дрожали, и матушки заволновались: вдруг незнакомка принесла печальную весть?
– Да, милые мои! Не только покажу письмо, но и саму Свон!
Гостья завозилась с перчатками. Сосредоточившись на них, она не замечала, как переглянулись подруги, как Берта возвела глаза к потолку, дав знак Амалии, что у гостьи, наверное, с головой не все в порядке, и как кухарка с беспокойством глянула на дверь, решая, сможет ли она ее быстро открыть в случае необходимости. Занятые переживаниями, они не заметили, как Свон, прошептав положенную фразу, сняла Кольцо жизни, а следом и скинула Пелену.
– Ах! – в один голос воскликнули матушки, увидев, что с кровати поднялась и спешит к ним, раскинув руки для объятий, их любимая девочка.
Еще долго женщины не покидали комнату: к ним посылались гонцы-мальчишки с напоминанием, что пора бы им появиться на кухне; потом стучались в дверь помощницы поварихи, спрашивая, что готовить для вновь прибывших гостей; потом требовал их выйти управляющий. Но все неизменно получали резкий ответ: “Что хотите, то и делайте! Не до вас!”.
Пока матушки не узнали все, что случилось с их дорогой Свон, они комнату не покинули. Все трое плакали и смеялись, закрывали глаза от ужаса и краснели, понимая, что сироте пришлось вытерпеть в плену, негодовали, ужасались и умилялись, поздравляли и трогали живот в надежде почувствовать, как там толкается их внук.
– Я прошу вас ни делом, ни словом не выдавать меня и не рассказывать о том, что узнали. Всем сообщите, что я знахарка Грета, которую привез с собой господин Дак. Я по-прежнему осталась вашей дочуркой. Не вздумайте обращаться ко мне на “вы” и “Ваше Высочество”. Иначе принц Эдуард тут же опять спрячет меня, и я не смогу провести с вами несколько дней, дарованных судьбой. Что будет дальше, мы пока не можем знать, но я надеюсь, что всем бедам придет конец, и мы опять будем вместе.
Конечно, Свон не стала делиться с матушками тайной рождения Эдуарда. Только ему и королю Артуру Пятому под силу разрешить сложный вопрос. И о гибели королевы не упомянула. Пусть правители Эрии сами известят народ.
Вскоре у дверей комнаты появился Дак и попросил знахарку Грету пройти с ним к больному отцу. Свон тут же надела на себя кольца, превратившись в старушку, поправила волосы, закрутила косу на затылке, надела подобающий знахарке чепец, извлеченный из сумки, где звякали пузырьки с настойками от Сары, сделала серьезное лицо и вышла к Даку. Тот глянул на матушек, на лицах которых нашел широкую улыбку, кивнул головой на их отработанный годами поклон, и увел Свон туда, где ее с нетерпением ждал Эдуард.
Принц метался по отведенным ему покоям. Что с ней? Не выдаст ли она случайно себя? Чтобы как-то его успокоить, Дак сам околачивался недалеко от комнаты матушек, зорко следя за дверью. Роки челноком сновал между ним и Эдуардом, извещая последнего, что беспокоиться не о чем.