Лин фон Паль
ТАЙНЫ ТАМПЛИЕРОВ
Мужество — это добродетель, не позволяющая проникать в благородное сердце рыцаря семи смертным грехам, которые прямой дорогой ведут к вечным мукам преисподней и которые суть следующие: чревоугодие, сладострастие, скупость, уныние, гордыня, зависть, гнев. Поэтому рыцарю, выбравшему эту дорогу, не попасть в то место, которое душевное благородство выбрало своей вотчиной.
Говорить то, что является несоответствующим — преступление, как перед Богом, так и перед человеком. Многие из нас предали и Бога, и свою страну. Я признаю мою вину, которая состоит в том, что, к моему позору и стыду, я не смог стерпеть боль пыток и страх смерти и сказал неправду, приписывающую грехи и вину прославленного ордена. Я презираю себя за то, что пытался снискать несчастное и позорное существование, прививая ложь на первоначальную ложность.
Проклятие Великого магистра
День 18 марта 1314 года был в Париже теплый и солнечный, прекрасно весенний. Именно в этот достопамятный день наконец-то после долгих лет ожидания высший церковный суд вынес приговор рыцарям-храмовникам, томившимся по застенкам всей Франции. Оглашение приговора папа и французский король решили провести прямо у стен собора Парижской богоматери. Для этого к стенам Нотр Дам де Пари пригнали плотников, и они в считанные часы соорудили деревянную платформу, с которой и должны были прозвучать роковые слова. Сюда из застенков еще недавно принадлежавшего рыцарям Тампля доставили четырех стариков — магистра Аквитании Годфруа де Гонвиля, визитатора Франции Гуго де Пейро, магистра Нормандии Жоффруа де Шарнэ и Великого магистра ордена тамплиеров Жака де Молэ. Парижский люд, обожавший кровавые зрелища, столпился у подмостков. Кругом в карауле, дабы не допустить народных волнений, стояли королевские лучники, а на самом помосте выстроились кардиналы и епископы, одетые как подобает по случаю торжества. Ничего сверхобычного от события они не ждали: грешники признали свою вину и покаялись, и теперь их требовалось просто предъявить горожанам, чтобы было ясно, куда идут деньги налогоплательщиков. Подъехала телега, с которой и сгрузили четверых заключенных. Все они были уже немолоды, а самому Великому магистру перевалило за семьдесят лет. Одетые в шутовские наряды, полагающиеся еретикам, они друг за другом взошли на возвышение. Для столь торжественного случая Великого магистра и его друга магистра Нормандии заранее привезли в Париж из далекого замка в Жизоре.
Как бывает в таких случаях, сначала вышел вперед прево Парижа и огласил, с какой целью были приглашены к стенам собора горожане. Затем он передал «говорительную» эстафету церковным иерархам — именно они должны были озвучить решение суда. Но когда один из кардиналов зачитал приговор, неожиданно мягкий — всего лишь пожизненное тюремное заключение для всех четверых и неоправданно жестокий для всего ордена — полное уничтожение, его размеренный и спокойный голос перебил крик Великого магистра.
— Не верьте им, — крикнул Жак де Молэ, — Орден чист перед Богом.
Кардинал попробовал укорить магистра, что он своими собственными устами признался в тяжких прегрешениях братьев, но магистр не дал ему договорить.
— Это признание получено под пытками! Я сделал его, страшась пламени костра! Но сегодня я предпочту костер. Запомните: на Ордене нет греха.
— Орден чист перед богом, — с той же отчаянной прямотой подтвердил и нормандский магистр.
— Они заставили нас оклеветать Орден, — крикнул де Молэ.
И кардинал, вспыхнув от ярости, не нашел лучшего решения, как дать знак сержанту охраны, и тот двинул Великого магистра кулаком по зубам. По длинной седой бороде старика потекла струйка крови. Оглашение приговора, вся его торжественность, государственная значимость — все было сорвано. В результате кардинал, перекрикивая толпу, сообщил, что два непримиримых старика снова впали в ересь и сами подписали себе смертный приговор.
Тем же вечером, после заката, Жака де Молэ и нормандского магистра Жофруа де Шарнэ привезли на маленький наносной островок посреди Сены, носивший прозвание Еврейского. Тут быстро соорудили эшафот, вбили в землю столбы и подготовили дрова и ветки, требующиеся для казни еретиков. Обоих заключенных переодели в длинные простые рубахи и подвели к столбам. Именно так — босыми, простоволосыми и в рубище — должны были они закончить свою земную жизнь. Народ, получивший днем приятную неожиданность у стен Нотр Дам, должен был вечером увидеть полное торжество закона — небесного и человеческого. Кардиналы почти не сомневались, что окаянные магистры будут молить о пощаде, увидев языки пламени, и в конце концов разнесутся над весенней Сеной крики отчаяния и боли. Смертников, подталкивая тычками, подвели к столбам, тут Великий магистр попросил дозволения помолиться. Он сложил руки и недолго так стоял, что-то проговаривая одними губами, но что — толпе не было слышно. Потом он попросил, чтобы его привязали к столбу так, чтобы лицо его было обращено к видневшемуся вдали собору Парижской богоматери. Стражники посмеялись, но желание исполнили. Пока все шло по сценарию. По знаку два факельщика поднесли колеблющийся на ветру огонь к сухим дровам, вот родился первый ручеек пламени, второй… Они знали свою работу и стремились сделать зрелище как можно более красочным. Но когда огонь добрался до ног казнимых, раздались не отчаянные мольбы о помощи и не крики боли. Оба магистра кричали, что Орден оклеветан, что вина за смерть погибших его братьев полностью лежит на церкви и короле. Говорят, что последними словами Великого магистра были такие: не пройдет и года, — кричал Магистр, — и ты, клеветник Ногарэ, ты, Филипп Красивый, и ты, Климент, встретитесь с нами на другом, честном суде! И тот суд никого из вас не пощадит! Он пообещал французскому королю, что проклятие затронет весь королевский род, вплоть до тринадцатого колена…
А потом пламя разгорелось, и силуэты магистров стали неразличимыми среди огня. Ни мольбы о прощении, ни криков, ни стонов, ничего из того, чего так страстно ожидали увидеть палачи, не произошло, Оба старых тамплиера умерли молча и с невероятным достоинством. Если их странное поведение на долгоиграющем процессе и можно было назвать малодушным, то смерть их оказалась красивой и гордой. Недаром она так врезалась в память парижан, что тут же стала обрастать легендами. Ногарэ, готовивший представление, ходил мрачнее тучи. Церковь осталась неудовлетворенной, король — в ярости.
Сам он на островок поближе к жертвам не соизволил перебраться, но весь этот инсценированный кошмар наблюдал из дворцовых окон — не случайно костер запалили на Еврейском острове, расположенном точно против королевского дворца. Отчет о проведении мероприятия его сильно разозлил. А последние слова Жака де Молэ напугали — король, впрочем как и все средневековые люди, верил в силу проклятия. Французы же, убежденные, что преданному смерти человеку открывается будущее и все составляющие его тела становятся либо колдовским материалом, либо священной реликвией (это уж с какой точки зрения смотреть), до самого рассвета, после того как костер потух, ползали на коленках в кромешной тьме и собирали в кульки и мешочки горячий еще пепел — одни засыпали его в ладанки, чтобы стать поближе к богу, другие использовали для изготовления магических снадобий.
В этом же злополучном 1314 году ушли из жизни один за другим папа римский Климент Пятый, советник короля и главный его фаворит Ногарэ, а затем и сам Филипп Четвертый. И в последующее столетие по королевскому французскому роду прокатилась волна смертей — один за другим восходили и скоро сходили в могилу короли и королевы, а также их ближайшие родственники. А еще на земли Франции пришла долгая, бесплодная и плодящая только мертвецов война, которую мы знаем под названием Столетней — это сцепились между собой две ветви одного и того же рода, английская и французская. Так что слова Магистра — согласно легенде — оказались вещими, убыль в королевском семействе Капетов была поразительной.
Но Орден? Увы, с последним Великим магистром рыцари-тамплиеры перестали существовать, оставив тем не менее невероятное количество тайн — как из далекого прошлого, так и в суетном настоящем. Светлой памяти этих запрещенных еретических рыцарей и посвящена эта книга.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПОД СОЛНЦЕМ ПАЛЕСТИНЫ
Кое-что о тайнах
Начитавшись клинических откровений Дэна Брауна, теперь каждый знающий грамоту человек может честно сказать: тамплиеры? Конечно, самые загадочные из рыцарей! Хранители Грааля, который есть кровь и потомство Марии Магдалины!
Нет уж, граждане хорошие, давайте сразу договоримся: бульварное чтиво — это бульварное чтиво, и дэнбрауновские тамплиеры не имеют к некогда жившим и славным рыцарям Храма ровно никакого от-ношения, потому хотя бы, что Браун написал несколько детективов, а не серьезное научное исследование. Конечно, изучать по нему историю и составлять о тамплиерах мнение — глупость. Но можно сказать ему великое мерси — рыцарская тема неожиданно заинтересовала людей, очень далеких и от науки, и от истории. Только если вам все-таки хочется понять, почему пикантные рыцари привлекают вполне серьезных ученых мужей, а не только писателей триллеров и детективов, нужно углубиться в темные воды истории. Ведь — не правда ли, забавно? — никто не говорит о тайнах мальтийцев или тевтонцев, хотя, вне сомнения, у этих орденов были свои тайны, но задолго до Дэна Брауна «тамплиеры» и «тайны» — понятия, плохо отделимые друг от друга. Чем же все-таки рыцари Храма отличались от всех прочих, если им приписывают самую невероятную секретную информацию? Может, это выдумка и ничем не отличались?
Тут спешу вас обрадовать: отличались, причем с самого начала образования Ордена, настолько отличались, что другие рыцари их не слишком жаловали и распространяли чудовищные легенды, причем задолго до неправедного королевского гонения. Их либо любили, либо ненавидели, не было равнодушных. А это показатель, что тамплиеры выпадали из общего ряда. Вот почему нам нужно хорошенько разобраться, что вызывало преклонение одних и лютую ненависть других. В чем тут причина? Как знаете, сильные чувства без причины не появляются, следовательно, именно несхожесть храмовников с другим рыцарством и вызывала такое отношение. Конечно, можно искать причину в том, что тамплиеры на фоне других рыцарей были своего рода элитой, но это часть ответа, но не сам ответ. Скажем, элитой среди монашеских орденов были доминиканцы, недаром им доверили проводить папскую политику по всей Европе и слова «доминиканцы» и «инквизиция» тоже стали синонимами, однако мы жене говорим о тайнах доминиканцев? Мы вполне честно можем признать, что если у этих «самых правильных христиан» тайны и были, то только чужие, вырванные вместе с мясом в узилищах и пытошных у несчастных их жертв. Все дело в том, что качество тайн у рыцарей Храма и у монахов или рыцарей из прочих орденов несопоставимое. Скажем так: прочим были ведомы какие-то мелкие и частные секреты, а тайны тамплиеров скорее связаны с их мировоззрением. Сами понимаете, это совершенно разные и несходные тайны. К тому же рыцари Храма «хорошо наследили» в истории. Пытаясь что-то скрыть, они стремились запутать следы, пользовались тайнописью, которую — в чем были уверены — никто и никогда не поймет, и всякий раз, сталкиваясь с этими вполне вещественными следами, люди, занимающиеся историей, скрежещут в ярости зубами. Можно историков понять. Следы тамплиеров похожи на испещренную загадочными значками карту, где повсюду четко и ясно написано «копать здесь». Где — здесь? И что — копать? Что обретешь в результате поиска — ладанку с каплей крови сладчайшего Иисуса или схороненное от чужих глаз Евангелие от Понтия Пилата? Или же окажется, что все выкопанное — серия фальшивок, а истина и поныне где-то там? И что в самой среде тамплиеров считалось наиболее важным: их подвиги? Их обряды? Их неслыханное богатство? Их тщательно оберегаемые и не названные настоящими именами находки? Их предания? Их отклонения в вере? Что-то же, не только неутолимая зависть короля, должно было заставить папу прикрыть Орден, и так его прикрыть, чтобы стереть самою память о нем, белое сделать черным и физически уничтожить или заставить замолчать всех, кого удалось поймать? Прямо какая-то антитеррористическая операция в средние века! Почему ничего такого не произошло ни с каким иным Орденом — ни с рыцарским, ни с монашеским?
Считайте эти размышления своего рода вступлением. Сейчас мы попробуем немного разобраться, где, когда и как появляются впервые на исторической сцене рыцари Храма. С этим, то есть с датой возникновения Ордена, местом возникновения и причиной возникновения, у нас проблемы.
Святая земля
И на самом деле, что считать датой возникновения любого объединения людей (в нашем случае — рыцарского ордена)? Год, когда появился замысел такого объединения по интересам? Год, когда собралась команда единомышленников? Год, когда был принят юридический документ организации, то есть ее устав? Год, когда было объявлено о создании объединения? В современном мире все просто и понятно: собираешь базовые документы (список единомышленников, то есть учредителей, бизнес-план, устав и прочее), пишешь заявление и идешь регистрироваться туда, где твоим объединением займутся, то есть примут документы к рассмотрению, а затем вынесут решение. В темном-темном средневековье все было несколько иначе. Сначала право на создание ордена нужно было заслужить, то есть на деле показать, что это не шайка разбойников, а рыцарская команда, засветить перед иерархами (как светскими, так и церковными) высокие цели и очевидную пользу, а уж потом для группы товарищей подбирался подходящий устав. Вот поэтому-то замысел создания, дата «рождения» и дата принятия устава разнесены во времени. Причем так происходило не только у тамплиеров, другие рыцарские ордена тоже имели, так сказать, безуставный период существования. Средневековые люди были в этом плане большими, чем мы, прагматиками: сначала докажи делами, кто ты есть, а потом уж закрепляй свои притязания на бумаге, извините, на пергаменте, бумаги в Европе тогда еще не знали. Время было иное. Сегодня за пару минут можно сочинить любую галиматью и учредить любую глупость, а в те годы каждую букву выписывали на века, подход был куда серьезнее. Сами сравните поговорки разных исторических периодов: «Написано пером, не вырубишь топором» (средневековье), «Бумага все стерпит» (время к нам куда более близкое). Так вот, пергамент, который не все мог стерпеть, зафиксировал существование нового ордена в 1119 году. Иными словами: в этом году орден уже есть (то есть существует группа рыцарей), но устав еще не принят. Рыцари живут, скорее всего, по устным правилам, церковью и светской властью никак не одобренным, то есть живут так, как бог на душу положит. Откуда нам это известно? Из текста первого устава. В нем есть указание, что устав принимается «в году 1128 от воплощения Иисуса Христа, через девять лет после создания этого рыцарства», то есть из даты 1128 нужно вычесть девять лет, озвученные в тексте, и получаем 1119 год. Девять лет без фиксированных правил.
Но по другой версии, с уставом не связанной, идет другая дата — 1099 год. Если ее принять, то без какого-либо устава рыцари-тамплиеры прожили не девять, а двадцать девять лет. Чему верить? И смеем ли мы говорить, что рыцари 1099 года и рыцари 1128 года — это одни и те же рыцари? Двадцать девять лет для средневекового рыцаря — это, если хотите, целая жизнь, это даже больше, чем требующийся сегодня для назначения пенсии трудовой стаж (сравните: 25 лет и 29 лет). Допустим, двадцатилетний рыцарь за. эти годы становился практически стариком (в те времена до 50 лет доживали не так уж и часто). А время начала Первого крестового похода тоже нам превосходно известно: 1095 год. Раньше этого рыцари южных земель — окситанские, аквитанские, лангедокские и т. п. — вряд ли могли появиться в Палестине, хотя там, безусловно, были рыцари, но — свои, палестинские, хотя и христиане.
Еще одна интересная деталь: южные земли Франции не принадлежали французскому королю, то есть это были не французские рыцари, и это тоже очень важно, а почему — об этом позже. Пока же просто запомните: с юга Франции в Палестину устремляются рыцари, которые создают там Орден тамплиеров, но они не французские рыцари. Они себя французами не считают! Как же так, как же так? Ведь вам же известно, что это Орден французских рыцарей… Ох, нет. Все сложнее.
Итак, Первый крестовый поход.
В 1095 году от Рождества Христова император Византии Алексей Комнин имел несчастье попросить у его святейшества римского папы Урбана Второго некоторое количество рыцарей для защиты христиан Малой Азии и Палестины в связи с растущей угрозой нападения турок-сельджуков. Если бы император был дальновиднее, никогда бы к его святейшеству с этой просьбой не обратился. Но таковым он не был. В ответ на прошение он ожидал получить человек так двести отлично подготовленных рыцарей и быстро навести порядок. И ничего более. Но просьба императора оказалась весьма кстати. G язычеством в Европе в основном было покончено, а что делать с неуправляемой и дикой рыцарской толпой, занимающейся все больше и больше грабежом и разбоями, папа не знал. Престиж церкви стремительно падал. Просьба императора оказалась подарком судьбы. Папа лично обратился к жителям Клермонта с призывом идти и отвоевать у мусульман Гроб Господень. За это благое дело он обещал отпущение всех прошлых и будущих грехов, что, учитывая весьма недобродетельную жизнь «воинов Христа», было весьма гуманно и привлекательно. Не забыл папа упомянуть и то, что все погибшие на Святой земле «автоматически» — без пребывания в чистилище — отправятся в рай. Поскольку никаким другим способом в этом блаженном месте дикие рыцари оказаться не могли, они тут же откликнулись на призыв. И император с ужасом получил вместо организованной рыцарской колонны толпы жестоких и беспощадных убийц, мечтая только об одном — поскорее сплавить всю эту свору за пределы Европы: опасные турки по сравнению с подарком папы были даже безвреднее.
Переправившись через Средиземное море, толпа «воинов Христа» начала жечь и убивать все, что попадалось на пути. А на пути, между прочим, лежали христианские малоазийские города, которые и были стерты этой волной до основания. Путь крестоносцев лежал к прекрасному и богатому городу Иерусалиму, где в мире и покое жили иудеи, мусульмане и христиане.
Вот тут-то Годфруа (Готфрид) Булонский и начал некие, весьма тайные, переговоры с рыцарями Южной Франции, и в город Иерусалим срочно отправились девять избранных — во главе с Гуго де Пейном и Годфруа де Сент-Омером. В 1099 году они образовали в Иерусалиме Орден Храма. Как указывалось, целью рыцарей была защита паломников на дорогах Палестины. Если учесть, что рыцарей было девять, то пользы от их защиты ждать не приходилось. Тем не менее, эти девять первых тамплиеров остались в Иерусалиме. Там они никакой защитой паломников не занимались, однако дел у них было немало. И не по этой ли скрытой причине в первом уставе тамплиеров период в двадцать лет выпадает из их истории? И год 1099 становится годом 1119 — заменить ноль и девятку двумя единицами не проблема. Как хотите, но 1099 год — дата более вменяемая хотя бы потому, что она привязана к рыцарскому походу за Гробом! А год 1119 повисает в воздухе. Он таковой связи не имеет. И хотя, конечно, теоретически рыцари могли отправиться в Святую землю ив 1119 году, но гораздо больше шансов, что проделали они этот путь в 1099 году, когда вопрос стал необычайно актуальным. Ибо шла война и кое-что во время военных действий могло погибнуть. Но тут нам придется опираться не только на дату 1099, но и на имя того человека, который организовал поездку девяти рыцарей на Восток.
Годфруа Булонский относился к славным потомкам королевской династии Меровингов, кровь древних королей текла в его жилах. И как потомок королей, о которых остались большею частью легендарные сведения, он мог знать то, что нам выяснить никогда не удастся, то есть какие-то сугубо семейные предания, связанные с Иерусалимом, откуда, по легенде, и вышли короли Меровинги. Кровь этих королей вообще текла в жилах не только у Годфруа Булонского, но и у множества знатных семейств юга Франции. Считается, что кровь эта была иудейская, а происходили Меровинги из рода Давидова, из коего вышел и Иисус из Назарета. Дети рода Давидова имели право на Иерусалимский престол. Вся эта знать, конечно, манией престолонаследия не бредила, но память о высокородных предках любовно хранила. Даты жизни Годфруа Булонского: родился около 1062 (1061) — умер 18 июня в 1100 году. В Иерусалимском походе был всего 1 год: с 1099 по 1100. Иерусалим был взят 15 июля 1099 года. То есть, если он и мог собрать рыцарей вокруг себя и дать им тайные указания, то был это только 1099 или начало 1100 года. Раньше — его не было в Иерусалиме, позже — он был уже погребен в храме Гроба Господня. Выбор невелик. Имена рыцарей, которые должны были основать Орден тамплиеров, нам неизвестны. Но поглядим, могли ли это быть Пейн или Сент-Омер со товарищи. И могли ли они оказаться в нужное время и в нужном месте. Гуго де Пейн родился около 1070 года по одним сведениям и около 1080 года по другим, то есть к моменту Первого крестового похода ему было около 16 или 26 лет, а к моменту взятия Иерусалима — около 20–30 лет. Причем, первая дата достовернее, потому что принимается большим числом исследователей. Известно, что он участвовал в первом походе и лично знал Годфруа Булонского. Но доверил бы Годфруа Булонский некую тайну двадцатилетнему юнцу? И мог ли юнец основать Орден? В наши дни — точно не стал бы связываться. Но в 12 веке двадцатилетний рыцарь считался уже достаточно опытным человеком. Он ведь и главой Ордена стал в 1119 году, то есть в возрасте около 40 лет! Да и самому-то Годфруа Булонскому в год смерти еще не исполнилось тех же сорока лет! Получается, оба рыцаря были молодыми, то есть явно не Жак де Молэ, семидесятилетний дедушка. Между прочим, 20 лет — самый что ни на есть чудесный возраст для рыцаря — масса энергии и искренняя вера, не отягощенные старческими раздумьями. Так что выбирать нам не приходится: нечто Годфруа Булонский ему-таки доверил, иначе все дальнейшее объяснить просто никак не получается. Но почему ж тогда во многих книгах указывается, что на Святую землю Гуго де Пейн по прозвищу Поганый (то есть Гуго Язычник) попадает в… 1104 году вместе со своим синьором графом Шампанским? Иными словами, получается, что Гуго де Пейн участвовал в походе в 1104. году и в то же время тесно общался с Годфруа Булонским, но Годфруа умер в 1100 году и не мог иметь разговоров с Пейном в 1104 году — ни в Европе, ни в Палестине, нигде на земле! Выходит, что оказаться одновременно в Иерусалиме они могли в один-единственный год — 1099, то есть в то г год, когда и было положено начало созданию Ордена Храма, и, следовательно, эта дата нам не врет. А вот почему ее так усиленно стали потом скрывать — вопрос особый. Он, очевидно, как раз и связан с «выключенной» из времени деятельностью тамплиеров. Следовательно, эта деятельность была тайной, ее требовалось спрятать, и спрятали — передвинув реальную дату основания Ордена на два десятилетия вперед… Но зачем? Что потребовалось так неуклюже прятать? Сейчас мы это попробуем выяснить, но прежде я хочу напомнить еще одну интересную деталь. Годфруа Булонский не только взял Иерусалим и прогнал турок. Годфруа Булонский был избран франками королем Иерусалима. Нет, официально он не считается королем Иерусалима, королевский счет ведется с Балдуина Первого, его родного брата. Все дело в том, что Годфруа был избран, но не был коронован. Во-первых, он «королевствовал» всего 1 год, а потом умер. Во-вторых, он не хотел быть королем. Себя называл он предельно просто: Защитник Гроба Господня. Но весь этот год Иерусалимом правил именно он. И как правитель он мог позволить себе создать светский рыцарский орден. И создавал бы он такой орден из людей, которых лично знал и которым абсолютно доверял. А кому может доверять рыцарь-король? Только товарищу по оружию, показавшему смелость и мужество в бою, честному и верному своей клятве. Вероятно, молодой рыцарь Гуго был достоин, чтобы ему доверили любую тайну. Но почему после смерти Годфруа ему не только не стали чинить трудностей, а, напротив, оказывали содействие как Балдуин Первый, так и сменивший его Балдуин Второй? Все просто: брат Годфруа дружил с Гуго де Пейном, а Балдуин Второй приходился Балдуину Первому кузеном, то есть, по сути, это была одна семья, и молодого Пейна в этой семье любили. Между прочим, вскоре соратником Гуго де Пейна стал и его сеньор граф Шампанский, он вступил в Орден и не считал себя оскорбленным, что ему приходится подчиняться собственному вассалу. А это, знаете ли, многое говорит не только о дружеских отношениях, но и о личности самого Гуго де Пейна. Одним слоном — весьма достойный человек был этот Гуго, двадцатилетний основатель Ордена бедных рыцарей Христа…
Тайна Иерусалимского короля
Споры о дате рождения Ордена Храма имеют весьма существенную подоплеку, потому что существует еще одна, тайная версия. Прежде Ордена Храма некоронованный король Иерусалима создал другой Орден, и он был первым магистром этого ордена, Этот неучтенный Орден назывался просто — Орден Сиона, то есть сугубо по месту происхождения. Дата рождения Ордена Сиона может быть только одна — 1099 год. Королю требовалось срочно создать рыцарский орден, чтобы не дать заполонившей улицы Иерусалима толпе европейцев разграбить город. Для своего места жительства в Иерусалиме король избрал постройки над разрушенным дворцом Ирода Великого и (что тоже многое проясняет) над развалинами храма Соломона. Остальные районы Иерусалима Годфруа интересовали мало. Впрочем, существует версия, что Орден Сиона существовал и до взятия европейцами Иерусалима и это была тайная организация, которой вменялось в задачу охранять некую тайну. Якобы он столь же древен, сколь и история христианства, если не еще старше. Могло ли такое быть? Да, могло. И тогда Орден Сиона был связан с существованием Иерусалимской церкви, которая и ведала всеми христианскими вопросами на Ближнем Востоке. Орден Сиона мог быть создан для защиты ее тайн. Но и тут не все просто: о какой, собственно, Иерусалимской церкви мы говорим? Если об Иерусалимском храме — он существовал до того момента, когда римские войска полностью «вычистили» город и изгнали всех иудеев, запретив своими постановлениями и приказами саму веру иудейскую: со второго века нашей эры и практически до седьмого не было в Иерусалиме еврейских храмов, они оказались под запретом. Зато была образована Иерусалимская христианская церковь, по римскому образцу (спасибо, римляне). И здесь, конечно, появилась проблема, поскольку то христианство, которое исповедовалось первыми христианами, и то, которое ввел Рим, — это были две разные религии. Так на чьей стороне мог быть Орден Сиона, если он древнее христианской римской церкви? Ясно, что не на стороне победивших. Скорее всего, настоящее христианство в Иерусалиме было тайным и оно очень тесно переплеталось с иудейскими ересями, с учением ессеев, к примеру. Так что, если Орден был создан до иерусалимской «зачистки», это мог быть только иудейский Орден, если после — только Орден христианский. Я больше склоняюсь к Ордену христиан, поскольку в начале Темных веков внутри самого христианства шла жесткая и бескомпромиссная теологическая война. После седьмого века в Иерусалим понемногу стал возвращаться иудаизм, вместе с его носителями. В это же время зародился и ислам.
А после появления ислама существование рыцарского христианского ордена становилось просто необходимым. Слишком большую угрозу увидели в исламе сторонники христианского монотеизма: в Иерусалиме и вообще на Святой земле одновременно оказались три религиозные структуры, выросшие из одного источника — древнего иудаизма: сам иудаизм, ислам и христианство. Сами понимаете, наиболее страшные взаимоотношения между религиями складываются именно там, где они имеют общие корни. Но вот был ли создан Орден Сиона или это измышления позднего времени — достоверно никто не знает. Хотя какой-то орден специального назначения просто обязан был существовать! И что подобные ордена действительно существовали до появления европейских рыцарей, нам хорошо известно. Например, Орден святого Антония. Это был эфиопский Орден, образованный в IV веке н. э. О нем практически не осталось свидетельств. Известно лишь, что его рыцари носили черные с синим мантии с синими трехконечными крестами на груди, а старшие рыцари имели на одежде двойные кресты. Во многих европейских странах имелись ответвления Ордена святого Антония, и сомневаться в его существовании вряд ли приходится, если бы не одна деталь: средневековые тексты сообщали, что «…в 370 г. от Рождества Господа нашего Иоанн, император Эфиопии, известный как Prestor John, собрал монахов в духовно-рыцарский орден под именем и защитой св. Антония, патрона его империи, и даровал им многие привилегии. И когда они стали рыцарями, они приняли вышеупомянутый устав св. Василия и его установления». Вроде бы документальное свидетельство, если бы не одно «но»: в документе упоминается некий Prestor John. Который в данном контексте может оказаться как искаженным протектором Иоанном, так и мифическим Prestor’om John’ом. А когда в средневековом повествовании появляется этот самый Prestor John (в русском варианте Пресвитер Иоанн), то есть очень большая вероятность, что речь идет о фальшивке, поскольку еще никому не удалось доказать, что этот Prestor John когда-либо существовал на самом деле. Однако если учесть, каким образом номинировал себя уже известный нам Годфруа Булонский — протектором Иерусалимского королевства, тогда и должность эфиопского владыки может стать нам понятнее — протектор Эфиопии Иоанн. То есть не Пресвитер Иоанн с его вымышленным царством, а реальное историческое лицо, управляющее эфиопскими землями, увы, не император, как заявлено в тексте, но правитель африканских земель с эфиопской церковью по главе. Конечно, не с 370 года, а позже Орден святого Антония был хорошо известен в Европе. Обрааован он был для защиты христианской веры и особое значение имел деш севера Африки, где к X веку усилилось влияние ислама. Почему бы не предположить, что и Годфруа Булонский для той же самой цели, в его время гораздо более актуальной, собрал своих рыцарей в столь же необходимый орден? Тогда понятно, почему он хотел именоваться не королем, а протектором. Годфруа прежде всего был рыцарем Христа. Осталось описание этого человека, сделанное современным ему хронистом Григорием Тирским: «Он был верующим человеком, простым в обращении, добродетельным и богобоязненным. Он был справедлив, избегал зла, он был правдив и верен во всех своих начинаниях. Он презирал тщеславие мира, качество редкое в этом возрасте, и особенно среди мужей воинской профессии. Он был усерден в молитвах и благочестивых трудах, известен своим обхождением, любезно приветливый, общительный и милосердный. Вся его жизнь была похвальна и угодна Богу. Он был высок ростом, и хотя нельзя было сказать, что он был очень высок, однако он был выше, чем люди среднего роста. Он был муж несравнимой силы с крепкими членами, мощной грудью и красивым лицом. Его волосы и борода были русыми. По общему мнению, он был самый выдающийся человек во владении оружием и в военных операциях». Благородный, умный, мужественный и образованный. В Иерусалим он пришел не грабить, а сохранять. Для этого и создал Орден.
Но кто же был в составе его Ордена? Этого мы никогда не узнаем. Однако там, скорее всего, оказались Гуго де Пейн и Годфруа де Сент-Омер, а может быть, и остальные семеро, которые и положили потом, после выполнения некоего задания, основание другому ордену — Ордену Храма. Их имена дошли до нас весьма отрывочно и к тому же не все девять: некие Роланд и Годфруа, Жоффруа Биссо, Пайен де Мондидьер, Аркамбо де Сент-Аман. О самом де Пейне нам известно, что после смерти Годфруа он вернулся в Европу, успел там жениться, родить сына и снова оказался в Иерусалиме, но уже в 1104 году, после чего о его перемещениях нет сведений до 1114 года, когда он вновь отправляется в родные пенаты, собирает рыцарей, и эти девять основоположников в 1118 году оказываются все в том же Иерусалиме и все на том же самом месте — точно над подземельями Соломонова храма. Имели ли набранные в воинство де Пейна рыцари отношение к Ордену Сиона или не имели, мы не знаем. Но они присутствовали на Соборе в Труа, где рыцари-тамплиеры были признаны Орденом. Скорее всего, именно эти рыцари Сиона и создали после выполнения задания свой собственный Орден, усеченное название которого мы знаем как Орден Храма, или тамплиеры, а официальное звучало так: Орден бедных рыцарей Христа из Храма Соломонова или, в другой интерпретации, Бедные рыцари Иисусовы из Храма Иерусалимского. Известно, что среди первых рыцарей Храма оказались также Андре де Монбар и граф Шампанский. Что же искали или что должны были охранять эти молодые бедные рыцари Христовы?
Ведь по большому счету само образование этого рыцарского Ордена в этом месте и в это время наводит на некоторые размышления. Почему Орден образуется во время Первого крестового похода — не раньше и не позже? Почему количество рыцарей не увеличивается в первое десятилетие и почему, в отличие от иоаннитов и тевтонцев, самый богатый орден в численном отношении развивается так плохо, что папе лично приходится напоминать Великому магистру о необходимости роста численности нового рыцарства? Да и вообще, сами только это представьте, рыцари, которые прописали своей целью охрану паломников в Святой земле, собираются это делать… вдевятером? Чем на самом деле занимаются в течение десятилетия рыцари Храма в Иерусалиме? Не говорите только, что они разъезжают по иерусалимскому королевству и защищают верных от неверных! И чем занимались они в течение предыдущего десятилетия, когда назывались еще рыцарями Сиона?
Знаете, на вопрос, чем они занимались, ответ существует. Это совершенно точно задокументированный ответ археологов. Исследуя огромные помещения под местом обитания тамплиеров в Иерусалиме, то есть над огромными подземельями под храмом
Соломона и дворцом Ирода Великого, в XIX веке английские исследователи древностей обнаружили следы раскопок. И по найденным там вещам можно сказать абсолютно точно: рыцари копали. Что раскопками занимались именно тамплиеры, доказывать не надо: археологи нашли шпоры, остатки орудий труда, вооружения. Эти милые вещицы могли принадлежать только рыцарям Храма. Но что они выкопали? Достоверно этого мы, конечно, не знаем. Но можем догадываться.
Уже в наши дни на Святой земле была совершена удивительная находка: юный арабский пастушок, спасаясь от грозы, спрятался в пещере и совершенно случайно обнаружил в Кумране, расположенном на берегу Мертвого моря, старинные свитки, спрятанные в сосудах. Эти древние тексты сегодня широко известны как кумранские рукописи или свитки Мертвого моря. Это наиболее древние еврейские духовные тексты, которые удалось разыскать. Часть из них является изложением книги, которую мы знаем как Библию, часть касается сугубо жизни для авторов современной — то есть близкой по времени к первому веку нашей эры, когда, как всем понятно, должен был жить основатель христианства, которого распяли на кресте, а он воскрес и с тех пор считается одним из лиц нашего с вами бога. Никаких свидетельств божественной сути Иисуса в этих свитках не нашли, зато нашли множество пророчеств о явлении подобного богочеловека, относящихся к эпохе, предшествующей христианской. Тексты были тесно связаны с иудаизмом и мировоззрением радикального течения в иудейском богоискательстве — ессеями. Кроме текстов обнаружили и еще одну, совершенно удивительную вещь — так называемый Медный свиток. Так он был назван по самой простой причине: текст его для надежности записали на листе меди, а затем свернули в свиток. Получилась такая мощная медная труба из множества слоев, которые археологи очень боялись раскрывать, чтобы не повредить самого текста. Долгое время этот текст открывали крошечными порциями, разрезая на полосы, и подвергали обработке. Самое удивительное, что даже через два тысячелетия свиток оказался вполне читаемым. Весь текст состоял из 61 пункта и являлся своего рода указателем, где и что искать. Также в тексте свитка говорилось, что для надежности второй такой свиток помещен под развалинами храма Соломона:
(1). В крепости, которая в долине Ахор, сорок локтей под ступенями, ведущими к востоку: сундук с деньгами и его содержимое семнадцать талантов весом.
(2). В надгробии, в третьем ряду каменной кладки: легковесные слитки золота.
(3). В Большой цистерне, которая во дворе перистиля, в облицовке ее дна, сокрыты в углублении против верхнего отверстия: девятьсот талантов.
(4). В водостоке места бассейна: сосуды для десятины, среди них сосуды вместимостью в 1 од и амфоры — все с десятиной и припасами Семилетья и второй десятиной, от сточных отверстий до впускного отверстия и на дне желоба шесть локтей с севера в сторону выдолбленного водоема для погружений.
(5). Восходя по лестнице убежища с левой стороны, три локтя над полом: сорок талантов серебра.
(6). В Соляной яме, которая под ступенями: 42 таланта.
(7). В углублений старого Дома дани на Плите цепи: шестьдесят пять слитков золота.
(8). В подземном ходе, который во дворе: деревянная бочка и внутри мера не десятинного добра и семьдесят талантов серебра.
(9). В цистерне, которая в девятнадцати локтях против восточных ворот, в ней сосуды в углублении, которое в ней: десять талантов.
(10). В цистерне, которая под стеной на востоке, в уступе скалы: шестьсот кувшинов серебра (и под Большим порогом).
(11). В водоеме, который на востоке, в яме в северном углу, зарыто на один локоть: четыре (сосуда), 22 таланта.
(12). Во дворе девять локтей под южным углом: золотые и серебряные сосуды для десятины, кропильницы, чаши, жертвенные кубки, сосуды для возлияний, всего шестьсот и девять.
(13). Под другим, восточным углом, зарыто на шестнадцать локтей: 40 талантов серебра.
(14). В шахте, которая на севере его: сосуды для десятины и одеяния. Ее вход под западным углом.
(15). В могиле, которая в стволе ее шахты на севере, три локтя под телом: 13 талантов.
(16). В большой цистерне, в отверстии в колонне на севере ее: […] талантов.
(17). В подводящем канале, который [неразборчиво], как войдешь, четыре […] локтя
40 талантов серебра в сундуке.
(18). Между двумя давильными прессами для масла, которые в долине Ахор на полпути между ними, зарыто на три локтя, два горшка, наполненные серебром.
(19). В яме, которая в дне давильного пресса: 200 талантов серебра.
(20). В восточной яме, которая к северу, в выемке: 70 талантов серебра.
(21). В шлюзе плотины долины Секака зарыто на один локоть: […] 30 талантов серебра.
[…]
(26). [Во внутренней ко] мнате площадки Двойных врат, обращенной к востоку, в северном входе зарыт на три локтя сокрытый там кувшин: в нем один свиток, под ним 42 таланта.
(27). Во внутренней комнате угла сторожевой башни, которая обращена к востоку, зарыто у входа на девять локтей: 21 талант.
(28). В гробнице царицы, на западной стороне, зарыто на двенадцать локтей 9 талантов.
(29), В шлюзе плотины, который в мосту верховного жреца…девять локтей… талантов… […]
(34). В водопроводной трубе, которая на восточной тропинке к Сокровищнице, что рядом с входом — кувшины для десятины и свитки меж кувшинов.
(35). Во Внешней долине в середине Круга на камне, зарыто на семнадцать локтей под ним; 17 талантов серебра и золота…
(36). В шлюзе плотины при выходе из теснины Кедрона зарыто на три локтя: 7 талантов.
(37). На стерне Шаве, обращенной к юго-западу, в подземном ходе, выходящем на север, зарыто на двадцать четыре локтя: 67 талантов.
(38). В оросительной цистерне Шаве, в стоке, который в ней, зарыто на одиннадцать локтей: 70 талантов серебра.
(39). В сточной канаве, которая в нижней части цистерны (для сбора дождевых вод), зарыто на расстоянии три локтя и два (?) от ее дна, в обмазке ее стенок четыре статера.
(40). Во Второй ограде в подземном ходе, что обращен на восток, зарыто на восемь и половину локтя: 24 таланта.
(41). В подземных ходах пещер в ходе, обращенном на юг, захоронено в обмазке на б локтей 22 таланта.
(42). В воронке: серебро из освященных приношений.
(43). В трубе для вод, которые стекаются к сточному бассейну, захоронено на семь локтей от широкой части в сторону отверстия их стока 9 талантов.
(44). В гробнице, которая к северу, у входа в теснину Места пальм, у выхода из Долины, все в ней освященные приношения.
(45). В сточном желобе, который в цитадели Сенаа, открывающемся на юг во втором ярусе, где он тянется вниз сверху: 9 талантов.
(46). В цистерне Ущелья бездн, которая питается из Большого вади, в ее полу 12 талантов.
(47). В водоеме, который в Вет Керем, десять локтей на его левой стороне, как войдешь: 62 таланта серебра.
(48). В чане давильного пресса для оливкового масла, в его западной стенке, каменная затычка в два локтя (это отверстие): 300 талантов золота и десять сосудов для служб.
(49). Под надгробием Авессалома, на западной стороне зарыто на двенадцать локтей 80 талантов.
(50). В отстойном бассейне Купальни с проточной водой под сточной канавой: 17 талантов.
(51). […], в его четырех внутренних угловых опорах сосуды для десятины, внутри них монеты с изображениями.
(52). Ниже южного угла портика в гробнице Цадока, под площадкой экседры сосуды для отбросов десятины, порченой десятины, внутри них монеты с изображениями.
(53). В экседре скалы, обращенной на запад, перед Садом Цадока, под большим замуровывающим камнем, который в полу ее: освященные приношения.
(54). В могиле, которая под брусчаткой: 40 талантов.
(55). В могиле простых людей, которые умерли освобожденными от совершения предписанного обряда чистоты: сосуды для десятины или отбросов десятины, внутри них монеты с изображениями.
(56). В Доме двух водоемов, в водоеме как войдешь в него из его отстойных бассейнов: сосуды для десятины, внутри них монеты с изображениями.
(57). В выдолбленных камерах западной могилы разбросаны 900 талантов золота: в кувшинчиках 60 талантов. Вход ее с запада. Под запирающим камнем кувшинчики. Под порогом погребальной камеры: 42 таланта.
(58). В горе Геризим под входом верхней шахты: один сундук, и его содержимое, и 60 талантов серебра.
(59). В устье источника Храма: серебряные и золотые сосуды для десятины и денег, всего там 600 талантов.
(60). В Большом стоке Чаши: утварь Дома чаши всего весу там: 71 талант двадцать мин.
(61). В яме, примыкающей с севера, в отверстии, открывающемся к северу, захоронено у его стока: копия этого документа с объяснением и своими измерениями, и опись каждой вещи, и другое.
Прочли? А теперь подумайте: если рыцарям удалось найти хотя бы часть этих сокровищ, они из бедных тамплиеров сразу же становились богатым Орденом. По моим подсчетам, вес драгоценностей из подземелья превышал несколько тонн. Несколько тонн золота и серебра плюс драгоценные камни. Но хотя их работа была тайной, все дело в том, что утаить эти сокровища они не могли. Их тайна была тайной протектора Годфруа Булонского и родных ему по крови последующих королей — Балдуина Первого и Балдуина Второго, связанных с рыцарями-археологами долгой дружбой. Хотя мы не знаем, какой договор между протектором и рыцарями был на самом деле. Вполне вероятно, что земные ценности его не интересовали, а вот сохранившиеся документы — очень привлекали. И священные реликвии, которые должны были находиться буквально под ногами храмовников — тоже.
Хорошо, может сказать современный читатель, верим, верим, но почему они так долго копали? Эх, не знаете вы, с какими трудностями столкнулись рыцари во время этих раскопок и что собой представляет пресловутое подземелье. Если вы видите его чем-то вроде подвала под домом, то позвольте лишь усмехнуться. Это буквально норы, идущие сквозь скальный грунт в более мягкую породу, сеть нор, ходов, изгибов, проложенная в настоящей и несокрушимой скале, на которой и были построены в древности иерусалимские здания. Когда англичане пробовали исследовать подземелья дворца и храма, им пришлось идти по ходам тамплиеров, а тем? А те разгребали землю руками и маленькими лопатками, уходя все глубже и глубже, и такое исследование (само собой, негласное) очень похоже на попытки арестантов вырыть спасительный ход из замка Иф при помощи заточенной столовой ложки. Основание храма и дворца самой судьбой было предназначено для лучшего в мире тайника! Англичане, люди технически грамотные, вскрыв несколько ходов, затем спустили вниз лебедку с платформой-клетью: только так можно было достичь предельной глубины, где располагался тайник. Но и после прохода вниз в кромешной тьме лежали все новые и новые завалы. Девять человек и огромные заваленные землей и камнем подземные пустоты… не смешите меня! Удивительно, что рыцарям вообще удалось туда проникнуть и что-то найти. А о том, что они там что-то нашли, можно судить хотя бы по странному поминанию в средневековом тексте каких-то неадекватных действий потомков Гуго де Пейна. По словам историка Луи Шарпентье, Гуго «был женат и имел от этого брака, по крайней мере, одного сына — это Тибо де Паапс, ставший в 1139 году настоятелем Цистерцианского аббатства в Сен-Коломб-де-Санс… Известно также, что у этого сына были некоторые неприятности в связи с тем, что он, желая принять участие во Втором крестовом походе, заложил золотую корону с драгоценными камнями и золотой крест, сделанные будто бы самим святым Элуа и принадлежавшие его аббатству…» Интересно также, что рыцари-тамплиеры давали обет целомудрия, послушания и бедности. Скажете — традиционные рыцарские обеты?
В первых двух обещаниях — да, традиционные. Но вот авторы знаменитых книг о масонской истории Кристофер Найт и Роберт Ломас заглянули в сугубо латинский текст и… то, что в переводе стало «бедностью», было на самом деле «коллективным владением». Проще говоря, рыцари клялись не делить сокровища между собой, а владеть ими сообща. То есть автоматически находки рыцарей становились общей орденской собственностью. И пока их было всего девять, и пока они были связаны клятвой Годфруа Булонскому, так оно и было. Принимать новых членов и открывать им свою тайну? Очевидно, этому рыцари сопротивлялись изо всех сил и оттянули время принятия решения до практически предельного срока, успев завершить свои изыскания и изъять все, что необходимо было изъять. Вот в этот страшный для Ордена (еще непризнанного) момент и начинается большая тамплиерская торговля: они продают свой секрет близкому другу графа Шампанского, набирающему силу настоятелю цистерианского монастыря Бернару Клервоскому. А тот уговаривает папу вывести рыцарей из подчинения Иерусалимскому патриарху и передать под управление Святого престола. То есть рыцарям даруется полная защита от всех светских и церковных властей. Единственная власть, которая может им что-то приказать, — это сам папа. Этим изначальным условием тамплиеры поставили себя в исключительное положение. Не было в европейском средневековом мире никакого иного ордена, который получил такую степень внутренней свободы. Очевидно, то, что нашли рыцари, стоило такого «особого» участия? Ох, стоило. Ведь к возвращению рыцарей Храма во Францию Бернар Клервоский и Гуго Шампанский (оба в курсе раскопок) выстроили на вендеврских болотах Замок Железных Часовых — весьма любопытное сооружение, куда можно было добраться, только зная секрет «исчезающей» дороги: хитроумные создатели провели путь к замку по затопленной дамбе, при помощи особого устройства воду можно было на короткое время отвести, затем дорогу снова скрывала вода. Считается, что находки тамплиеров хранились именно в этом надежном месте. Впрочем, по части хранения находок тамплиеры были изворотливы и искусны. Пока еще ни единому человеку не удалось найти сокровища тамплиеров.
Так тамплиеры сдали Бернару золото и серебро? Скорее всего — нет. Сдали, но не золото и серебро, а то, что дороже золота и серебра, — правду о том, кто есть тот бог, которому молятся по всему христианскому миру. Тексты. Даже если это был аналог кумранских рукописей, то скандал мог разразиться такой, что разом бы похоронил церковь, которая в скором времени станет называться католической. Вероятно, церковь спасло только то, что спасало ее неоднократно: дарование рыцарям особых выгод и… их безграмотность. Нет, я не хочу сказать, что рыцари были не обучены читать и писать. Все они происходили из знатных семей и грамоту, конечно, знали. Но вспомните, что говорил на процессе через пару веков Великий магистр Жак де Молэ: я простой солдат, не обученный грамоте. Под «грамотой» Молэ подразумевал умение читать на латыни. А тексты, кои нашли рыцари, были и вовсе на арамейском. Требовался человек ученый и имеющий контакты с ученым миром. В средневековье читать такие тексты могли только высокообразованные монахи-интеллектуалы или же еврейские переселенцы, которых было немало на юге Франции, недаром по легенде, которую нам еще предстоит озвучить, Мария Магдалина с наследниками, бежав из охваченной войной Иудеи, нашла пристанище в Марселе.
Так что все наши нити ведут из Палестины к человеку, ставшему легендой, — монаху Бернару из Клерво, впоследствии признанному святым. Именно он адекватно воспринял находки рыцарей, именно он первым признал возможность создания особых Орденов — рыцарско-монашеских.
Монах Бернар
Это был странный человек, служивший церкви с яростью и полной самоотдачей. И в то же время он мог честно признать формулировку, что в споре рождается истина. Во всяком случае, он не отказывался участвовать в диспутах с людьми, которых считали еретиками. Именно он, как известно, вел знаменитые диспуты с катарами и имел смелость сказать, что вера их и чистота этой веры заслуживают похвалы, то есть вывод Бернара был ровно противоположен выводам Святого престола. Любопытный, между прочим, факт.
В годы, когда рыцари-храмовники искали союзника, Бернар был еще страшно молод. Если он родился где-то около 1090 года, то в 1119 ему было около тридцати. Известно также, что монашеский путь он избрал в году так 1112–1113, поскольку на момент пострижения ему исполнилось всего 22 года, а в 1115 году он уже был поставлен во главе аббатства Клерво. Молодой, активный, ищущий — лучшего союзника и представить трудно. Рыцари, отвоевавшие Святую землю, наверно, казались подобными ангелам. Ведь в год начала первого крестового похода ему было всего пять лет! Таким образом, младший современник тамплиеров мог понять их гораздо лучше, чем умудренные сединами и дряхлые уже патриархи. Он и понял. Именно его перу принадлежит сочинение, имеющее характерное название: «Похвала новому рыцарству». Если традиционное понимание монашества отрицало любую возможность защищать свою или чужую жизнь с оружием в руках, то Бернар считал, что в новое и неспокойное время всем, кто желает достичь святости (то есть становится монахом и удаляется от мира), разрешено проливать чужую кровь. Благодаря его текстам и появилось это странное соединение понятий — рыцари-монахи. Благодаря ему и возникли первые монашеско-рыцарские ордена, то есть союз меча и креста.
Само сочинение имеет небольшой объем, но говорит очень много об изменениях, произошедших с 1095 года в сознании людей. Сочинение написано в виде письма Великому магистру Ордена тамплиеров Гуго де Пейну.
«Гуго [де Пейну], рыцарю Христову и наставнику Христова воинства — Бернар, единственно по имени аббат Клерво, желает, дабы тот сражался сражением добрым.
Если только я не ошибаюсь, дорогой Гуго, не раз и не два, а трижды вы просили меня написать несколько слов во увещевание вам и вашим товарищам. Вы говорите, что если мне не дозволено держать копье, я хотя бы перо свое мог направить против врага-тирана, и что сия духовная, а не материальная, поддержка с моей стороны была бы вам не меньшим подспорьем. Я немало уже заставил вас прождать, но не оттого, что пренебрегаю вашей просьбой, а затем, чтобы меня нельзя было обвинить в легком и поспешном к ней отношении. Я боялся, что схвачусь за дело, которое лучше было бы совершить более умелой рукой, и которое из-за меня останется столь же важным для исполнения и еще более усложнится.
Посему, недаром прождав столько времени, я теперь сделал что смог, и пусть мою неспособность не принимают ошибочно за нежелание. Да судит читатель, что получилось. Если иные найдут мой труд неудовлетворительным или не достигшим цели, я буду, тем не менее, удовлетворен, поскольку сумел дать вам все, сколько имел».
Таковым обращением начинается этот текст. Далее на протяжении нескольких глав Бернар рассматривает аспекты возможности существования «монахов с мечом».
В первой главе, названной «Слово увещевания к рыцарям Храма», он пишет о них такие проникновенные строки: «Сие, говорю я, новый род рыцарства, неведомый прошедшим векам. Неустанно ведет оно двоякую войну: против плоти и крови и против духовного воинства зла на небесах. Если некто противостоит врагу во плоти, полагаясь исключительно на силу плоти, я едва ли стал бы об этом говорить, ибо сие распространено достаточно широко. И когда война ведется силою духовною против пороков или демонов, это тоже не представляет собой ничего примечательного — хотя и само по себе достославно — ибо мир полон монахов. Но когда кто видел мужа, могуче препоясывающегося обоими мечами и благородством метившего пояс свой, и не счел бы сие явление достойным удивления, тем более, что до сей поры такое было неизвестно? Воистину, бесстрашен тот рыцарь и защищен со всех сторон, ибо душа его укрыта доспехами веры так же, как тело — доспехами стальными. То есть он вооружен вдвойне и не должен бояться ни беса, ни человека. Не боится он и гибели, — нет, он жаждет ее. Отчего бояться ему жить или умереть, если для него жизнь — Христос, и смерть — приобретение? Радостно и верно стоит он за Христа, но предпочел бы уничтожиться и быть со Христом, ибо сие — намного лучше. Выступайте же уверенно, о рыцари, и с сердцем решительным гоните врагов креста Христова. Знайте, что ни смерть, ни жизнь не может отделить вас от любви Бога, пребывающей во Иисусе Христе, и в каждой опасности повторяйте: «Живем мы или умираем, мы — Господни». Что за слава — возвращаться с победою из подобной битвы! Сколь блаженно погибнуть в ней, ставши мучеником! Радуйся, отважный воитель, если ты живешь и побеждаешь во Господе, но паче того гордись и ликуй, если умираешь и ко Господу идешь. Воистину, жизнь плодотворна и победа славна, но святая смерть важнее их обеих. Если благословенны те, кто умирает во Господе, то сколь больше — те, кто умирает за Господа!»
Иными словами, тамплиеры — вот наш ответ проклятым туркам. Кто умирает за господа — он святой. Папа, посылая своих рыцарей воевать Святую землю, обещал всего-то отпустить грехи прошлые и грехи будущие, а Бернар? Фактически этими словами он обещал тамплиерам бессмертие. Не случайно, совсем не случайно Гуго де Пейн считал, что перо Бернара можно приравнять к копью. Дети одного времени, они оба жаждали духовных подвигов. Бернар верил, что Христовы рыцари уже в силу своей искренней и сильной веры отличаются от рыцарей-мирян, и одно это дает им право лишать жизни другое человеческое существо. Если убивает мирянин, даже в честном бою, он становится убийцей. Если убивает рыцарь Христа — кровь убитого не может замарать его белые одежды. «Воистину, дорога в очах Господних смерть святых Его, умирают ли они в бою или на постели, но смерть в бою дороже, ибо она — самая славная». В его глазах смерть тамплиера становилась смертью, равной смерти святого!
К рыцарям-мирянам Бернар относился без всякого пиетета, он видел все несовершенство их душ, терзаемых сильными и греховными страстями, о чем и пишет во второй главе «О мирском рыцарстве». «Какова же, о рыцари, та чудовищная ошибка, — задает он риторические вопросы воображаемым диспутантам, — и что за невыносимое побуждение толкает вас в битву с такой суетой и тягостью, целью которых есть ничто, как смерть и грех? Вы покрываете коней своих шелками и украшаете доспехи свои не знаю уж каким тряпьем; вы разукрашиваете щиты свои и седла; вы оправляете упряжь и шпоры золотом, серебром и дорогими каменьями, а после во всем этом блеске мчитесь навстречу своей погибели со страшным гневом и бесстрашной глупостью. Что это — убранство воина или же, скорее, женские побрякушки? Неужто вы думаете, что мечи врагов ваших отвратятся вашим золотом, пощадят каменья ваши или не смогут пронзить шелка? Как сами вы, конечно же, нередко познавали на своем опыте, воину в особенности нужны следующие три вещи: он должен оберегать свою личность силой, проницательностью и вниманием, он должен быть свободен в своих движениях и он должен быстро вынимать меч из ножен. Тогда для чего же вы слепите себе глаза женскими локонами и опутываете себя долгополыми складчатыми туниками, хороня свои нежные, тонкие руки в неуклюжих широких рукавах? А паче всего, — невзирая на все ваши доспехи, — ужасная опасность для совести, ибо столь рискованное дело вы предпринимаете по столь незначительным и пустяковым причинам. Что же еще причина войн и корень споров меж вами, как не безрассудные вспышки гнева, жажда пустой славы или страстное желание ухватить какие-либо мирские владения? Воистину, небезопасно убивать или рисковать жизнью за такое дело». Нет, мирской рыцарь — это порождение алчности и порока. Его братья-тамплиеры не таковы.
В третьей главе «О новом рыцарстве» он дает их портрет. «Рыцарь Христов, скажу я, может наносить удар с уверенностью и умирать с уверенностью еще большей, ибо, нанося удар, служит Христу, а погибая, — служит себе. Он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое и в похвалу добрым. Если он убивает злочинца, то не становится человекоубийцей, а, если можно так выразиться, уничтожителем зла. Очевидно, что он — отмститель Христов злодеям и по праву считается защитником христиан. Если же самого его убьют, то знаем, что он не погиб, а вошел в тихую гавань. Когда причиняет он смерть, то это на пользу Христу, когда же смерть причиняют ему, то это ему самому во благо. Христианин прославляется во смерти язычника, ибо прославляется Христос; смерть же христианина — случай для Царя явить свою щедрость, наградив Своего рыцаря. В одном случае праведные возрадуются тому, что свершилась правда, в другом же скажет человек: «Истинно, есть награда для праведных; истинно, Бог — судия всей земли»». Только не надо думать, что Бернар призывал своих любезных сердцу тамплиеров уничтожать на Святой земле все, что движется. Он был нормальным человеком и хорошо понимал разницу между доказательством веры при помощи меча в бою и простым грабежом или разбоем. Именно от применения чрезмерной силы и превращения «славного рыцарства» в банду мародеров он и предостерегал Гуго де Пейна в следующей, четвертой главе, которую назвал «Об образе жизни рыцарей Храма». Считается, что рыцари «пошили» свой Устав согласно этой рекомендации, почему четвертую главу стоит привести целиком.
«Теперь — в качестве примера, или хотя бы в укоризну тем нашим рыцарям, что сражаются за дьявола, а не за Бога, кратко изложим жизнь и добродетели этих кавалеров Христовых. Посмотрим, как они ведут себя дома и как — в битве, как появляются на людях и каким образом рыцарь Божий отличается от рыцаря мирского.
Прежде всего, никоим образом нет у них недостатка в дисциплине, и не находится в небрежении послушание. Как свидетельствует Писание, сын непослушный погибнет, ибо непокорность есть такой же грех, что волшебство, и противление то же, что идолопоклонство. Посему они приходят и уходят по приказанию своего старшего. Они носят то, что он им дает, и не смеют надевать или вкушать что-либо, поступающее из другого источника. Таким образом, они бегут всякого излишества в одежде и пище и довольствуются необходимым. Они живут, словно братья, в радостном и трезвом обществе, без жен и детей. Дабы не было никакого недостатка в их евангельском совершенстве, они селятся совместно, одной семьею, не имея никакой личной собственности, заботясь о том, чтобы хранить единство Духа в узах мира. Можно сказать, что все их множество имеет одно лишь сердце и одну душу, до такой степени, что никто не следует своей собственной воле, а старается следовать за командиром.
Никогда не сидят они без дела и не слоняются бесцельно, а по редким случаям, когда не находятся на посту, всегда заботятся о том, чтобы заслужить свой хлеб, чиня изношенные доспехи и изорванную одежду или просто наводя порядок. В остальном ими руководят общие нужды и приказания их наставника.
Между ними нет лицеприятия, и почтение оказывают заслугам, а не благородной крови. Они соперничают друг с другом во взаимном уважении и носят бремена друг друга, исполняя тем самым закон Христов. Ни одно неуместное слово, праздный поступок, несдержанный смешок, ни даже легчайший шепот или ворчание, будучи замечены, не остаются без исправления. Они отреклись от костей и шахмат и с отвращением отвергли гончую охоту; не услаждают себя нелепой жестокостью охоты соколиной, что у других в обычае. Что до шутов, чародеев, бардов, трубадуров и поединщиков, они их презирают и отвергают, как и многие иные тщеты и неразумные хитрости. Волосы они имеют короткие, в соответствии с речением апостола, говорящего, что постыдно мужу ухаживать за мягкими локонами. Редко они моются и никогда не сооружают причесок, довольствуясь видом растрепанным и запыленным, несущим отметины солнца и их доспехов.
Когда приближается битва, они вооружаются внутренне — верой, а внешне — сталью, а не украшаются золотом, поскольку их дело — вселять во врага страх, а не распалять его алчность. Лошадей они выбирают сильных и быстрых, а не видных и богато убранных, думают о сражении ради победы, а не о параде ради зрелища. Мыслят они не о славе и стараются быть грозны, а не ярки. В то же время они не вздорны, не опрометчивы и не спешат сверх меры, а трезвы, предусмотрительны и благоразумно выстраиваются в четкие порядки. Воистину, подлинный израильтянин — муж мира, даже когда выступает на битву.
Оказавшись в пекле сражения, рыцарь сей отбрасывает прежнюю свою кротость, словно бы говоря: «Не ненавижу ли я тех, кто ненавидит Тебя, Господи; не мерзки ли мне враги Твои?» Мужи сии немедля яростно бросаются на врага, полагая его будто стадом овец. Насколько бы враг ни превосходил их числом, они никогда не относятся к нему как к войску жестоких варваров или к страшной орде. Не полагаются они и на свою собственную силу, но верят, что Господь воинств дарует им победу. Памятуют они слова Маккавеев: «Легко и многим попасть в руки немногих, и у Бога небесного нет различия, многими ли спасти или немногими; ибо не от множества войска бывает победа на войне, но с неба приходит сила». Бесчисленное количество раз видели они, как один человек преследовал тысячу, и двое обращали десять тысяч в бегство.
Так, чудесным и небывалым образом, представляются они кротче агнцев, но в то же время яростней львов. Не знаю, было ли бы уместнее называть их монахами или солдатами, но только, пожалуй, лучше было бы признать их и тем, и другим. Воистину, нет у них недостатка ни в монашеской мягкости, ни в воинской мощи. Что скажем мы об этом, кроме того, что сие было соделано Господом и чудно в глазах наших. Это — избранные войска Божии, набранные Им со всех концов земли; доблестные мужи Израильские, поставленные усердно и верно стеречь тот гроб, где находится ложе истинного Соломона, каждый — с мечом в руке и прекрасно обученный военному делу».
В пятой главе, «Иерусалимский храм», Бернар дает описание того святого места, где расположены помещения тамплиеров. Он считает, что святость этого места должна отражаться на самосознании рыцарей. «Воистину, святость — подобающее украшение для дома Божия. Там можно наслаждаться великолепными достоинствами, а не блестящим мрамором, и пленяться чистыми сердцами, а не золочеными филенками. Конечно же, фасад этого храма украшен, но не каменьями, а оружием, а вместо древних золотых венцов стены его увешаны щитами. Вместо подсвечников, кадильниц и кувшинов обставлен этот дом седлами, упряжью и копьями. По всем этим признакам наши рыцари явно показывают, что они воодушевлены той же ревностью по доме Божием, что некогда страстно воспламенила Самого их Вождя, когда Он, вооружив Свои пресвятые руки хотя и не мечом, но бичом, свив оный из нескольких веревок, Он вошел в храм и изгнал купцов, деньги у меняльщиков рассыпал и опрокинул столы у продававших голубей, сочтя неподобающим осквернять сей дом молитвы подобным торгашеством. Посему, побуждаемые примером своего Царя, Его преданные солдаты считают еще более постыдным и нестерпимым, чем переполненность святого места торговцами, — осквернение его язычниками. Стоило им утвердиться в этом святом доме со своими конями и оружием, очистить его и прочие святые места от всякой нехристианской скверны и изгнать деспотичную орду, как они день и ночь стали заниматься упражнениями в благочестии и практическими трудами. Они особенно заботятся о том, чтобы чтить храм Божий усердным и искренним благоговением, принося набожным своим служением не плоть животных по древним обрядам, а истинные жертвы мирные — братскую любовь, верное послушание и добровольную бедность». Далее он рисует сусальную картинку всеобщей любви к рыцарям, благодетелям как со стороны паломников-христиан, начавших стекаться в Иерусалим со всех концов Европы, так и со стороны тех, кого они завоевали (последнее, конечно, измышление и лежит на совести самого Бернара). Завершается это довольно многословное и патетическое рассуждение монаха осанной рыцарям-освободителям и самому граду Иерусалиму, который точно магнитом святости притягивает к себе духовные подвиги:
«Радуйся же, град святой, освященный Всевышним и соделанный Его скинией, дабы это поколение могло быть спасено в тебе и тобою! Радуйся, столица великого Царя, источник столь многих радостных и неслыханных чудес! Радуйся, владычица наций и царица провинций, наследие патриархов, мать апостолов и пророков, источник веры и славы народа христианского! Если Бог попустил, что тебя столь часто осаждали, то единственно ради того, чтобы представить отважным случай проявить доблесть и стяжать бессмертие. Радуйся, страна обетованная, бывшая родником молока и меда для своих древних обитателей, ныне же ставшая родником целительной благодати и животворной пищи для всей земли! Да, говорю я, ты — та добрая и превосходная почва, что в плодородные недра свои приняла небесное семя из сердца предвечного Отца. Что за богатый урожай мучеников взрастила ты из этого семени! Твоя богатая почва произвела чудесные примеры всяческой христианской добродетели для всей земли — иные из них принесли плода в тридцать крат, другие в шестьдесят, а иные же во сто. Потому видевшие тебя счастливо исполнены огромным изобилием твоей сладости и вскормлены твоей великою щедростью. Повсеместно, куда идут они, распространяют славу о твоем прекрасном великодушии и рассказывают о сиянии славы твоей тем, кто ее не видал, возвещая чудеса, в тебе совершенные, даже до края земли. Воистину, славное говорят о тебе, град Божий!»
Вполне понятно, что Бернар был рыцарям многим обязан: от них исходили свитки, которые могли оказаться историческим свидетельством, что Иисус — бог Не думаю, что с этими свитками он успел полностью ознакомиться, но понять, что они могут значить, — Бернар был просто обязан. Таким образом он выдал им самую важную рекомендацию для создания независимого Ордена. А дальше — дальше вопрос техники. Состоялся собор в Труа, и бесхозные рыцари обрели высокого покровителя — папу. Почему именно в Труа? Почему именно Бернар? А тут благодарите графа Шампанского. Труа — его владение. Бернар — его друг. На этот собор удалось созвать огромное число наделенных полномочиями церковных иерархов (сведения приведены в латинском (изначальном) Уставе):
«Имена Святых Отцов, Присутствовавших на Совете.
Первым был Мэтью, епископ Албано, милостью Господа легат Святой Римской Церкви; Рено, архиепископ Реймса; Генри, архиепископ Сенс (Sense); а также их доверенные; Госелин, епископ Суассон (Soissons); епископ Парижа; епископ Тройес (Troyes); епископ Орлеана; епископ Оксерри; епископ Mo (Меаих); епископ Шарлон (Charlons); епископ Лаон (Laon); епископ Бове (Beauvais); аббат Везилэй (Vezelay); который впоследствии стал архиепископом Лиона и легатом Римской Церкви; аббат Сито (Citeaux); аббат Понтиньи (Pontigny); аббат Труа-Фонтен (Trois-Fontaines); аббат Сен-Дени де Реймс; аббат Сент-Этьен де Дижон; аббат Мольм (Molesmes); уже упомянутый Бернард, аббат Клер-факса, чьи слова присутствовавшие единодушно приветствовали. Также присутствовали: мастер Обри де Реймс, мастер Фулчер и несколько других, коих было бы утомительно перечислять. Из оставшихся неупомянутыми, кого выгодно отметить и воздать должное, сказав, что они почитатели правды, были граф Теобальд, а также граф Невер, Андре де Бодеман. Они присутствовали на совете и участвовали, прилежно замечая то из сказанного, что было хорошо, и опровергая то, что считали неверным.
Также присутствовал брат Гуго де Пейн, Магистр Рыцарства, с несколькими братьями, которых он взял с собой. Это были брат Роланд, брат Годфруа и брат Жоффруа Биссо, брат Пайен де Мондидьер, брат Аркамбо де Сент-Аманд. Мастер Гуго со своими последователями поведали выше упомянутым святым отцам о традициях и осуществлении своего скромного начинания и того, кто сказал: Ego principium ui et loquor vobis, что означает: «Я, говорящий вам, есмь начало».
Общему собранию угодно, что обсуждение, которое было здесь, и рассмотрение Святых Писаний, которые были прилежно исследованы со всей мудростью моего лорда Хонориуса, папы Святой Римской Церкви и патриарха Иерусалима, с согласия всего совета и разрешения Бедных Рыцарей Христа Храма, что в Иерусалиме, будет записано и не забыто, надежно сохранено и позволит после праведной жизни каждому, кто желает служить Господу, прийти к создателю, чье милосердие слаще, чем мед, когда сливается с Богом, чья милость похожа на помазание. Per infinita seculonum secula, Аминь».
Между прочим писец, исполнявший обязанности секретаря собрания, не забыл упомянуть и свое имя: «Таким образом, я, Жан Мишель, которому было поручена и доверена эта священная обязанность, милостью Господа был скромным писцом настоящего документа, решением совета и почтенного отца Бернара, аббата Клерфакса».
Далее следуют пункты Устава, которые были приняты и далее стали обязательными для всех рыцарей-тамплиеров, вступающих в Орден. По некоторым сведениям, автором этого устава был сам Бернар Клервоский, по другим — не был. Но то, что его идеи о суровой организации Ордена и очень больших строгостях для рыцарей были использованы, — несомненно. Ведь устав практически аналогичен уставам цистерцианских монастырей.
Жестокий устав тамплиеров
Рыцари-тамплиеры не слишком долго прожили со своим латинским уставом, в котором были закреплены первоначальные правила общежития. Но далее латинский устав делал их странными и красивыми фигурами на средневековом полотне. Это был устав для героев, готовых принять мученическую смерть и жить в чудовищных условиях единственно ради того, чтобы нести свой девиз «Да здравствует Бог Святая Любовь» и двуцветное знамя «боссан», то есть в переводе «пегое, двучастное», символизирующее тьму и свет, черное и белое, чистоту и борьбу с неверными. Однако думается, что смысл знамени был гораздо глубже и рыцари сами пока что этого не понимали или понимали, по такую правду никому открыть не могли. Почему бы не предположить, что не всю найденную при раскопках «литературу» сдали они по назначению? Или, буде даже сдали, но не преминули ознакомиться с переводом? Некоторые пункты своего устава они смело могли позаимствовать из этих текстов, если среди них находились внутренние документы ессеев — с оригинальными духовными практиками, метафорическими обобщениями и религиозными воззрениями, столь близкими всем, кто жил тогда в южных провинцшгх Франции! Впрочем, об этом аспекте речь пойдет ниже. Пока же примем к сведению, что устав тамплиеров был настолько строгим, что некоторые церковные мужи высказались против него именно ввиду того, что писан он не для рыцарей, а для монахов, истребляющих плоть. На что было высказано противоположное мнение: в условиях, приближенных к боевым, требуется создание единой общности, закалить как дух, так и тело. Но скажу прямо: у ближайших соперников тамплиеров — рыцарей-госпитальеров устав оказался настолько мягким, что при решении каких-то тамплиеров выйти из ордена им запрещалось вступать к госпитальерам. Только в более строгий Орден, но не к иоаннитам!
На тот момент в Святой земле один за другим стали создаваться рыцарские ордены. Все они получили название исходя из места жительства: иоанниты, или госпитальеры, — от «госпиталя», в котором они базировались (больницу они построили для паломников, направляющихся в Иерусалим, при той же больнице вырос потом и немецкий, или тевтонский, орден, имевший сначала подчиненное иоаннитам положение), тамплиеры, или рыцари Храма, — от храма Соломона, где была их штаб-квартира, существовал также Орден рыцарей Гроба Господня, очевидно, родственный тамплиерам, и Орден рыцарей Святого Якова. Эти пять рыцарских орденов и были самыми значимыми в средневековом мире. Отличались рыцари формой своих крестов на одежде и цветом плащей. У иоаннитов плащи были черными, а крест изображался на левой стороне и был белым, с раздвоенными концами; у тамплиеров — на белом плаще слева на груди, точно против сердец, раздвоенный крест, такой же, как у госпитальеров, но алый. Рыцари Гроба Господня носили белые плащи со странными, дополнительными алыми крестами (четыре малых креста вокруг свастикообразного большого); якобиты — белые плащи с алым крестом сложной формы, отдаленно напоминающими крест храмовников, с изображением раковины в центре; а у тевтонских рыцарей был белый плащ с черным крестом, точно таким же, как у иоаннитов. Но главное отличие было не в названии, а в том, как себя позиционировали рыцари.
Впрочем, об изначальной тамплиерской истории гораздо больше меня может рассказать кардинал Жак де Витри, живший в XIII веке: он много общался с рыцарями-храмовниками и втайне им симпатизировал: «Некоторые рыцари, любимые Богом и состоящие у Него на службе, отказались от мира и посвятили себя Христу. Торжественными обетами, принесенными перед патриархом Иерусалимским, они обязались защищать паломников от разбойников и воров, охранять дороги и служить рыцарству Господню. Они блюли бедность, целомудрие и послушание, следуя уставу регулярных каноников. Во главе их стояли два почтенных мужа — Гуго де Пейн и Жоффруа де Сент-Омер. Вначале тех, кто принял столь святое решение, было лишь девятеро, и в продолжение девяти лет они служили в мирской одежде и одевались в то, что им подавали в качестве милостыни верующие. Король, его рыцари и господин патриарх были преисполнены сострадания к этим благородным людям, оставившим все ради Христа, и пожаловали им некоторую собственность и бенефиции, дабы помочь в их нуждах и для спасения души дарующих. И так как у них не было церкви или жилища, которое бы им принадлежало, король поселил их в своих палатах, близ Храма Господня. Аббат и каноники Храма предоставили им для нужд их служения землю неподалеку от палат: поэтому их и назвали позднее «тамплиерами» — «храмовниками». В лето милости Божией 1128, прожив совместно и, согласно своему призванию, в бедности девять лет, ойи заботами папы Гонория и Стефана, патриарха Иерусалимского, обрели устав, и была положена им белая одежда. Сие произошло в Труа, на Соборе, возглавляемом господином епископом Альбанским, папским легатом, и в присутствии архиепископов Реймсекого и Сансского, цистерцианских аббатов и множества прочих прелатов. Позднее, во времена папы Евгения, они нашили на свои одежды красный крест, используя белый цвет как эмблему невинности, а красный — мученичества. И поскольку веру нельзя сохранить без строгого послушания, сии умные и набожные мужи, предусмотрительные в отношении себя и своих преемников, изначально не допускали, чтобы проступки братьев оставались сокрытыми и безнаказанными. Тщательно и внимательно соизмеряя природу и обстоятельства проступков, они безоговорочно изгнали из своих рядов некоторых братьев, сорвав с их одежд красный крест. Остальных они заставили поститься на хлебе и воде, есть на земле без скатерти вплоть до достаточного искупления, дабы подвергнуть их позору, а прочих — спасительному страху. А чтобы довершить их смущение, запрещалось им отгонять собак, ежели те прибегут с ними поесть. Было также много других способов смирить братьев, не соблюдающих иноческое послушание и доброе поведение. Число же братьев увеличивалось так быстро, что скоро на их собраниях стало собираться более трехсот облаченных в белые плащи рыцарей, не считая бесчисленных слуг. А еще они приобрели огромные ценности по сию и по ту сторону моря. Им принадлежат города и дворцы, из доходов коих они ежегодно передают некоторую сумму на защиту Святой земли в руки своего верховного магистра, главная резиденция которого находится в Иерусалиме».
Тамплиеры считались самыми неукротимыми и бесстрашными, но в то же время именно они оказались наиболее гибкими в отношениях с местным населением и местными религиями. Очевидно, слова Бернарда попали на благодатную почву. И чтобы понять, каковы были самые таинственные рыцари средневекового мира, нет ничего лучше, чем обратиться к их собственным трудам — то есть к их уставам, латинскому и французскому. Вроде бы в обоих уставах речь ведется об одном и том же, но некоторые пункты французского устава отменяют смысл латинского. Он и принят был позже, когда рыцари набрали силу и могли уже без обиняков проводить собственное решение, ни с кем не советуясь. Но все, что касается внутренних правил, распорядка, формы одежды и прочих бытовых деталей, — это осталось неизменным и в новом уставе. Так что можно составить яркую картинку, как жили в чужой земле европейские рыцари, что им дозволялось, а что запрещалось. Идеализировать наших рыцарей не стоит. Они были живыми людьми и, очевидно, не всегда следовали своим же правилам.
Но прежде стоит ознакомиться с другим рыцарским документом — выдержками из устава Ордена госпитальеров. Он был принят раньше, чем устав храмовников — в 1120 году и написан Великим магистром Ордена Раймондом де Пюи.
«I. Каждый брат, который приемлется и вписывается в сей Орден, свято хранит три обета: Обет целомудрия, послушания и добровольной нищеты без собственного стяжания.
И. За веру Христианскую да стоит твердо; да придерживается всегда справедливости; обиженным да помогает; угнетенных да защищает и освобождает; язычников, неверных и магометан да гонит по примеру Маккавеев, которые гнали врагов народа Божия; да прилежит всем христианским добродетелям; да печется о вдовах и сиротах. Нарушители же сего правила да подвергаются временному и вечному наказанию.
III. В оные дни и собрания, которые в определенные времена каждой четверти года обыкновенно наблюдаем, да читается сие постановление в присутствии всех братьев.
IV. Всякий, кто обременен долгами; или сильно кому обязан правом служения, в сей Орден да не приемлется. Хотя кто и обнадежен братьями к получению креста, однако прежде, нежели облачится в орденскую одежду, да спрашивается: не вписался ли уже в другой какой Орден и не обязан ли супружеством либо гражданскими долгами?
Ибо в случае положив, что одно из сих окажется, то таковой не может уже быть принят в сей Орден.
V. Одежду кавалерскую, черную (vestem pullam) да носит со знамением белого креста на левой стороне; сия одежда обыкновенно да будет в знак мира; в военное же время, когда должно идти на сражение, та же одежда червленого цвета с белым крестом да будет знаком войны.
VI. Никто незаконнорожденный да не приемлется в Орден, выключая натуральных детей высокоименитых и высокородных лиц, и то если таковых мать не будет раба.
VII. Так всеконечно да исключаются из сего Ордена, кто рожден от родителей язычников, т. е, от Маранов, Иудеев, Сарацин, Магометан, Турок и сих подобных, что должно разуметь и о детях таковых князей, хотя оные суть высокородные.
VIII. Равным образом, кто определился в иной какой ни есть Орден, или обязан супружеством, либо учинил человекоубийство и другие важные законопреступленья, в Орден да не приемлется.
IX. Кто желает быть принят в сей Орден, тот по меньшей мере должен иметь 13 лет своего возраста, при том был бы телом здоров, сложением крепок и здравого рассудка; также трудолюбив, терпелив и благонравен.
X. Всякий, прежде принятия в сей Орден, да докажет надлежащим образом благородство предков своих, или фамилий пред некоторыми от Приора и Капитула в обыкновенное собрание нарочно для сего отправленными.
XI. Священнослужению и Богопочитанию все братья ревностно да прилежат и вместо обыкновенного у монахов, под правилами живущих, междочасия, 150 крат ежедневно да чтут молитву Господню; в определенные времена да постятся; ежегодно 3 краты да причащаются Св. Тайнам, т. е. всегда в три торжественнейшие праздники Рождества Христова, Пасхи и Пятидесятницы.
XII. Всякий кавалер по званию своему, отправляющийся на флот в море, да исповедается прежде священнику, и таким образом, очистивши от всех мирских вещей свою совесть, да простится, сделав духовную или другое распределение.
XIII. При отправлении священнослужения и моления, в хорах близ к алтарю да не приступают, чем бы один другому не могли быть препятствием.
XIV. В том порядке, в котором всяк прежде, или после другого в рассуждении времени вступил в Орден, да ходят и садятся.
XV. В известные времена благоговейные крестные ходы да учреждают, и в оных о мире христиан и постоянном согласии, о благословении Великого магистра и всего Ордена да призывают Бога.
XVI. О всяком усопшем кавалере 30 литургий да отправляют: в память которого каждый кавалер приносит горящую свечу с денарием.
XVII. В конвенте чрез все время поста Рождества Христова и четыредесятницы, да имеют проповеди слова Божия и поучения.
XVIII. Никому в свете да не обязуют себя клятвою; никакого военного корабля да не снаряжают без согласия и предзнания Великого магистра; когда произойдет война между двумя христианскими государя^ ми, да не прилепляются ни к одной стороне, но всевозможно да стараются о прекращении раздора и об утверждении между ними согласия и мира».
В целом иоанниты были простые ребята, и в свой Орден они принимали без особых испытаний. Сохранилось описание приема нового брата к госпитальерам:
«Посвятивший себя на службу ордена святого Иоанна Иерусалимского должен был приуготовляться к тому следующим образом: исповедовавшись в содеянных во время мирского жития его грехах, приводился, он в церковь, где, по выслушивании Божественной Литургии, приобщался Святых Тайн; потом будучи облачен в длинное одеяние и не подпоясан, в знак свободы, подходил к алтарю, имея в руках возженный светильник, означавший пламенеющую любовь его к Богу, и представ униженно пред воспринимавшим его братом, просил принять его в сословие братии Ордена святого Иоанна Иерусалимского. Принимавший брат, внимая просьбе, делал ему многие нравоучительные наставления, утверждая его смиренно в душеспасительном намерении, объясняя ему притом, коль полезно есть посвящать себя на защищение веры и служение нищим; напоминая ему строгие постановления ордена, и внушал послушание к начальнику оного и любовь к собратии. После сего приемлющий спрашивал: в силах ли он все то выполнять? и когда в ответе сказывал, что он чувствует себя на таковые подвиги готовым, вопрошал его еще, не сотворил ли он обета в другом каком ордене? Не раб ли чей? И ежели он объявлял себя во всем от вышесказанного свободным, тогда приемлющий его брат приносил ему служебник, и посвящаемый, положа на оной обе руки, совершал обет таковой: «Я, такой-то, творю обет и обещаюсь Всемогущему Богу и Пречистой и Присноблаженной Деве Марии, Матери Божией, и святому Иоанну Крестителю соблюдать всегда с Божиею помощию истинное послушание пред каждым начальником, каковой мне дан будет от Бога и от нашего ордена, сверх сего жить в отречении от собственности и соблюдать целомудрие». По окончании сего снимал новоприемлемый со служебника руки, а принимавший его брат говорил: «Мы тебя исповедуем слугою братии нищих, недугующих и посвященных к защищению католической веры»; он же отвечал: «И я себя таковым исповедую». Потом, приложившись к служебнику, относил его к престолу, клал на оной и, поцеловавши престол, приносил опять служебник в знак послушания к принимавшему его брату, который, взяв мантию и показывая ему белый крест, говорил: «Веруешь ли, брате, что сие есть знамение 'Животворящего Креста, на нем же пригвожден и умре Иисус Христос, быв распят во искупление на грешников?», а он отвечал: «Верую». Приемлющий продолжал: «Сие есть знамение, которое повелеваем носить тебе всегда на твоем одеянии». По сем совершивший обет целовал крест, а приемлющий возлагал на него мантию и с левой стороны крест, и, целуя, произносил сии слова: «Приими сие знамение во имя Пресвятой Троицы, преблагословенных и присноблаженных Девы Марии и святого Иоанна Крестителя, в возвращение веры, в защищение христианского имени и в служение нищим, сего ради, брате, по таковому предмету на тя возлагаем крест, да возлюбиши ты его всем сердцем твоим, да поразиши десницею твоею, защищая оный и сохраниши его безвредна, понеже, если ты, сражаясь за Христа против врагов веры, обратишися вспять, оставиши знамение святого креста и от толикой праведной братии бежиши; то по правилу уставов и обрядов нашего ордена должно яко нарушитель обещания, будеши лишен священнейшего знамения креста, и яко смрадный член узриши себя изгнанным из сообщества нашего». Потом принимавший брат, завязавши на шее его повязки, говорил: «Приими иго Господне, яко сладкое и легкое, под сим обрящеши покой души твоей; мы тебе не обещаем сластолюбий, но единый хлеб и воду и смиренную одежду, и приобщаем душу твою, твоих родителей и ближних к благим деяниям ордена нашего и братии нашей, тако творящей за весь мир ныне и присно ми во веки веков». И новоприемный брат гласил: «Аминь». По окончании сей церемонии целовал он как принимавшего его брата, так и всю предстоявшую братию, обнимая их в знак мира, любви и братства. После сего читаны были совершавшими литургию установленные на сей раз молитвы, и несколько стихов псалтири из псалмов 47 и 32; чем и оканчивался обряд принятия в орден».
Иными словами, все сводилось к мудрым наставлениям, новичка не испытывали. С рыцарями Храма будет посложнее. Поскольку от новинанта требовалась полная самоотдача, то ему учиняли своего рода экзамен и допрос, чтобы выявить качества, которые могут помешать ему как брату Ордена. И эти вопросы касались не только прошлого кандидата, его права распоряжаться своей судьбой (нет ли жены, детей, беспомощных родителей, что осложняло прием), но и того, насколько он готов к такому служению, не стоит ли за желанием вступить в Орден элементарная алчность или желание проливать реки крови. Таковые качества в Ордене совсем не приветствовались, и такой новинант не принимался.
Принятый в Орден брат давал клятву, которая внешне построена на принципах вопросов и ответов (собственно говоря, по этому образцу столетия спустя стали принимать в свои ордены и масоны, вот почему нам такие обряды кажутся сходными). Клятва тамплиера выглядела так:
— Желаешь ли ты отречься от мира?
— Да, желаю.
— Желаешь ли ты исповедовать послушание по каноническим установлениям и по наставлениям папы?
— Я желаю.
— Желаешь ли ты принять жизнь наших братьев?
— Желаю.
Затем тот, кто обращается к нему, должен сказать: «Да поможет нам Господь наш и да благословит нас», и следует прочесть целый псалом.
Затем он должен произнести клятву: «Я…., желаю и клянусь служить Уставу Рыцарей Христа и его рыцарству с Божьей помощью, во имя вечной жизни, и с этого дня мне не будет дозволено избавить жизнь свою от бремени Устава. И клятва моя о вступлении в Орден будет строго храниться. Я передаю этот документ в присутствии братьев, и своей рукой кладу его к подножию алтаря, что воздвигнут в честь всемогущего Господа, и благословенной Девы Марии, и всех святых.
Отныне я приношу обет послушания Господу и этому Дому, и обет жить без имущества и хранить целомудрие согласно наставлениям папы, и строго придерживаться жизни братьев Дома Рыцарей Христа».
Затем он должен возлечь поперек алтаря и, распростершись, сказать: «Прими меня, Господи, по слову твоему, и дай мне жизнь».
А прочие братья должны сказать: «И да не сокрушишь ты меня в моей надежде». Затем он должен сказать: «Господь есть свет мой, Господь есть защитник моей жизни». Затем: «Господь, смилуйся над нами. — Христос, смилуйся над нами. — Господь, смилуйся над нами. — Отче наш».
А затем священник должен сказать: «И не введи нас во искушение…» (После этого следовал ряд молитв и псалмов, брату объясняли правила жизни в Ордене и передавали на руки старшим братьям).
Обряд был длительным и, вероятно, торжественным и красивым.
Первоначально в Орден не имели права вступать отлученные от церкви рыцари, этот пункт был выделен особо: «О рыцарях, отлученных от церкви. Если вы знаете, где собираются рыцари, отлученные от церкви, идите туда, и если кто-то из них хочет вступить в Орден, вы должны не на словах предоставить ему возможность для спасения души. Он может быть принят нами на следующих условиях: пусть рыцарь предстанет перед епископом своей провинции и расскажет о своем намерении. Когда епископ выслушает и простит рыцаря, он должен отправить его к Магистру и братьям Тамплиерам, и если его жизнь честна и достойна их сообщества, если он кажется угоден Магистру и братьям, пусть он будет милостиво принят. Если он впоследствии умрет от перенесенных болей и мук, пусть ему будут возданы все почести братства, как одному из Бедных Рыцарей Тамплиеров. Ни при каких других обстоятельствах тамплиеры не должны быть вместе с явно отлученным от церкви человеком, ни брать его вещи. Это мы строго запрещаем, т. к. это будет ужасно, если они будут, как и он, отлучены. Но если такому человеку только запрещено присутствовать на молитве, тогда возможно общаться с ним, а также принимать его собственность как милостыню, с разрешения его командира». Но этот пункт был в скором времени совершенно изменен и во второй редакции устава (французской) стал выглядеть так, что Великий магистр мог принимать самостоятельное решение об отлученном брате, и если его решение входило в противоречие с церковным, то последнее аннулировалось. А рыцарям не только не возбранялось, но настоятельно советовалось посещать места, где пребывают их отлученные братья, правда — ради спасения их души.
Свой устав простые рыцари (то есть не занимающие высоких должностей) видели пару раз за все время служения в Ордене. Он был им зачитываем в момент принятия в Орден либо при совершении наказания за тяжелый проступок. Они жили больше по традиции, а не по уставу. Однако ни в одном Ордене не было такой дисциплины, как у тамплиеров, и ни один рыцарь не дрался с таким мужеством, как тамплиер. Это потом уже, века спустя, храмовников стали изображать в самом неприглядном виде. А тогда, в начале пути, это был цвет рыцарства — честные, искренние, отважные. В Ордене считалось, что принимать следует тех, кто достоин и может справиться со своими прихотями и пройдет через испытания (орден-то военный), поэтому не было практики приема детей. Тамплиеры это объясняли просто: нет у ребенка свободной воли, не может он знать, что с ним будет через несколько лет. «Хотя устав святых отцов позволяет принимать детей в духовную жизнь, — было записано в уставе, — мы не советуем вам делать этого. Ибо тот, кто желает отдать своего ребенка навсегда в орден рыцарей, должен воспитывать его до того времени, пока он не станет способным крепко держать оружие и очищать землю от врагов Иисуса Христа. Затем пусть отец и мать введут его в Дом и изложат его просьбу перед братьями, и лучше, если он не примет обет, будучи ребенком, но когда станет старше, и лучше, если он не пожалеет о нем, чем если пожалеет. Затем пусть он подвергнется испытанию по разумению Магистра и братьев, и по честности жизни того, кто просит о принятии в братство».
Не поощрял устав и всякую чрезмерность в духовных занятиях: рыцарь — не монах, ему негоже стоять на коленях, это занятие для тех, кто не может держать в руках меча. «Стало известно нам, — пояснял устав, — и слышали мы это от надежных свидетелей, что неумеренно и без ограничения слушаете вы божественную службу стоя. Мы не требуем, чтобы вы поступали так, напротив, мы не одобряем этого. Но мы повелеваем, что как сильные, так и слабые, дабы избежать беспорядка, должны петь псалом, называемый Venite с приглашением, и гимн сидя, и произносить свои молитвы в тишине, шепотом и негромко, дабы молящийся не мешал молитвам других братьев». Иными словами: хочешь молиться — молись, но не до исступления, у тебя, рыцарь, имеются и другие важные занятия: то, что веришь — хорошо, но здесь собрались все, кто верует, ты просто один из них.
Особое внимание зато придавалось одежде рыцарей. И тут в уставе было сразу несколько пунктов, что и как надевать, какие вещи можно иметь, как их хранить и т. д.
Об одеждах братьев
Мы повелеваем, чтобы накидки всех братьев были одного цвета: белого, либо черного, либо коричневого. И мы даруем всем братьям-рыцарям белые плащи, и никому, кто не принадлежит к упомянутым Рыцарям Христа, не позволяется носить белые плащи, так, чтобы те, кто отверг жизнь во тьме, узнавали друг друга, как связанных с Создателем знаком этих белых накидок, что означают чистоту и полное целомудрие. Целомудрие есть уверенность сердца и здоровье тела. Ибо если кто-то из братьев не принял обета целомудрия, не может он ни обрести вечного покоя, ни увидеть Господа, ибо сказано апостолом: «Расегп sectamini cum omnibus et castimoniam sine qua nemo Dcum videbit», что значит: «Старайтесь нести мир всем, храните целомудрие, без которого никто не может увидеть Бога».
Но эти одежды должны быть без всяких украшений и без следа тщеславия. И мы приказываем, чтобы никто из братьев не имел ни кусочка меха на своих одеждах, и ничего иного, что служит привычкам тела, ни даже одеяла, если оно не из шерсти ягнят либо овец. Мы повелеваем, чтобы все носили одинаковые одежды, так чтобы каждый мог одеться и раздеться, и надеть или снять свои башмаки легко. И Хранитель одежд или иной на ёго месте должен тщательно обдумать и позаботиться об этих вещах, чтобы заслужить награду Господа, так, чтобы глаза завистливых и злословных не могли видеть, что одежды слишком длинны или слишком коротки, но должен он распределять их так, чтобы они подходили тем, кто их носит, согласно росту каждого.
А если кто-либо из братьев из тщеславия или заносчивости желает иметь, как положенную ему, лучшую и самую красивую накидку, пусть получит он худшую. И те, кто получает новые одеяния, должны немедленно вернуть старые, чтобы отдать их оруженосцам и сержантам, и часто — бедным, как то сочтет лучшим держатель этого места.
О рубашках
Среди прочих вещей мы милосердно устанавливаем/что из-за сильной жары, что существует на Востоке, от Пасхи и до дня Всех Святых, из сострадания, а не как право, полотняная рубашка выдается всем братьям, кто пожелает носить ее.
О постельном белье
Мы повелеваем со всеобщего согласия, что каждый человек должен иметь одежды и постельное белье по усмотрению Магистра. Мы полагаем, что, кроме тюфяка, каждому будет достаточно одной подушки и одного одеяла, а тот, у кого нет одной из этих вещей, может иметь попону, и он может использовать в любое время льняное одеяло с мягкой подушкой. Спать же всем полагается всегда одетыми в рубашку и штаны, и башмаки и пояса, и там, где спят братья, должен гореть свет до утра. И Хранитель одежд должен. заботиться, чтобы у братьев была хорошо выбрита тонзура, так чтобы их можно было узнавать спереди и сзади, и мы повелеваем строго придерживаться одинаковой манеры, что касается бород и усов, так, чтобы на ваших телах нельзя было заметить никаких излишеств.
О башмаках с длинными носами и шнурках
Мы запрещаем башмаки с длинными носами и шнурки, и воспрещаем любому брату носить их; мы также не разрешаем их тем, кто служит Дому установленный срок. Мы воспрещаем им носить башмаки с длинными носами или шнурки при любых обстоятельствах. Ибо очевидно и хорошо известно, что эти отвратительные вещи принадлежат язычникам. Также не должно носить слишком длинные волосы или накидки. Ибо те, кто служит Царю небесному, должны и душой и телом следовать завету самого Господа, который изрек: «Estote mundi quia ego mundus sum», что значит: «Будьте в мире, как я».
Аналогичные требования выставлять не только рыцарям, но и тем, кто занимал в Ордене более подчиненное положение. «Сюрко братьев-сержантов должны быть совершенно черными, с красным крестом спереди и сзади. И у них могут быть черные либо коричневые плащи; и они могут иметь все, что есть у братьев-рыцарей, кроме снаряжения для лошадей, шатра и котла, которых у них не будет.
И они могут иметь кольчугу без рукавов, [кольчужные] чулки без ступней и chapeau de fer; и все упомянутые вещи они могут иметь по средствам Дома. Один брат конвента может дать другому гарнаш, который он носил год, старую кольчугу, старую тунику, рубашку, штаны и сапоги; и фонарь, если он знает, как делать его, оленью и козью шкуры. А если кто-либо из оруженосцев покидает своего господина, и он прослужил свой срок в Доме, его господин не должен брать у него ничего из одежды, что дал ему, кроме гарнаша, который носил год, и он может дать ему, если пожелает, тот, который носил два года.
По общему решению совета мы запрещаем и приказываем изгонять, за общий порок, любого, кто без позволения был в Доме Господнем Рыцарей Храма; также чтобы сержанты и сквайры не имели белых одежд, так как от такой привычки делается великий вред для Дома; так в отдаленных регионах есть фальшивые братья, женатые мужчины и другие, кто говорит, что они были братьями Храма и клянутся в этом, в то время как на деле они были в миру. Они приносят столько стыда нам и вреда Ордену Рыцарей, что даже их сквайры хвастаются этим. По этой причине возникает множество скандалов. Следовательно, пусть им будут даны черные одежды, но если таковых не найти, пусть будет дано то, что есть в данной провинции, или то, что менее дорого. Иное недопустимо».
Первоначально в Орден было запрещено принимать и сестер (это все же военная и монашеская организация), но затем правила смягчились. Правда, не предполагалось, что женщины будут спать под одной крышей с рыцарями, но они могли стать, так сказать, условными членами Ордена, и далее, исходя из истории идущего следом тринадцатого века, вам это станет понятным. Но сексуальное общение с женщинами, даже простые улыбки и долгие взгляды — все это считалось проступком, осквернением чистоты духа! Запрещалось целовать не только «просто женщин», но и маленьких девочек, сестер, матерей, близких родственниц. Как ни странно, но под запрет попала и возможность стать крестным отцом — нельзя было рыцарям поднимать ребенка над купелью.
Братьям вменялось полное послушание, то есть дисциплина была железная: «Никто из братьев не может укорачивать свои стремена либо [подтягивать] подпругу, ремень для меча либо ремень шоссов без разрешения; но он может застегивать свою пряжку без разрешения. Никто из братьев не может купаться, пускать кровь, принимать лекарство, ходить в город либо ездить на лошади галопом без разрешения; и куда он не может ходить без разрешения, он не должен без разрешения посылать своего оруженосца или своего коня».
Особым пунктом рыцари, а также прочие члены Ордена обязывались есть парами — то есть, извините, из одной плошки: «Из-за нехватки блюд, братья должны есть в парах, так, чтобы каждый мог более близко наблюдать за другим и чтобы в питании братьев не было ни излишней строгости, ни тайного воздержания. И нам кажется справедливым, что каждый брат должен иметь одинаковую порцию вина в своей чаше».
Ограничивалось и употребление в пищу мяса: «Должно быть достаточным для вас вкушать мясо три раза в неделю, за исключением Рождества, Всех Святых, Успения и праздника Двенадцати Апостолов. Ибо известно, что обычай поедать плоть развращает тело. Но если пост, когда мясо запрещено, приходится на вторник, то на следующий день следует давать его братьям в изобилии. По воскресеньям все братья Храма, капелланы и клирики должны получать две порции мяса в честь святого воскресения Иисуса Христа. Остальным же членам Дома, то есть оруженосцам и сержантам, следует довольствоваться одной порцией мяса и быть благодарным Господу за это. В остальные дни недели, то есть в понедельник, среду и даже субботу, братьям полагается два или три блюда из овощей или других блюд с хлебом, и мы полагаем, что этого достаточно, и повелеваем, чтобы этого правила придерживались. Ибо тот, кто не ест одну пищу, должен есть другую».
Особо оговаривались возможности общаться после повечерия (то есть была запрещена пустая болтовня, говорить можно только по делу и только если это важно) и забота о немощных или старых братьях. «Мы повелеваем, с Божьим советом, чтобы стареющие и слабые братья получали почести и заботу по их слабости, и властью Устава им давали все, что нужно для телесного благоденствия, и ничем их не огорчали». Заботой следовало окружать и больных братьев: «Больные братья должны получать внимание и заботу, и им следует служить согласно словам евангелиста и Иисуса Христа: «Infirmus fui et visitastis me», что значит: «Я был болен, и ты навестил меня, и пусть об этом не забывают». Ибо с теми братьями, что прозябают, следует обращаться спокойно и с заботой, ибо за такую службу, исполняемую без колебаний, обретете вы царствие небесное. Итак, мы повелеваем Инфирмарию тщательно и строго выдавать все, что необходимо для различных больных братьев, как-то: мясо, птицу и другую пищу, что приносит хорошее здоровье, по средствам и возможностям Дома». А если брат умирал, то следовало провести все соответствующие обряды, чтобы предать его тело земле: «Когда кто-либо из братьев покидает сей мир, чего никому из нас не избежать, мы повелеваем с чистым сердцем отслужить мессу за его душу, и пусть ту божественную службу исполняют священники, что служат Царю небесному, и вы, что служите милосердию установленный срок, и все братья, что служат установленный срок и присутствуют там, где лежит тело, должны прочесть сто раз «Отче наш» в течение семи последующих дней.
И все братья, что служат в этом Доме, где скончался брат, должны прочесть сто раз «Отче наш», как сказано выше, после того как стало известно о смерти брата милостью Божьей. Также мы заклинаем и повелеваем властью святых отцов, чтобы сорок дней, в память об усопшем брате, кормили нищего мясом и вином, как если бы это был живой брат. Мы — запрещаем все иные пожертвования, что делались своевольно и неразумно Бедными Рыцарями Храма. по смерти брата, на Пасху и на другие праздники. Те, кто служит из сострадания и остается с вами установленный срок, есть рыцари Дома Господа и Храма Соломона, тем самым мы из милосердия повелеваем, что, если во время службы кого-либо из них призовет к себе Господь, ради любви Господней и из братского милосердия пусть одного нищего кормят семь дней ради спасения его души, и каждый из братьев этого Дома должен тридцать раз прочесть «Отче наш»».
Основное внимание в уставе уделялось тому, чтобы все братья — будь это клирик, рыцарь или сержант, попали в равные условия, чтобы они не могли завидовать друг другу. Устав пояснял: «В Святом Писании сказано: «Dividebatur singulis prout cuique opus erat», что значит: «Каждому дано по нуждам его». Посему мы говорим, что никто не может быть возвышен среди вас, но все должны заботиться о больных, и тот, кто менее болен, должен благодарить Господа и не огорчаться, и пусть тот, кто более болен, смирит себя через свою слабость и не возгордится через жалость. И таким образом все братья должны жить в мире, и мы воспрещаем кому-либо нести излишнее воздержание, но твердо придерживаться правил общего жития».
Особо выделяли пункты о тех братьях, которые женаты, и о рыцарях, которые служат в Ордене, но не являются братьями.
О светских рыцарях, что служат установленный срок
Мы повелеваем, чтобы все светские рыцари, что желают с чистым сердцем послужить Иисусу Христу и Дому Храма Соломона установленный срок, покупали подходящего коня и оружие, и все нужное для такой службы. Далее, мы повелеваем, чтобы обе стороны установили цену на коня и записали эту цену, дабы не забыть ее; и пусть все нужное для рыцаря, его оруженосца и коня, даже подковы, выдавали из братского милосердия по средствам Дома. Если во время установленного срока случится так, что конь умрет на службе Дома, и если Дом может себе позволить, Магистр должен заменить его другим; Если в конце службы рыцарь желает вернуться в свою страну, он должен оставить Дому из благотворительности половину цены коня, а другую половину, если желает, может получить из пожертвований Дома.
О женатых братьях
Если женатый мужчина просит принять его в братство, в приход и в молитвы Дома, мы разрешаем вам принять его на следующих условиях: что после своей смерти они оставляют вам часть своего имения и все, что они отныне приобретут. В то же время, они должны вести честную жизнь и посвятить себя добрым делам ради братьев. Но они не должны носить белые накидки либо плащи, более того, если господин умрет раньше своей жены, братья должны взять часть его имения и оставить госпоже другую часть, чтобы поддерживать ее всю оставшуюся жизнь, ибо нам не кажется правильным, чтобы confreres (женатые) жили в Доме с братьями, которые дали Богу обет целомудрия.
Регламентировались и разные стороны жизни в таком мужском коллективе.
О Магистре
Магистр может дать кому угодно коня и оружие, и что угодно еще, принадлежащее другому брату, и брат, кому принадлежат отданные вещи, не должен ни раздражаться, ни сердиться, ибо, если он рассердится, он пойдет против Бога.
О подании советов
Пусть лишь те, кто, как знает Магистр, будут давать мудрые и полезные советы, призываются на капитул, ибо так мы повелеваем, и ни в коем случае не должны выбираться любые. Ибо когда случится, что они пожелают обсудить серьезные вопросы, как то наделение землей общины, либо говорить о делах Дома, либо принимать брата, тогда, если пожелает Магистр, следует созвать всех братьев, чтобы выслушать советы всего капитула, и пусть Магистр поступает так, как сочтет нужным и наиболее полезным.
О братьях, посланных в другие земли
Братья, посланные в различные земли, должны усердно придерживаться заповедей Устава по мере своей способности и вести безупречную жизнь, что касается мяса и вина, и другого, так, чтобы о них могли хорошо отзываться другие, и они не запятнали словом или делом наставлений Ордена, и могли послужить примером добрых дел и мудрости, чтобы, кроме всего прочего, тем, с кем они общаются, и тем, на чьих постоялых дворах они останавливаются, можно было воздавать почести. И, если возможно, дом, где они останавливаются и спят, не должен оставаться без света, дабы враги в тени не могли ввести их в искушение, что запрещено им Богом.
О сохранении мира
Каждый брат должен следить, чтобы не ввести другого брата в ярость либо гнев, ибо милостью Господа все братья равны: сильные и слабые, во имя милосердия.
Как братья должны вести себя
Дабы нести свои святые обязанности и обрести славу радости Господней, и избежать страха огня адского, всем братьям, принятым в Орден, следует строго повиноваться своему Магистру. Ибо ничто не угодно Иисусу Христу более, чем послушание. Ибо как только какое-либо повеление отдано Магистром либо тем, кому Магистр дал это право, оно должно исполняться без промедления, как будто его отдал сам Христос.
По этой причине мы увещеваем и повелеваем брать-ям-рыцарям, которые отказались от своей воли, и всем прочим, что служат установленный срок, не осмеливаться ходить в город без разрешения Магистра либо того, кто может его дать, кроме как ночью к Гробу Господню и местам молитвы, что находятся внутри стен града Иерусалима.
Туда братья могут ходить по двое, но в иные места они не должны ходить ни днем, ни ночью, и когда они останавливаются на постоялых дворах, ни оруженосец, ни сержант не должны ходить к чужому [человеку] в комнату, ни видеться, ни говорить с ним без разрешения, как сказано выше. Мы повелеваем по общему согласию, что в этом Ордене, который управляется Богом, никто из братьев не должен ни сражаться, ни отдыхать по своей собственной воле, но лишь по приказам Магистра, которым все повинуются, дабы следовать словам Иисуса Христа, который сказал: «Non veni facere voluntatem meam, sed ejus que misit me, patris», что значит: «Я пришел выполнять не свою волю, но волю отца моего, что послал меня».
Об охоте
Мы все вместе воспрещаем любому из братьев охотиться на птицу с другой птицей. Не годится человеку веры поддаваться удовольствиям, но следует охотно внимать заповедям Господа, часто молиться и каждый день в своих молитвах слезно исповедоваться Богу в своих грехах, что совершил. Никто из братьев да не посмеет отправиться с человеком, который охотится на птицу с птицей. Скорее достойно каждому набожному человеку отправляться в путь просто и смиренно, без излишнего смеха либо разговоров, но говорить умеренно и не повышая голоса, и посему мы особо повелеваем всем братьям не охотиться в лесах с луком либо арбалетом и не сопровождать кого-либо, кто намеревается делать это, кроме как из желания спасти его от безбожных язычников. А также не должны вы охотиться с собаками, кричать либо болтать, либо гнать коня из желания поймать дикого зверя.
О льве
Воистину на вас возложен долг отдать душу свою за ваших братьев, как то сделал Иисус Христос, и защищать землю от неверных язычников, что есть враги сына Девы Марии. И упомянутый выше запрет на охоту не включает ни в коей мере охоту на льва, ибо тот рыщет и алкает, что он может пожрать, и его лапы против любого человека, а рука любого человека против него.
Как владеть землями и людьми
Мы считаем, что этот новый орден родился из Святого Писания и божественным провидением в Святой земле на Востоке, и это значит, что вооруженные рыцари его могут убивать врагов Креста без греха. По этой причине мы считаем, что вас по праву следует называть рыцарями Храма, с особым достоинством и красотой неподкупности, и что вы можете владеть землями и иметь людей, вилланов и поля, и править ими справедливо, и нести им свое право, как то особо установлено.
И чем более Орден рос и ширился, все больше статей о наказаниях и проступках появлялось. Пока не пришлось свести их в единый блок «О наказаниях».
О проступках
Если кто-либо из братьев в своей речи либо на службе, либо иным образом совершил не слишком тяжкое прегрешение, он должен добровольно сообщить об этом Магистру, дабы исправиться с чистым сердцем. И если он не впадал в этот грех часто, еле дует дать ему легкое наказание, но если прегрешение серьезное, следует отделить его от общества других братьев, дабы он не ел и не пил за одним столом с ними, но в одиночестве, pi он должен отдать себя на милость и суд Магистра и братьев, чтобы спастись в День Страшного Суда.
О серьезных прегрешениях
Кроме всего прочего, мы должны поступать так, чтобы никто из братьев, могущественных или нет, сильных или слабых, кто желает выдвинуться и возгордиться, и защищать свое преступление, не остался безнаказанным. Но если он не желает искупить свою вину, пусть он получит более суровое наказание. И если благочестивый совет вознес молитвы Богу ради него, а он не желает исправить свое прегрешение, но желает восхвалять его более и более, следует вырвать его из благочестивой паствы, следуя апостолу, который сказал: «Auferte malum ex vobis», что значит: «Изгоните испорченных из вас». И вам нужно удалить худую овцу из общества верных братьев.
Более того, Магистр, который должен держать в своей руке посох и розгу, посох — дабы поддерживать силу и слабость прочих, и розгу — дабы изгонять зло из тех, кто грешит, ради любви и справедливости по совету патриарха должен позаботиться об этом. Но также, как сказал мой мессир Святой Максим: «Да не будет наказание больше, чем прегрешение, и не должно излишнее наказание вернуть грешника к злым делам».
О симонии
Первый проступок, за который брат Храма может быть изгнан из Дома, есть симония, ибо брат, который вступил в Дом через симонию, должен быть изгнан за это, ибо он не может спасти свою душу. Симония же совершается подкупом или обещанием брату Храма либо кому иному, в обмен на помощь ему во вступлении в Орден Храма.
О раскрытии тайны Капитула
Второй проступок — если кто-либо из братьев раскроет тайны своего капитула любому брату Храма, который не был там, либо иному человеку.
О том, кто убивает или причиняет смерть христианину либо христианке
Третье — если кто-либо убьет или причинит смерть христианину либо христианке.
О воровстве
Четвертое — воровство, которое понимается различным образом.
О том, кто покидает замок либо крепость иным путем, кроме ворот
Пятое — если кто-либо покинет замок или крепость иным путем, кроме предписанных ворот.
О сговоре
Шестой проступок есть сговор, ибо сговор совершается двумя или более братьями.
О том, кто перебегает к сарацинам
Седьмое — если кто-либо покинет Дом и уйдет к сарацинам (он будет изгнан из Дома).
О ереси
Восьмое — ересь, когда кто-либо идет против закона Господа нашего.
О том, кто бросает знамя из страха перед сарацинами
Девятое — если кто-либо из братьев бросит свое знамя и побежит из страха перед сарацинами (он будет изгнан из Дома).
Ниже изложены проступки, за которые брат Храма лишается своей накидки
О том, кто не выполняет заповеди Дома
Первый проступок — если кто-либо из братьев не подчиняется заповедям Дома и упорствует в безрассудстве своем, и не желает выполнять приказ, отданный ему, следует лишить его накидки, и его могут заковать в железо; если же он раскаялся до того, как с него сняли накидку, и не причинил Дому вреда, мы оставляем на усмотрение братьев, лишить ли его накидки либо оставить ее ему. Ибо говорится в нашем Доме, что когда брату приказывают выполнить работу Дома, он должен сказать: «Именем Господа». А если он скажет: «Я не буду делать этого», Командор должен тотчас собрать братьев и держать совет, и сказать старейшим братьям Дома, что с него может быть снята накидка, ибо он не подчиняется приказу, ибо первый обет, что даем мы, есть обет послушания.
О брате, который ударит другого брата
Второй проступок — если кто-либо из братьев ударит другого в гневе или ярости, его следует лишить накидки, и если удар был сильный, его можно заковать в железо. И он не должен носить ни черно-белое знамя, ни серебряную печать, и не должен участвовать в выборах Магистра; и это делалось много раз. И до того как рассматривать его вину, ему следует отпустить грехи, ибо он отлучен, и если он не получил отпущения грехов, он не должен ни есть с братьями, ни ходить в церковь. А если он ударил священника или клирика, ему следует отпустить грехи до того, как рассмотреть его вину.
О брате, который ударит христианина или христианку
Третье — если кто-либо из братьев ударит христианина или христианку острым орудием, либо камнем, либо палкой, либо иным предметом, чем он может убить либо ранить одним ударом, мы оставляем на усмотрение братьев, лишить ли его накидки либо оставить ее ему.
О брате, которого заметят с женщиной
Четвертое — если кто-либо из братьев встретится с женщиной, ибо мы считаем виновным брата, который входит в дурное место или в дом порока с грешной женщиной, один либо в плохой компании, его следует лишить накидки, и его могут заковать в железо. И он не должен носить ни черно-белого знамени, ни серебряную печать, и не должен участвовать в выборах Магистра; и это делалось несколько раз.
О брате, который ложно обвинит другого брата в чем-либо, за что следует изгонять из Дома
Пятое — если кто-либо из братьев обвинит другого брата в проступке, за который тот может быть изгнан из Дома, если его признают виновным и если обвиняющий не сможет это доказать, его следует лишить накидки, а после того как он попросит о милости на капитуле, мы оставляем на усмотрение братьев, лишить ли его накидки либо оставить ее ему; и пока он не придет на капитул, ему не следует возвращать его накидку, что бы он ни говорил, так как он раскаивается и не желает упорствовать в своей глупости.
О брате, который возводит вину на себя
Шестое — если брат ложно обвиняет себя, чтобы ему разрешили покинуть Дом, и его вина обнаружена, его следует лишить накидки.
О брате, который просит разрешения уйти из Дома
Седьмое — если кто-либо из братьев просит разрешения у капитула уйти и спасти свою душу в другом ордене, и если ему не желают его давать, и он говорит, что покинет Дом, мы оставляем на усмотрение братьев, лишить ли его накидки либо оставить ее ему.
О брате, который говорит, что уйдет к сарацинам
Восьмое — если брат говорит, что уйдет к сарацинам, даже если он говорит это из гнева либо ярости, мы оставляем на усмотрение братьев, лишить ли его накидки либо оставить ее ему.
О брате, который склонит знамя в битве
Девятое — если брат Храма, который несёт знамя, склонит его, чтобы ударить, и от этого не произойдет вреда, мы оставляем на усмотрение братьев, лишить ли его накидки либо оставить ее ему. Если же он ударит им, и от этого произойдет вред, его следует лишить накидки, и могут решить заковать его в железо, и он никогда более не может носить знамя либо командовать в битве.
О брате, который несет знамя и атакует без разрешения
Десятое — если брат, который несет знамя, атакует без разрешения того, кто может дать его, и если он в тот момент не был окружен и не находился в таком месте, где не мог получить разрешения, как это дается в Статутах, мы оставляем на усмотрение братьев, лишить ли его накидки либо оставить ее ему. И если от этого произойдет великий вред, его могут заковать в железо, и он никогда более не может носить знамя либо командовать в битве.
О брате, который атакует без разрешения
Одиннадцатое — если кто-либо из братьев в бою атакует без разрешения и от этого произойдет вред, мы оставляем на усмотрение братьев, лишить ли его накидки либо оставить ее ему. Но если он видит, что христианину грозит смерть, и его совесть говорит ему, что тому можно помочь, как это дается в Статутах, ему разрешается так поступить. Но ни при каких иных обстоятельствах брат Храма не должен атаковать без разрешения.
О брате, который отказывает другому в пище Храма
Двенадцатое — если кто-либо из братьев откажет в хлебе и воде другому брату, пришедшему либо уходящему, и не позволяет ему вкушать с другими братьями, его следует лишить накидки за это: ибо когда человек становится братом, ему обещают хлеб и воду Дома, и никто не может отнять их у него за любые его дела, кроме как установлено в Доме. Или если кто-либо отказывается открыть ворота брату, так что тот не может войти в них.
О брате, который дает накидку человеку, которому он не должен ее давать
Тринадцатое — если кто-либо из братьев даст накидку Дома тому, кому он не должен ее давать, либо тому, кому он не имеет права ее давать, либо без согласия капитула, его следует лишить накидки. И тот, кто имеет право давать накидку, не может отнять ее без согласия капитула, и если он поступит так, его следует лишить накидки.
О брате, который берет что-либо у человека, чтобы помочь тому стать братом
Четырнадцатое — если кто-либо из братьев возьмет что-нибудь у мирянина, за что он должен помочь тому стать братом Храма, его следует лишить накидки, ибо он совершает симонию.
О брате, который сломает печать Магистра либо кого иного
Пятнадцатое — если кто-либо из братьев сломает печать Магистра или того, кто на его месте, без разрешения того, кто может его дать, мы оставляем на усмотрение братьев, лишить ли его накидки либо оставить ее ему.
О брате, который вскроет замок
Шестнадцатое — если кто-либо из братьев откроет замок без разрешения того, кто имеет на это право, и от этого не произойдет иного вреда, мы оставляем на усмотрение братьев, лишить ли его накидки либо оставить ее ему.
О брате, который отдает милостыню Дома мирянину
Семнадцатое — если кто-либо из братьев Храма отдаст милостыню Дома мирянину либо кому иному, кроме брата Храма, без разрешения того, кто может его дать, мы оставляем на усмотрение братьев, лишить ли его накидки либо оставить ее ему. А если он отдает ценную вещь либо отчуждает землю, его следует лишить накидки и из-за великого вреда Дому его могут заковать в железо.
О брате, который без разрешения отдает взаймы что-либо, принадлежащее Дому
Восемнадцатое — если кто-либо из братьев отдаст что-либо, принадлежащее Дому, без разрешения того, кто может дать его, туда, где Дом может потерять это, он не может сохранить свою накидку, и ссуда может быть столь велика, и в такое место, что его закуют в железо.
О брате, который без разрешения одалживает свою лошадь другому брату
Девятнадцатое — если кто-либо из братьев одолжит свою лошадь другому брату туда, куда он [сам] не может пойти без разрешения, и лошадь потеряется либо умрет, либо получит раны, накидка остается на усмотрение братьев, которые будут решать, лишить ли его ее либо оставить ее ему. Но он может одалживать ее по своему выбору в городе, где он находится.
О брате, который кладет вещи другого человека с вещами Дома
Двадцатое — если кто-либо из братьев положит вещи, принадлежащие другому человеку, с вещами Дома, из-за чего местные сеньоры могут потерять свои права на нее, [его] накидка остается на усмотрение братьев, которые будут решать, лишить ли его ее либо оставить ее ему.
О брате, который намеренно говорит, что вещи другого человека принадлежат Дому
Двадцать первое — если кто-либо из братьев намеренно скажет, что вещи другого человека принадлежат Дому, а это не так, и докажут, что он сделал это из злобы либо алчности, его накидка остается на усмотрение братьев, которые будут решать, лишить ли его ее либо оставить ее ему. Но если это подсказывает ему его совесть, он может сказать так либо поручиться, не нанося вреда.
О брате, который убивает, либо ранит, либо теряет раба
Двадцать второе — если кто-либо из братьев убьет, либо ранит, либо потеряет раба по своей вине, его накидка остается на усмотрение братьев, которые будут решать, лишить ли его ее либо оставить ее ему.
О брате, который убивает, либо ранит, либо теряет лошадь
Двадцать третье — если кто-либо из братьев убьет, либо ранит, либо потеряет лошадь по своей вине, его накидка остается на усмотрение братьев, которые будут решать, лишить ли его ее либо оставить ее ему.
О брате, который охотится, и от этого происходит вред
Двадцать четвертое — если кто-либо из братьев охотится и от этого произойдет вред, мы оставляем на усмотрение братьев, лишить ли его накидки либо оставить ее ему
О брате, который испытывает свое оружие
Двадцать пятое — если кто-либо из братьев испытывает свое оружие и снаряжение, и от этого произойдет вред, мы оставляем на усмотрение братьев, лишить ли его накидки либо оставить ее ему.
О брате, который отдает какое-либо животное, кроме собаки или кошки
Двадцать шестое — если кто-либо из братьев из овчарни либо конюшни отдаст какое-либо животное, кроме собаки или кошки, без разрешения своего Командора, мы оставляем на усмотрение братьев, лишить ли его накидки либо оставить ее ему.
О брате, который строит новый дом без разрешения
Двадцать седьмое — если кто-либо из братьев построит новый дом из камня и извести без разрешения Магистра либо Командора области, мы оставляем на усмотрение братьев, лишить ли его накидки либо оставить ее ему. Но иные разрушенные дома он может чинить без разрешения.
О брате, который сознательно причиняет убыток Дому
Двадцать восьмое —если кто-либо из братьев сознательно или по своей вине причинит убыток Дому в четыре денье или более, мы оставляем на усмотрение братьев, лишить ли его накидки либо оставить ее ему; ибо нам запрещен любой убыток. И убыток может быть столь велик, что виновного могут заковать в железо.
О брате, который проходит через ворота с намерением покинуть Дом
Двадцать девятое — если кто-либо из братьев пройдет через ворота с намерением покинуть Дом, и затем раскается, он может поплатиться своей накидкой, а если он уйдет в Госпиталь либо в иное место за пределами Дома, мы оставляем на. усмотрение братьев, лишить ли его накидки либо оставить ее ему. Но если он проведет там одну ночь, его следует лишить накидки.
О брате, который покидает Дом и проводит две ночи вовне
Тридцатое — если кто-либо из братьев покинет Дом и проведет две ночи вовне, он лишится своей накидки за это, и не может обрести ее вновь один год и один день. А если он удержит вещи, которые запрещены, более двух ночей, он будет изгнан из Дома.
О брате, который по своему желанию возвращает свою накидку либо бросает ее в гневе
Тридцать первое — если кто-либо из братьев по своей воле вернет накидку либо бросит ее на землю в гневе, и не пожелает поднять ее, несмотря на просьбы и увещевания, и другие братья подберут ее раньше его, он лишится своей накидки, и не может обрести ее вновь один год и один день. Но если он по своей воле подберет накидку раньше других братьев, мы оставляем на усмотрение братьев, лишить ли его накидки либо оставить ее ему.
Если же он не пожелает подобрать свою накидку, а другой брат поднимет ее и возложит ему на плечи, тот брат также лишится своей накидки, ибо никто из братьев не должен возвращать накидку либо принимать в братья вне капитула. Тот же, кому вернули накидку, таким образом, остается на милость братьев, которые могут лишить его накидки либо позволить ему сохранить ее.
Во всех иных случаях, кроме последних двух, когда брат проводит две ночи вне Дома или по своей воле возвращает свою накидку, за которые он наказывается лишением ее на один год и один день, как сказано выше, иные прегрешения, за которые могут лишать накидки, мы оставляем на усмотрение братьев, которые могут лишить его накидки либо оставить ее ему, по вине и по поведению брата.
И когда вину брата рассудят, его лишают накидки; а если брат лишен накидки, его не подвергают другим наказаниям или епитимьям.
А когда брат лишен накидки и закован в железо, он доллсен размещаться и питаться в доме брата, раздающего милостыню, и не обязан ходить в церковь, но он должен читать свои часы и работать с рабами. И если он умирает во время наказания, сто следует отпеть как брата.
И никто из братьев, что не имеют права принимать в братья, не властен лишать накидки [брата] без разрешения того, кто может дать его.
Здесь записаны вины, которые может судить Дом Храма
Первое — изгнание из Дома, и прегрешения, за которые виновного [в них] могут заковать в железо и навеки заточить в тюрьму.
Второе — что касается накидки и прегрешений, за которых виновного могут заковать в железо.
Третье — когда кому-либо позволяют сохранить накидку во имя любви Господней, его наказывают на три дня, пока Господь и братья не освободят его; и ему следует исполнять наказание без промедления.
Четвертое — два дня и третий на первой неделе.
Пятое — только два дня.
Шестое — только один день.
Седьмое — пятницы и телесное наказание.
Восьмое — когда приговор брату откладывают до прибытия Магистра либо кого-то из достойных людей Дома, дабы они рассудили то, в чем братья не уверены.
Девятое — когда брата посылают к капеллану.
Десятое — когда брата оправдывают.
Конечно, это краткое изложение тамплиерских законов, но даже такое изложение показывает, насколько была регламентирована сама жизнь рыцарей. Расставшись с миром, в котором он мог делать все, что только пожелает, рыцарь попадал в мир, где очень многое происходит против его желаний. И так было, пока наконец-то он не начинал видеть в запретах и регламенте здравое начало. Не забывайте, что тамплиерские законы разрабатывались для европейцев, оказавшихся во время войны среди враждебного населения. И что бы там ни говорил Бернар о миссии освободителей и счастливых улыбках на лицах завоеванных народов, сами рыцари знали, что это за улыбки. Первый устав тамплиеров был сугубо военным уставом, потому оправданно строгим. Второй устав писался уже в немного иное время, но рыцари не покинули Палестину, и требования военного времени никуда не делись. Просто, поскольку часть рыцарства находилась за пределами Палестины, появились новые и сильно осложняющие жизнь обстоятельства. О них-то и пойдет речь ниже, раз эта страница истории тоже считается неразрешенной загадкой Ордена.
Но в самом начале обустройства Ордена Храма, когда многие рыцари испытывали смущение, что, стремясь к истинно духовной жизни, они вынуждены проливать чужую кровь и брать военные трофеи, Великому магистру Гуго де Пейну даже пришлось в назидание сомневающимся и смущенным написать весьма любопытный документ, который сегодня известен под названием «Письмо рыцарям Христовым Храма Иерусалимского».
«Чаще всего, — объяснял он, — те вещи, которые наиболее скромны, и являются наиболее полезными. Ноги попирают землю, но в то же время несут и все тело. Не вводите самих себя в заблуждение: каждый из нас принимает бремя общих забот. Крыши домов принимают на себя дождь, град, но если не было бы крыши, то что молено было бы делать в самом доме?.. Мы говорим об этом, братья, потому что слышали о том, что некоторые из вас смущены некими неблагоразумными личностями, которые говорят, что ваша профессия, которой вы посвятили свою жизнь, поднимать оружие против врагов веры и за мир, для защиты Христиан — что эта профессия незаконна или губительна, что она является грехом или помехой для спасения. Так случилось потому, что, как мы уже сказали вам, Диавол не спит: он знает, что если склонит вас к греху, то вы не будете слушать его и соглашаться с ним. Так, он не говорит: «Напейся пьяным, распутничай, дерись, ругайся». Вы сведете на нет его первую уловку, потому что откажетесь от греха. Вы также сокрушите и вторую уловку вашего противника, в мирное время вы сражаетесь со своей плотью постами и воздержаниями, так что, когда он советует вам ощутить гордыню в вашей добродетели, вы защищаетесь и побеждаете его так, будто сражаетесь с оружием в руках на поле брани с врагами мира, которые вас ранят или пытаются ранить.
Но сей незримый враг все время искушает и жестокосердно преследует вас, стараясь свести на нет то доброе и справедливое дело, которое вы исполняете взвешенно и с усердием. Так как его цель свести на нет это дело, извращая ваши стремления, утверждая, что когда вы убиваете, то вы делаете это из ненависти и от жажды насилия, а когда вы берете трофеи, он говорит, что вы делаете это из жадности. Но вы не попадетесь к нему в сети, потому что если вы и убиваете, то вы имеете все основания, чтобы ненавидеть, и когда вы берете трофеи, у вас есть все основания быть корыстными. Я говорю «у вас есть честные основания для ненависти», потому что вы ненавидите не людей, а грешников. Я говорю «у вас есть основания быть корыстными», потому что брать у них все, что вы в состоянии унести, вполне законно из-за их греховности, и вы по справедливости становитесь владельцами того, что может вознаградить ваш труд. «В доме же том оставайтесь, ешьте и пейте, что у них есть, ибо трудящийся достоин награды за труды свои; не переходите из дома в дом» [Лука 10.7, Матфей 10.10]. Ибо в Моисеевом законе написано: «Не заграждай рта у вола молотящего. О волах ли печется Бог?» [Первое послание к Коринфянам 9.9, Первое послание к Тимофею 5.18]. Почему мы должны отказываться от заслуженного вознаграждения? Если человек вознаграждается за слова, которыми поучает своих ближних, то уж точно тот, кто отдает свою жизнь на защиту ближнего, должен быть пожалован? Возможно, вы скажете, что ваша профессия отвлекает вас внешними делами и стоит преградой на пути к внутреннему совершенствованию и духовному развитию. Вы желаете мира и покоя, так как можете стать «птичками Божьими», посвятив себя уединенной и созерцательной жизни. Говоря так, вы показываете стремление служить Господу: «Ибо свидетельствую им, что имеют ревность по Боге, но не по рассуждению» [Послание к Римлянам 10.2], «Иисус сказал в ответ: не знаете, чего просите» [Матфей 20.22]…
Слушайте, как Христос отвечает вам, а не мне: «И говорит им: чашу Мою будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься, но дать сесть у Меня по правую сторону и по левую — не от Меня зависит, но кому уготовано Отцом Моим». С точки зрения справедливости тот, кто желает властвовать, не должен избегать труда, и тот, кто ищет корону, не должен избегать сражений…
Поскольку я рассчитываю, что ни один мудрец среди вас не будет отрицать, что чем более сокровенно любое достоинство, тем быстрее приведет оно к спасению.
Ни один из верующих не должен сомневаться, что в любом сообществе служителей Господних, куда бы он ни был определен, разделяя их усилия, разделит и награды. Возможно, услышав это, братья, вы сохраните мир в вашей общине, и снизойдет на вас Божье благословение».
И хотя, исходя из текста письма, часть рыцарей роптала, более склоняясь к чистому монашеству, костяк Ордена честно исполнял свои обязанности, то есть воевал. Тамплиеры построили в Палестине множество крепостей (точнее сказать, отремонтировали то, что им досталось от прежних времен). Они получали, благодаря умелой пропаганде, немало пожертвований. Сам Гуго де Пейн и первые рыцари, равные ему и сплоченные многолетними трудами в подземелье, были посланы в разные земли — кто путешествовал по Южной, кто по Северной Европе, принося доход Ордену. Гуго отправился с орденским посольством в Англию. Шерпантье приводит такую запись из английской хроники: «В означенном году (1128) Гуго де Пейн, командующий ополчением Храма Иерусалимского, приехал в Англию с двумя воинами и двумя клириками (поскольку у Храма нет еще своих клириков и капелланов, можно предположить, что речь идет о монахах-цистерцианцах), объездил весь этот край, набирая вплоть до Шотландии бойцов для Иерусалима, так что многие взяли крест и в оном же году отправились в Иерусалим». Через год его следы находятся в Анжу, еще через год — в Испании. Кроме желающих стать тамплиерами он обретает и многочисленные дары. Например, все по тому же Шерпантье, «29 января 1130 года он, согласно документам, пребывает при дворе епископа Авиньонского, который передал в дар Ордену церковь святого Иоанна Крестителя (Сен-Жан-Батист) в Авиньоне». Вообще-то не только де Пейн занимается сбором средств в пользу Ордена. Как писал в своей книге «Тамплиеры» П. Рид, «Пайен де Мондидье, один из девяти отцов-основателей ордена, судя по всему, представлял тамплиеров во Франции к северу от Луары; Гуго де Риго собирал пожертвования в районе Каркассона; Пьер де Ровира — в Провансе; а будущий магистр ордена Эврар де Бар — в Барселоне. Приношения могли быть как весьма скромные: клочок бесплодной земли, конь, меч, доспехи и даже пара штанов, — так и очень богатые: крупные земельные наделы, доходы от рыночной торговли и мукомольного производства во владениях таких магнатов, как герцог Бретонский или Элеонора Аквитанская. Элеонора также освободила тамплиеров от выплаты таможенных пошлин в порту Ла-Рошель. Нередко пожертвования вносились самими рыцарями. Так, Гуго де Пейн и Готфрид де Сен-Омер удостоились высоких похвал за внесение в орденскую казну своего имущества. А Гуго Бурбутон из Северного Прованса, присоединившийся к тамплиерам в 1139 году, на деньги, вырученные от продажи владений, основал командорство, которое остается одним из самых богатых и поныне». Сам де Пейн возвращается в Палестину. И скоро уже мы видим его в Иерусалиме. Вот теперь-то в его подчинении не только восемь рыцарей, а довольно значительный контингент, и принятый в Труа устав как нельзя лучше справляется с проблемами новообразованного воинства. Орден начинает функционировать не как группка кладоискателей, а как большой и сильный организм. И — увы! — этот организм не может существовать без круга вопросов, которые доверяются только тем, кому их можно доверить. Так скорее всего и сложилось то, что сегодня называется внутренним кругом тамплиеров, то есть посвященными в некие тайны. А все остальные — не только оруженосцы, сержанты, прислуга, но и набранные в Европе новые рыцари, живут только по уставу, который никаких тайн не предполагает и требует лишь одного: дисциплины. Скорее всего так и сосуществуют в одном Ордене слой посвященных и слой профанов. Это тем более возможно, поскольку мы знаем особенности мира, из которого вышли многие наши посвященные в тайну рыцари.