Дэнни встал передо мной. Заложил прядь волос мне за ухо.
«Вы сгорите. Забыли шляпу?»
Прежде чем я успела отступить в сторону, он провел пальцем у меня под глазом, смахивая слезу, которую я даже не заметила. Затем взял меня за руку. Его ладонь была теплой и сухой, пальцы сжались вокруг моих пальцев с такой смелостью, что у меня не нашлось сил этому противостоять. Дэнни повел меня с палящего солнца в тень красного камедного дерева по соседству. Он казался таким близким, его тело излучало гораздо больше жара, чем струилось от торчавших из земли камней. Я попыталась вытащить пальцы, но Дэнни не отпускал их. Поднес их к своей груди, прижал мою ладонь к сердцу.
Под моей ладонью его сердце неслось вскачь…
Сейчас был самый подходящий момент, чтобы отшутиться, отвлечься на что-то внешнее, посмотреть на пропитанные солнцем холмы; отстраниться, укутаться в ледяное безразличие – к чему побуждал меня здравый смысл.
Вместо этого я позволила гравитационной силе Дэнни притянуть меня ближе. Я чувствовала, как его неподвижность утихомиривает мои взвинченные нервы, чувствовала, как обволакивает меня его спокойная аура. Как и он, я впала в неподвижность. А потом, когда он внезапно и уверенно потянул меня к себе, обнял и крепко прижал, я испытала только облегчение. Размягчающее, как теплая ванна, полуусыпляющее облегчение…
На мгновение я забылась. Всем телом прижалась к Дэнни и вспомнила, что такое – почувствовать безопасность и полноту существования. Еще вспомнила, какое утешение – объятия нужного мужчины. Я выдохнула, чувствуя, как рассеиваются сомнения в отношении Тони, как отступают страхи. И как потихоньку возвращается доверие, пока я купалась в простом удовольствии человеческого контакта.
Затем я вдохнула. Свежий пот, солнечный свет, еле уловимый запах мыла. Собачья шерсть, машинное масло, нотки цитруса. И тогда я растаяла, забыв об опасности. Позволила себе почувствовать соприкосновение наших тел, разрешила себе урвать минутку наслаждения в объятиях сжимавших меня рук. Лишь отчасти сознавая, что вступаю на опасную территорию, игнорируя предостерегающие звоночки по мере того, как близость Дэнни опьяняла меня желанием.
Чуточку приподняв лицо, я ощутила шершавое прикосновение его бакенбардов к своей щеке. Я приняла еще одну дозу пьянящего аромата, не помня, вдыхала ли я когда-нибудь что-то столь же приятное. Дэнни тихонько вздохнул, и я поняла, что он тоже вдыхает мой запах; а потом я ощутила прикосновение его губ у себя за ухом, мягких и теплых на моей коже. Мне нужно было лишь немного отклонить лицо, приблизить свои губы к его губам, удовлетворить страстное желание узнать его вкус…
Я отпрянула, вырвавшись из его объятий. Споткнулась, швы на ноге натянулись, и она разболелась всерьез. Я неудачно поставила ноги, и под ними начали осыпаться камешки.
Один неверный шаг…
Дэнни схватил меня за руку. Я обрела равновесие и руку вырвала. Изумление на его лице сменилось смущением, потом пониманием.
«Все нормально».
Я посмотрела на него. Говорить я не могла, поэтому сделала знак:
«Нет. Не нормально».
В темных глазах Дэнни отразились мое же смешанное со смущением желание, моя растерянность… но я не отважилась бы вернуться к нему, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Мой мозг вычеркивал только что произошедшее, отсекая переживания и ощущение тепла, дабы восстановить остатки моей защитной оболочки. Мне хотелось обругать себя. Следовало заметить сигналы: книжки и диски по языку жестов, влюбленное хихиканье в розовой беседке, интерес, с которым я слушала рассказы Кори о Дэнни. Хуже – шелковая блузка и, помоги мне небо, духи.
Мне пришлось отвернуться, и, похоже, единственный путь отсюда был вниз. Но я пошла по дорожке вверх по холму, пересекая каменистое плато и продираясь сквозь заросли чайного дерева и растрепанную акацию, слепо и неизбежно выходя под палящие лучи солнца.
К тому времени, как мы вышли на поляну, где стояла хижина поселенцев, мой страх рассеялся, оставив после себя ощущение ужасной неловкости. Позади я слышала хруст шагов по сухой траве, и мне хотелось повернуться и объяснить, что я боялась снова потерять себя, попасть в любовную ловушку, которая наверняка – по крайней мере, для меня – закончится новой сердечной болью. Но я столько уже наворотила, что почла за благо просто идти вперед.
По мере приближения к старому домику, я отметила, каким пустым он кажется.
Потертое плетеное кресло по-прежнему стояло в дальнем конце веранды, и дверь была приоткрыта, как в тот день, когда я пришла сюда одна, но от самого места веяло нежилым духом. Я остановилась внизу у ступенек, позволив Дэнни пройти вперед, уже зная, что мы найдем внутри.
Мебель осталась, но незаконный жилец удалил все свидетельства того, что здесь кто-то жил. Он унес армейское одеяло, оголив матрас, в сетчатом ящике для продуктов больше не хранились заплесневелый хлеб и банка с джемом. Свечи, книги, эмалированные кружки и тарелки – все исчезло. Остался только затхлый запах земли и немытого человеческого тела. Листья, прутики и сор, нанесенный из буша, устилали пол, и комната казалась пыльной, словно дверь хижины годами стояла нараспашку, приглашая бури, штормовые ветра и циклоны оставлять свои визитные карточки, словно сюда десятилетиями никто не заходил, кроме поссумов, птиц да иногда ящериц.
Я стояла в дверях, наблюдая, как Дэнни осматривает помещение. Он с треском распахнул шкафчик – пусто, ни святилища, ни отвратительного сувенира в отделении с вешалкой. Скваттер наверняка заметил отсутствие шкатулки с письмами, и мне стало интересно, как он к этому отнесся. С раздражением на забравшего их человека… или просто порадовался, что прекратил свое незаконное пребывание на моей территории без конфронтации?
Я подумала, знал ли он о том, что Сэмюэл и Айлиш использовали хижину для своих тайных свиданий, – затем поправила себя: конечно, ему стало известно об этом из их писем. Я посмотрела вокруг свежим взглядом. Что почувствовала бы Айлиш, узнав, что через шестьдесят лет после ее смерти здесь кто-то жил – хуже, обладал ее личными письмами и фотографией, которую она когда-то подарила Сэмюэлу?
Я могла лишь гадать, как письма попали в хижину. Юный Клив, должно быть, припрятал их здесь после смерти Айлиш, из страха, что их у него найдут, и, вероятно, предполагая, что Сэмюэл будет избегать этого места из-за связанных с ним воспоминаний. Письма много лет пролежали здесь, собирая пыль в каком-то потайном углу, и увидели дневной свет, только когда их обнаружил ничего не подозревавший скваттер.
Однако что-то не сходилось. А как же розы? Или я совсем сошла с ума, или я права в своем предположении, что роскошные красные цветы, вьющиеся по перилам веранды перед хижиной, – те же, что и на могиле Айлиш?
Я вышла на улицу и села на ступеньки. Розы пожухли на безжалостном солнце, но я все равно наклонилась понюхать. Аромат был пыльным и слабым, но безошибочно узнаваемым. Темно-красные духи с ноткой корицы.
Дэнни протопал по ступенькам и встал рядом со мной, строча в блокноте:
«Ваша птичка улетела из клетки. Он замел следы. Хочет, чтобы мы думали, будто его никогда здесь не было».
– Почему?
«Может, он скрывается от закона? А может, это старый обитатель буша, который не любит оставлять следы».
В глаза мне Дэнни не смотрел. Казалось, теперь он меня опасался. Больше не флиртовал – сплошная серьезность, почти деловитость. Не то чтобы я винила его. Я подавала ему сигналы – учила его язык, выбрала для пикника самую красивую блузку. Возможно, даже пыталась, в своей неуклюжей манере, флиртовать в ответ. Но едва дошло до горячего, как я спряталась в кусты.
Он коснулся моей руки, чтобы привлечь внимание, и поманил пальцем. Следом за Дэнни я прошла к задней стене хижины, мимо резервуара для воды. Сорокачетырехгаллонная емкость была перевернута, поленница убрана. Землю вокруг вроде бы подмели.
«Он жил здесь некоторое время», – прожестикулировал Дэнни.
– Откуда вы знаете?
Он указал на старый водослив, залатанный куском жести, а потом – на крышу, где я разглядела более светлые пластины дранки.
– Он сделал ремонт, – сообразила я.
Дэнни кивнул, затем продолжил расследование, осмотрел кран на емкости для воды, а потом пошел к клубку перепутанных лиан. Интересно, думает ли он сейчас о Тони и их совместных детских вылазках? Тони был одиночкой, с радостью прятавшимся в своем творчестве, но у меня складывалась картина его дружбы с Дэнни. Они были как братья, по мнению Кори. Не разлей вода, постоянные шалости. Я так и видела их: Тони с его глазами как плошки и Дэнни с буйной копной волос. На душе потеплело. Моя сердечная боль после разрыва с Тони была жестокой, почти критической временами, но я ее пережила. И мое выживание доказало, что теперь я сильнее. Доказало ли? Я вспомнила, с какой легкостью растаяла в объятиях Дэнни на каменистом плато и каким восхитительно-правильным, искушающим было его объятие…
Я повернула назад, обходя поляну по периметру и направляясь на поиски своей «минолты». Пострадавшая старая камера восстановлению, без сомнения, не подлежала, но она была верным старым другом, и я хотела ее вернуть.
Нырнув в заросли чайного дерева, через которые я тогда продиралась, я шла по каменистой земле, пока не определила камедное дерево с гладкой корой, за которое цеплялась во время нападения собаки. Расширяя радиус поисков, я ходила кругами вокруг дерева, приподнимая пучки травы и ковыряя носком в углублениях у корней, осматривая палую листву и немного пройдя вниз по холму. Все напрасно.
Когда я вернулась к хижине, Дэнни все еще занимался поисками позади дома. Он отодвинул в сторону перепутанные лианы, под которыми обнаружилось низкое круглое сооружение, похожее на выступающий на несколько футов из земли верх закопанного в землю резервуара для воды. Стены резервуара были сделаны не из ржавого железа, а из дерева: глубокую круглую яму выстилали стоявшие вертикально толстые доски. Закрывалась она громадной плоской крышкой, сколоченной из толстых планок, прикрученных к круглой раме.