Оглядываясь через плечо, я представляла себе маленький домик, в котором мы с папой жили на Стамп-Хилл-роуд. Папа спал, когда мы ушли, храпел у орущего радиоприемника – одна из его любимых передач сотрясала стропила.
Мне неприятно было обманывать его, но он наговорил о Сэмюэле разных вещей, которые меня огорчили, которые были неправдой. По его словам, Сэмюэлу может не понравиться, что его гордые ирландские черты отразятся, как в зеркале, на лице маленькой девочки-полукровки, но папа ошибался. Сэмюэл полюбит свою дочь, едва ее увидев. Его глаза засияют, и он громко засмеется. Обнимет Лулу, прижавшись заросшей щекой к ее пухлому личику, и заворчит от удовольствия…
Я остановилась, уперлась руками в колени, переводя дыхание.
Лулу умчалась вперед.
– Подожди! – позвала я.
Она притворилась, что не слышит, но я крикнула снова, и она остановилась на краю дорожки, глядя в небо, пока не услышала рядом мое пыхтение. Она посмотрела на мои босые ноги и нахмурилась.
– Мы уже почти пришли?
– Еще несколько минут, и мы на месте.
– Мы идем в то птичье место, да?
– Возможно.
– Обычно мы ходим днем.
– Но это особая прогулка. Вот увидишь.
Мы снова пошли по дорожке вверх по холму. Деревья здесь росли гуще, и их кроны смыкались у нас над головами. Окаймленная валунами и каменистыми выходами тропинка сузилась. Овраг зиял слева от нас, его склоны становились все круче, пока мы карабкались.
Лулу потянула меня за руку.
– С кем мы встречаемся, мама?
Я засмеялась, одновременно взволнованная, довольная и нервничающая.
– С одним особым человеком.
– Это маленькая девочка, с которой я поиграю?
– Гораздо лучше.
Она наморщила нос.
– Этот человек мне понравится?
– Обязательно.
– Почему ты мне не говоришь?
– Это сюрприз.
– Я не люблю сюрпризы.
– Этот тебе понравится. Обещаю.
Ей наскучили мои уклончивые ответы, и она снова умчалась вперед, напевая церковный гимн. Впереди она подобрала ветку эвкалипта и побежала вприпрыжку, размахивая ею над головой, как мечом.
Когда я была маленькой, мама рассказывала мне истории о духах, которые обитают в ночном буше: о хранителе Биами, злодее Буньипе и мудром Миррабука, который следит с неба. Мама учила меня уважать буш и его темное время, а я учила этому уважению свою маленькую девочку. Я пела ей песни духов и пересказывала легенды своей матери, пока они не стали частью существа Лулу, каким-то образом – верила я – оберегая ее.
Позади меня хрустнула веточка.
Я оглянулась, осматривая деревья. Не увидела ни качающейся травы или веток, ни блеска глаз в ночи. Ни тени валлаби или поссума. И все же волосы у меня на руках встали дыбом. Мы были не одни.
Я крикнула по-птичьи, и Лулу послушно побежала назад по дорожке ко мне, на ее круглом лице ясно читался вопрос: «Мама, что?..»
Ее взгляд метнулся мимо меня в темноту. Она нахмурилась, а затем ее глаза расширились. Лулу ахнула. Я кинулась к ней, чтобы обнять и защитить, но она оказалась слишком проворной. Вывернувшись из моих рук, как ящерка, она умчалась по тонущей в тени тропинке. Я бросилась вслед за ней, но остановилась как вкопанная, когда из кустов донесся шипящий звук.
Мне послышалось имя.
Мое имя. Я круто повернулась:
– Кто здесь?
Нет ответа.
– Папа, это ты?
Конечно, нет. Он никогда не стал бы красться за деревьями. Если бы он проснулся и обнаружил, что нас с Лулу нет дома, его раздраженный вопль мы услышали бы и здесь.
– Сэмюэл?
Ветер зашелестел листьями. Затрещали ветки. Я крепче стиснула ремешки туфель, ногти впились в ладонь. Какая глупость. Никто не шептал моего имени. В буше полно пустых звуков. Верхушки деревьев колыхались, сорная курица рылась в подлеске, змея вышла на охоту. Ничего такого, чтобы у человека от страха подкосились ноги.
Я повернулась к дорожке. Она была пустынна.
– Лулу?
Когда дочурка не ответила, я побежала. Птицы-бичи щебетали и свистели в своих гнездах, напуганные моим топотом, вспархивали с деревьев, хлопая крыльями в свете луны, как пернатые призраки. На бегу я звала дочь по имени, горло сдавливала паника. Где же Лулу?
Дорожка расширилась. Поляна стояла в пятнах лунного света. Высокий камень в ее центре выгнул спину навстречу ночи. Через несколько сотен ярдов эта площадка заканчивалась обрывом над оврагом. Его стены были крутыми, почти вертикальными – падение с обрыва было бы стремительным и неожиданным. Лулу хорошо знала поляну, мы приходили сюда с самого раннего ее детства. Только сейчас темно, все выглядит чужим, а она так напугана…
Присев на корточки на краю оврага, я осторожно посмотрела вниз. Ничего не было видно, только лунный свет на верхушках деревьев далеко внизу, слабый отблеск воды сквозь деревья. Небо словно бы потемнело. И ночные существа, шепчущиеся листья, прохладный ночной ветерок – все вдруг стихло.
И вдруг бормотание.
Я быстро повернулась, оглядывая деревья. Меня окутало серое облако страха, обострив чувства, но затуманив разум. Где Сэмюэл? Уже давно наступило время назначенной мной встречи. Неужели он вспылил и вернулся в поместье, злясь, что я заставила его ждать? Но он должен был понять по содержанию моего письма, как сильно я хочу его видеть…
Я похолодела.
Мое письмо. А если он его не получил?
Невозможно. Я собственноручно отнесла его к дверям торнвудского дома. Он решил проигнорировать его? Я поежилась, вспомнив пустоту в глазах Сэмюэла, когда мы стояли у аптеки сегодня утром; вспомнила, как он обвинил меня во лжи, сказал, что я его обманывала. Как он смотрел на меня, словно увиденное вызывало у него отвращение.
«Боже, Айлиш, ты пожалеешь…» – мелькнуло в голове.
Что-то шевельнулось на краю поляны.
– Лулу?..
Тьма дрогнула, распалась на части. От пространства между деревьев отделилась тень, медленно ступая к краю поляны, темная в неверном лунном свете. Человек. Не ребенок, не моя маленькая дочь. Крупнее. Он подплыл ближе, ступил на поляну. Лунные лучи заплясали на бледном лице. На лице, которое я с легкостью узнала – а как же иначе? Я изучила его почти так же хорошо, как собственное.
Его голос прорезал мрак:
– Здравствуй, Айлиш.
Словно никуда не спеша, он подошел ближе и спокойно остановился. Пристально глядя на меня, возможно дожидаясь ответа на приветствие.
Но мой взгляд упал на предмет, который он сжимал в руке. «Палка», – подумала я. Затем до меня дошло. Смерть, чье бледное, нелепое призрачное лицо я видела в окне хижины в свою последнюю ночь с Сэмюэлом, нашла меня.
– В чем дело, Айлиш, – проговорил он, делая ко мне еще один неторопливый шаг, – язык проглотила?
Он вышел на свет, и я увидела, что предмет в его руке был не палкой, а почерневшим топорищем.
Глава 23
Одри, февраль 2006 года
Меня разбудил приглушенный стук. Я села, моргая. В окно лился дневной свет, а на деревьях трещали сороки. Мне показалось, что я чувствую запах поджаренного хлеба.
Стук повторился. Кто-то стоял у задней двери.
Я посмотрела на часы у кровати и застонала, увидев, сколько времени: восемь сорок. Бронвен опоздает в школу. Выскочив из постели, я побежала по коридору в ее комнату. Там дочери не было. На кухне я нашла записку у кофеварки: «Не смогла тебя добудиться, соня, ухожу на автобус». Два крестика в конце – целует меня.
Испытанное мной облегчение, сопровождаемое уколом раздражения на себя, оказалось недолгим. В дверь застучали снова. Я шла открывать, ворча себе под нос, что если они настолько дураки, что продолжают так шуметь, тогда пусть увидят меня нечесаной и в убогой пижаме.
– Привет, Хоб.
Он с надеждой посмотрел поверх моего плеча.
– День добрый, Одри. Юная Бронвен дома?
– Так понедельник же, Хоб. Она в школе.
– Ну конечно, в школе, старый я дурак. Я принес ей подарочек. – Он протянул коробочку, нарядно завернутую в желтую бумагу, с прикрепленной открыткой. – Ничего особенного, просто подарочек по-соседски. Ничего, если я оставлю у вас?
Он снова нагладил свою фланелетовую рубашку и, на удивление, продел в петлицу цветок эвкалипта. У меня упало сердце. Несмотря на трудное начало наших отношений, Хоб вел себя безукоризненно-любезно после разговора в тот день, когда мы смотрели на долину. Он мне нравился. И был потенциальным источником информации о событиях, в которых я так хотела разобраться. Однако я не могла забыть, как застала его за обыском полого дерева… Не могла я ошибиться насчет слезы, которую он смахнул, когда впервые увидел Бронвен.
– Хоб, я должна вас кое о чем спросить.
– Что такое, деточка?
– Несколько недель назад вы расчищали сад, и я застала вас на холме, когда вы обыскивали старый бук… Вы же не ущерб от поссумов оценивали, не так ли?
Оживление Хоба растаяло у меня на глазах. Лицо осунулось, глаза затуманились.
– Ну это…
– А потом вы повели себя странно, когда я спросила, знали вы Джерменов или нет, и вы сказали, что нет, хотя ясно, что это не так.
Он переступил с ноги на ногу, несчастный взгляд был прикован к моему лицу. Затем он вдруг стал смотреть куда угодно: на свои башмаки, на пол веранды, на пышный побег виноградной лозы, свисавший над головой.
– Хоб, вы проявили такой интерес к Бронвен, и это, конечно, очень приятно, но я не перестаю себя спрашивать, не скрываете ли вы что-то от меня.
Он уставился на нарядно упакованную коробку, которую держал, с таким видом, словно надеясь, что она откроется и даст ответы.
– Ах, Одри, – сдавленно пробормотал он, – тут совсем ничего такого, уверяю вас, деточка, совсем ничего… Я хочу сказать, вам не о чем беспокоиться. Глупо с моей стороны, я не хотел огорчить вас или юную Бронвен. Я только хотел… О черт, мне ужасно жаль…
Он пробормотал что-то неразборчиво – вроде бы продолжал извиняться, – затем повернулся и быстро ушел.
Я сварила кофе и выпила его, стоя у кухонного окна и глядя, как Хоб идет по дорожке и потом исчезает за деревьями. Я вылила гущу в ведро, вышла на веранду и, прищурившись, посмотрела на холмы. Отсюда можно было различить лишь голый перевал на холме и извилистую желтую ленту, вьющуюся среди деревьев, – тропинку на вершине холма, соединяющую два наших владения.