Она развернула первый и нашла книгу «Волшебный пудинг» Нормана Линдси. С любопытством посмотрела на меня.
– В детстве я любила эту книгу. Как ты узнала?
– Разверни второй.
Внутри лежала другая книжка, поменьше, покоробившаяся и пострадавшая от воды. В ярких лучах солнца ее запачканная обложка с пушистым котенком и розовыми розами казалась пострадавшей от непогоды.
Улыбка Кори дрогнула.
– Что это?
– Дневник, – ответила я. – Я нашла его – или, скорее, нашла его Бронвен – в Торнвуде.
Явно заинтригованная, Кори переводила взгляд с меня на дневник и обратно. Затем расстегнула застежку, жадно пробежала глазами по аккуратным строчкам наклонного почерка, покрывавшим страницы.
– О-о-о, – проговорила она. – Ах, Одри.
Долгое время мы сидели в молчании. Над нами шумно болтали широкороты. Листья эвкалипта шелестели под нежным ветром, наполняя воздух пикантным зеленым ароматом. Кори рассматривала страницы, не читая – это будет потом, – а просто касаясь расплывшихся от воды строчек, изумленно качая головой. Из глаз текли слезы, но дрожащая улыбка не покидала ее губ.
Наконец она вздохнула, закрыла дневник и прижала его к груди.
– Спасибо тебе, Одри. Ты даже не представляешь, что это для меня значит.
– Мне кажется, представляю, – призналась я. – Некоторые фрагменты тебе будет тяжело читать, но, думаю, Гленда хотела бы, чтобы ты их прочитала.
Залитое слезами лицо Кори блестело. Она тыльной стороной запястья вытерла глаза и неловко обняла меня.
Донесшийся с церковного двора крик заставил нас обеих обернуться.
Луэлла принесла старинную дедовскую камеру-бокс «брауни» и позвала нас фотографироваться. Кори помахала, но мы еще посидели, с удовольствием наблюдая. Луэлла суетилась, пытаясь призвать Джейд и Бронвен к какой-то видимости порядка, чтобы она могла их сфотографировать. Девочки, по своему обыкновению, носились как угорелые – только на этот раз за ними гонялась свора резвых щенков келпи, которым, похоже, хотелось быть во всех местах сразу.
– Посмотри на них, – со смехом сказала Кори. – Уж Хоб-то найдет способ избавиться от лишних щенков. Попомни мои слова, мы можем забыть о спокойной жизни. Надеюсь, Луэлла понимает, во что ввязывается.
Я посмотрела через кладбищенский двор на бабушку Бронвен. Сегодня Луэлла согласилась позднее встретиться с Хобом. Ее лицо светилось, и, несмотря на еще не полностью сошедший синяк под глазом, она выглядела спокойной и красивой. Трудно поверить, что только вчера она прочла украденные письма своей матери. Одно время я думала, что правильнее будет не отдавать их ей, правильнее – защитить ее от правды. Но я вспомнила ее лицо в ту ночь, когда похитили Бронвен. Сначала шок, потом стальной блеск в глазах, когда она вложила мне в руку охотничий нож своего отца с тихими словами, очень похожими на приказ: «Сделайте что угодно, Одри. Только приведите ее домой невредимой».
Восторженный вопль снова привлек мое внимание к Бронвен и Джейд. Они наконец-то уселись плотной группой перед камерой, но только для того, чтобы тут же с криками вскочить, когда громадная бабочка опустилась на охапки роз, которые обе они держали.
Кори встала, по-прежнему прижимая к груди дневник.
– Идем, – сказала она, помогая мне подняться и беря наши букеты. – Чего они там одни веселятся?
Она была, разумеется, права.
В конце концов, день был роскошный. Небо – кобальтовый купол, солнце – восхитительно жаркое, а утро наполнено обещанием.
Было воскресенье, и все мы принесли цветы для Айлиш.
Позднее, сидя в своей тихой солнечной студии, я позвонила Кэрол. Она следила за событиями по теленовостям и газетам, и полиция уведомила ее о продолжающемся расследовании обстоятельств смерти Тони. Поскольку средства массовой информации раздули из этих событий невесть что, я подумала, она имеет право узнать простую правду.
Я рассказала, как обнаружила дневник Гленды и как он помог мне узнать правду о ее убийстве. И как, в свою очередь, это помогло мне узнать, что на самом деле случилось с Тони.
Когда я закончила, она тихо плакала.
– Спасибо тебе, Одри, – проговорила она сквозь слезы. – Тони был прав насчет тебя.
– Что ты имеешь в виду?
– Он часто говорил: «Одри – девушка одна на миллион». Теперь я понимаю почему.
Мы повесили трубки, и я сидела в тишине. Старый дом потрескивал. Снаружи две сороки затейливо стрекотали дуэтом. Какое-то время я сидела как в ступоре, охваченная печалью Кэрол и своей. Потом мысли успокоились. Меня охватило чувство облегчения, теплое и успокаивающее, как вода в ванне. Я закрыла глаза, и передо мной предстала красивая молодая женщина, которую я видела на том краю оврага. Теперь она улыбалась. Предвечернее солнце блестело на ее волосах, золотило кожу. Потом она повернулась и скользнула между деревьями, быстро исчезая в сиянии света.
Эпилог
Мир спит, небо совсем темное. Окно в моей спальне открыто, шторы отдернуты. Теплый ночной воздух льется в комнату, принося пикантный душистый запах листьев эвкалипта и роз. На много миль вокруг нет никаких соседей, никто не подглядывает за нами, кроме поссумов и птиц.
Скоро солнце прогонит ночь. Пробуждение от прозрачных предрассветных лучей – от первого проблеска зари, как выражалась Айлиш, – стало одним из любимейших удовольствий.
Самое же любимое – слушать, как рядом со мной спит мужчина.
Я протягиваю руку, и он здесь. Большой и теплый, абсолютно настоящий. У меня начинает вырабатываться привычка засыпать под звук его ритмичного дыхания, под охраной его объятий или плотно прижавшись к его теплой спине. И когда сон наконец приходит, я осторожно, на цыпочках пробираюсь сквозь свои грезы.
Молча, чтобы не потревожить умерших.
Он снова разговаривал со мной прошлой ночью. Одно слово, произнесенное так тихо, что я едва не пропустила его.
– Любимая, – сказал он, а затем его пальцы переплелись с моими, он потянул меня к себе, его руки крепко обняли меня. Голос у него грубоватый, неторопливый, приятно хриплый. Скрипучий, как утверждает он, из-за целой жизни молчания. Я считаю, что если он собирался за всю жизнь сказать только одно слово, то выбрал верное.
Признательность
Написание романа никогда не является трудом одиночки, и мне бы хотелось тепло поблагодарить людей, чье участие сделало возможным появление этой книги.
Моего агента Селву Энтони – за ее ценный вклад в саму историю и литературные советы, а также за стойкую веру в меня на протяжении многих лет. Селва, ты дорогой друг и пример – спасибо тебе от всего сердца!
Моего издателя Ларису Эдвардс – за ее преданность и упорную работу, и потрясающую команду издательства «Саймон энд Шустер». Моих талантливых редакторов, проницательность которых помогла мне совершенствоваться как писателю: Селену Хэнет-Хатчинс, Дрю Кейс, Кейт О’Доннелл и Роберту Айверс.
Рассела Тейлора – за то, что является для меня опорой, и за его любовь, веру и поддержку в течение многих лет. Сару Кларк, Меррилин Грей и Джулиана Дэвиса – за слова ободрения. Дэна Митчелла – за предоставленный мне дом в буше и за его любовь, дружбу и продолжающееся вдохновение. Бет и Норма Митчеллов – за их доброту и гостеприимство и за то, что позволили мне познакомиться с чудесными военными мемуарами Норма.
Иена Ирвина – за то, что был источником литературных знаний и здравого смысла; Джозефину Пеннисотт – за то, что взяла меня под свое крыло; Меган Инвуд – за позволение позаимствовать имя ее дочери; Стюарта Ратвена – за то, что помог разобраться с местностью вокруг Буны; и Хейли и Льюка – за напоминание о том, что истории (и жизнь) должны приносить удовольствие!
Моей маме Джинетт – за воспитание во мне любви к книгам и за ее мудрость и неизменную веру в меня; моему папе Берни – за жизнь, полную памятных историй и рассказов; моей сестре Кейти – за ее бесчисленные маски (чтобы удалить морщинки, появившиеся из-за того, что она меня смешила!); и моей сестре Саре, которая всегда была моим самым преданным поклонником – даже когда успех казался далекой и несбыточной мечтой.
Моя любовь и благодарность всем вам.