В начале – середине девяностых в России появилось множество карликовых общественных организаций, называвших себя христианскими и православными. Создавались они обычно людьми, имевшими добрые намерения, но полностью лишенными опыта практической деятельности, – недавними диссидентами, богемой, просто романтически настроенными мирянами, которые старались сразу же использовать новые возможности. При этом каждый хотел быть генсеком, президентом или еще каким-то большим начальником, а совместная работа, к которой Церковь призывала разные группы мирян, не очень-то получалась. Были и откровенные проходимцы, пытавшиеся получить «церковную крышу» для сомнительных дел. Наконец, некоторые пробовали «соединить» Православие с оккультными течениями, с идеями Рериха, Блаватской и так далее.
Мне тогда пришлось провести немало времени в анализе подобных инициатив, в подготовке церковной реакции на них. Иногда буквально опускались руки, когда я видел, насколько мутен был весь этот поток. Но именно тогда возникли и первые ростки настоящего православного гражданского общества. В 1995 году в кулуарах II Всемирного русского народного собора в непростых дискуссиях родилась идея Православного политического совещания, которое потом переросло в Союз православных граждан. В это же время стали появляться другие церковно-общественные структуры, теперь устойчивые и влиятельные, – например, центр «Жизнь». Постепенно стал уходить в прошлое конкурентный вождизм.
Думаю, недалеко то время, когда к русским православным общественным объединениям будут прислушиваться во всем мире. Когда список неправительственных организаций, представляющих Россию в ООН или ОБСЕ, не будет исчерпываться теми, за кого платит Запад. Когда наконец наше гражданское общество перестанет стесняться быть российским, а значит, по преимуществу православным, со своим уникальным общественным идеалом и со своим самобытным образом жизни.
От Господа именуется всякое отечество на небесах и на земле (Еф. 3, 15). Он постоянно напоминает нам, что истинная родина, настоящий Отчий дом – на Небесах. Он дозволяет рождаться народам и дозволяет им умирать, видит их становление, расцвет и упадок. Иногда мы слишком увлекаемся параллелями (а это именно параллели!) между нацией и Церковью. Да, народ может исполнять миссию Христову. И когда он так поступает, его история становится… чудесной! Он побеждает мощнейших врагов, собирается из ничего, рождает великую культуру. Но – перечитаем Ветхий Завет – подчас, именно достигнув вершины развития, он забывает о Господе. И становится сам для себя сосудом гнева Божия.
Мы должны спасать свои народы. Но ни в коем случае не бросать дела церковного, если они все же умирают – умирают физически и особенно духовно. Бог – «не в бревнах, а в ребрах». Церковь – не в государствах и нациях, не в городах и весях. Она – во Христе, она – именно Его тело.
Иногда бывает очень непросто говорить людям о церковном единстве – особенно поверх разделения на «жидомасонов» и «фашистов», как выразилась поэтесса Олеся Николаева. Сейчас это разделение ослабло, но лет десять назад оно было очень ощутимо. Однажды, как раз в те годы, мне довелось быть на собрании учеников отца Александра Меня, где дружно ругали общество «Память». Я особо не рвался на трибуну, но попросили выступить, и тогда я напомнил, что люди из «Памяти» – это часть нашей единой Церкви, это часть нас как целого. И с «памятниками», даже если они не правы, надо научиться жить вместе и делать одно дело, изменяя к лучшему их и себя. Понят я тогда не был. Некоторые даже перестали со мной здороваться. Но само развитие церковной жизни помогло людям работать сообща. Те же, кто пошел другим путем, все больше замыкаются в себе и в своих группах – «жидомасонских» или «фашистских», то есть, простите, «истинно просвещенных» или «истинно патриотических».
Некоторые наши интеллигенты, начиная с середины девяностых, стали буквально воевать с единой, сильной, общенародной Церковью. Одни из них начали поддерживать раскольнические группировки, сколь бы карикатурными и порочными они ни были. Другие принялись выражать иррациональный протест против крупных церковных торжеств, объединяющих Церковь, государство и «толпы» народа. Похоже, иным нашим «спасителям» Православия было бы гораздо комфортнее жить на Украине, а еще лучше в Америке – в условиях юрисдикционного «плюрализма», где можно выбрать иерархию на свой вкус.
Похоже, эти люди забыли, что такое положение в корне расходится с христианским идеалом – одно стадо и один Пастырь (Ин. 10, 16). В чем же причина? Наверное, в том, что не хочется исполнять волю единой Церкви, да и просто учиться жить в ней, жертвуя своими страстями и своеволием. Не понравилось в одном месте – пошел в другое, потом в третье, а затем и вовсе создал свою «иерархию». А за этим следует безумие. Именно им кончается любой раскол, который бесконечно дробится на все более микроскопические группы, обвиняющие друг друга и провозглашающие себя и только себя «единственными хранителями истины». От этого недалеко и до разделений в одной голове…
Многие приходы в небогатых регионах Центральной России – Тверской, Смоленской, Калужской, Владимирской, Ивановской областях – держатся в основном за счет москвичей, приезжающих на лето или просто знакомых с настоятелями. В условиях, когда местных прихожан пять старушек, для храма и священника это единственная возможность выжить. Кто знает, может быть, бедные приходы за двести – триста километров от столицы даны москвичам для спасения? Во-первых, через милостыню, а во-вторых, через урок простоты и смирения?
Одна знакомая монахиня сказала мне: «Ну что вы все занимаетесь какой-то политикой, информацией… Главное – строить храмы». Да, строить их нужно. Но если не просвещать народ, если не ограждать Церковь от творцов смут и расколов, не получится ли так, что самые великолепные храмы окажутся в чужих руках при полном равнодушии общества? Не так ли было во времена обновленчества? Не так ли сейчас на Украине? Не пускает ли с молотка свои храмы в Америке Католическая Церковь, проигрывая прекрасно оркестрованные судебные процессы? Вот почему нам так важно тратить максимум и сил, и средств на миссию, просвещение, катехизацию, поддержку Церкви – правовую, социальную, информационную.
Думаю, можно без преувеличения назвать наше время золотым веком русской православной мысли. Буквально каждую неделю публикуются серьезные, глубокие статьи, каждый месяц – такие же книги. Темы поднимаются самые разные – «чистое» богословие, историософия, национальные и мировые общественные проблемы… Мы отдаем предпочтение веку серебряному, наверное, лишь потому, что его тексты лучше изучены, они прочно вошли в историю. К тому же их было просто-напросто меньше: весь объем русской религиозной мысли конца XIX – начала XX века можно «просканировать» гораздо быстрее, чем нынешние просторы интернета и длинные стеллажи православных книжных магазинов. И если сто лет назад каждая новая статья становилась известна всем (пусть и не сразу), то в современном объеме информации найти что-либо действительно стоящее не так-то просто.
Что из нынешней православной мысли будет заметно в истории? Конечно, это зависит от того, как история будет развиваться. Но в не меньшей степени – от нашего умения хранить и популяризировать свое наследие, делать его понятным людям. Раньше приоритет отдавался академическим текстам. В будущем, вполне вероятно, предпочтение будут отдавать художественному слову и малым формам. Известность текста уже сейчас сильно зависит от поступков автора, от его общественной активности и, к сожалению, от «раскрученности». Если история не сделает крутого поворота, так будет и дальше…
Печалит, что современная русская мысль практически незнакома Западу – ее знают только специалисты, подчас тенденциозные и ангажированные. Такая же ситуация и во всем православном мире. Например, в Румынской Церкви есть масса самобытных авторов, но они совершенно неизвестны за ее пределами. Вот почему так важно переводить, переводить, переводить наши тексты. Хотя бы на английский язык, а потом на французский, испанский, греческий, итальянский, арабский, китайский…
Московский Свято-Данилов монастырь, где я работаю, имеет весьма примечательную историю. В конце XIII века он стал первой иноческой обителью в нашем городе – тогда центре маленького княжества, доставшегося в удел святому благоверному Даниилу. Он был последним закрыт большевиками – в 1930 году. И первым вновь открыт – в 1983-м. Хорошо помню, как приходил тогда в обитель, внешне так похожую на обычную тюрьму – купола и кресты отсутствовали, повсюду попадались железные двери, решетки, глазки… Богослужения совершались в маленьком храме преподобного Серафима, близ которого сейчас устроена церковная лавка.
Показывая обитель зарубежным гостям, всегда говорю о ее трагической судьбе в XX веке. Рассказываю, как здесь жили малолетние узники, среди которых было множество детей из репрессированных при Сталине семей. Отсюда их грузили в вагоны и везли в специальные детдома по всему Советскому Союзу… И, конечно, затем описываю возрождение обители и его вершину – празднование 1000-летия Крещения Руси. Показываю, как молятся люди, приезжающие из разных уголков России. Все это говорит о нашей стране и Церкви гораздо больше, чем подробные рассказы об архитектурных деталях. И очень трогает – даже закоренелых «агностиков».
С недавнего времени мы стали возить зарубежные христианские делегации на Бутовский мемориал. Там отец Кирилл Каледа рассказывает, очень живо и ясно, о расстрелянных и погребенных на полигоне новомучениках, среди которых его родной дедушка, отец Владимир Амбарцумов. Гости заходят в храм, ставят свечи, молятся за панихидой – летом на самом полигоне, у поклонного креста, а зимой в храме. Многие после этого совершенно меняют свое представление о Русской Церкви, о ее трагической истории и нынешнем возрождении. Эта новая традиция дает гостям очень много. Гораздо больше, чем принятый в советское время, да и поныне сохраняющийся обычай поить водкой, петь «Двенадцать разбойников», дарить матрешки…