ворили.
— Николай Егорович, поверьте, не от скрытости, просто закрутился, да и тему-то сегодня только подняли. Так вот, будет лучше, если озадачить этим Первакова и его ближайших компаньонов Сохина и Сушкова, с ними, как вы предложили, одного полицейского, вполне достаточно. Шишкина оставим здесь.
— В таком разе надо объединиться с прииском Вознесенским, у них тоже золота накопилось и одним общим отрядом с участием их людей доставить в Олёкминск.
— Да, так будет разумно, — согласился Миронов. — Только согласовать дату, и с Богом.
— За дни отсутствия наших посланников ослабится надзор. Первакова и одного стража порядка не будет, две бригады без бригадиров. С бригадирами проще, заменим из набравшихся опыта старателей, а вот доверенного лица и полицейского никем не заменить.
— Что ж, как-нибудь постараемся везде успевать, куда деваться, но сокращать число работающих бутар нецелесообразно.
— А как обговаривали с купцом окончание сезона?
— Как завершим по осени промывку, упаковываем добытый металл, на прииске оставляем на зимовку людей сторожить хозяйство. Из наших людей кого, после доставки золота, немедля обратным ходом отправим завезти им продукты, деньги я выдам. А чтоб не одичали и не скучали по родным, менять будем зимовщиков в следующем сезоне. Народ следует подобрать добропорядочный, на кого можно основательно положиться, об этом посоветуемся с Перваковым, да и сами уже к кое-кому пригляделись.
— А далее?
— Далее все снимаемся и выдвигаемся в обратный путь. К осени Трубников, да и Рачковский отправят своих людей и вместе с ними казначеев. Прежде чем мы с Садовниковым и прибывшими доверенными лицами покинем Олёкминск с золотом, рабочим выплатят их заработок. С вами как пожелаете, если с нами выезжаете до Иркутска, то расчёт получите там, заодно познакомитесь с купцом Трубниковым, я думаю, он встрече был бы весьма рад. Если остаётесь в селе, то расчёт получите тут же на месте. Но что вы, Николай Егорович, будете делать в дремучей тайге с большими деньгами? Зачем вам эта глушь?
— Это нынче я оставался на селе, вынужденно, с надеждой приобщиться к новым открытым приискам, сейчас же выеду вместе с вами.
— Похвально. Как прибудем, я вас обязательно приглашу к себе в гости, у меня замечательная супруга и двое ребятишек — мальчик и девочка. Так что предупреждаю, отказываться не позволю. — Миронов улыбнулся, вероятно, представил образ своих домочадцев. — Но сначала мы посетим достопочтенного Кондрата Петровича, грозился он отметить начало работы своего прииска водкой из виноградного вина, привезённой ему из Германии. Так что будет у нас возможность отведать немецкий напиток.
— Из виноградного вина? Не слышал про такую водку, не приходилось пробовать, кроме как анисовую и хлебную.
— Вот и попробуем, Николай Егорович, непременно попробуем и вместе, а купец Трубников слово держать умеет.
Глава 36
На следующий день Севастьян по распоряжению начальства съездил на прииск Вознесенский и передал предложение Миронова и Тихомирова о доставке золота обоих приисков одним отрядом. Первак и Головин, а последний был за начальника прииска, совет долго не держали — сроки поджимали, поскольку Рачковский и Трубников, скооперировавшись, спланировали дату отправки золота из Олёкминска на середину июля, пятнадцатого — двадцатого числа, и общим отрядом увезти добытое золото безопаснее и меньше потребуется отвлечь людей для сопровождения ценного груза.
Договорившись с датой выезда, Севастьян покинул соседний прииск и вернулся на Спасский, он сообщил Миронову о разговоре и тут же получил указание собираться в дорогу. Времени на сборы отведено мало — остаток сегодняшнего дня, а завтра на заре выступить в дальний путь.
С вечера уже были назначены два новых бригадира, и Перваков, Сушков и Сохин, а с ними и полицейский Иосиф Карлович Устинов упаковывали золото, складывали вещи, оружие, набирали продукты в дорогу. Из еды главным образом вяленое мясо и рыба, сухари из лепёшек и кулёк проса. Устинов заметил:
— Не мало ли съедобных припасов?
Сушков ответил:
— Иосиф Карлович, не переживайте, голодать не придётся, тайга накормит. — Полицейский промолчал, пожав лишь плечами. По нему было видно — не очень-то хотелось отправляться через сопки и долины, пересекать речки, ключи, мари, кормить тучи гнуса, пока доберёшься до Олёкминска. Но ничего не поделаешь, старший полицейский выбор оставил на нём.
Севастьяна трудный путь не тревожил, знал проторённую дорогу и не сомневался в успехе исполнения порученного начальством задания, да и вообще тайгу считал обжитым краем, а потому мысли больше возвращали его к Екатерине: «Обрадуется, а как же! Нежданно-негаданно, и вот он, объявился! Хоть и коротка встреча будет, но радостная, поговорим, посудачим и обратно… Скорее бы конец сезона, да свадьбу сыграть. Эх, Катерина, заработаю на прииске денег, так свадьбу как праздник на селе устроим!.. Пару балалаечников приглашу, пусть народ веселят!..»
На заре группа всадников в количестве четырёх человек на лошадях, одной лошади без ездока и с десятью оленями в одной связке цепью один за другим тронулись в путь. Золото распределили равномерно по тяжести, и находилось в небольших тюках на четырёх лошадях, больше нагрузили на пятую лошадь. На часть оленей навьючили вещи и продукты, остальные шли без груза. Планировали на этих оленях и на лошадях завести обратным ходом продукты и товары первой необходимости, на что Миронов выдал Севастьяну потребную сумму денег. Миронов написал и вручил Севастьяну пакет с письмом для Трубникова, в котором подробно изложил положение на прииске, отметил его перспективу, не забыл заказать и железные колёсики и оси к тачкам.
На Вознесенском отряд дополнился всадниками в количестве трёх человек, лошадьми и оленями, также предусмотренными для перевозки продуктов из Олёкминска для своего прииска. Сопровождающие приисковое золото были знакомые Севастьяну лица: Окулов, Никита Роткин и некий Серафим Мымрин.
Где встречались подъёмы или мари, слазили с лошадей и вели за поводья, как-никак лошадям нужна и отдушина, нести на себе людей и золото в жару тяжкая работа, а выступающий на крупе запах пота больше привлекает оводов, а они своими укусами донимают животных. На исходе первого дня пути встретился медведь. Увидели его неожиданно, он стоял у ручья, водил носом и нюхал воздух, повернул голову в сторону путников. Сушков пронзительно свистнул, а затем громко крикнул:
— Э-э-эй! А ну с дороги!
Топтыгин резко развернулся, и только успели разглядеть его задние лапы.
Все рассмеялись, проводив взглядом хозяина тайги, а животные насторожились, напряглись, но вскоре успокоились, когда медведь исчез из поля зрения, а с ним и его запах.
У этого ключа и остановились, развели огонь, приготовили горячую пищу, вскипятили воду для чая. А готовить было из чего, устроили целый пир, которому рад был больше Устинов. Днём в урочище Сохин подстрелил крупного глухаря, птица сидела на разлапистой высокой ели, к удивлению, не улетала и с любопытством свысока наблюдала за движением отряда, скорее глухарь подумал, что это бредёт дикий табун сохатых и оленей, но ошибся. Сохин умело и снял его с ветки одним выстрелом.
Насытившись, начали натаскивать сушняк, чтобы всю ночь поддерживать костёр, отгонять мошку и комаров, отпугивать злобных лесных зверей — кроме медведей водятся рыси, а бывают и волки, которых, вне сомнений, привлекает обилие всевозможных копытных.
Ночь прошла спокойно, если не считать единожды встревоживших тех, кто не успел уснуть — услышали мощное уханье: у-гу-ух! — это кричал филин-самец. Его крик прокатился по распадку и затих.
— Кто это? — вскочил от дремоты Устинов.
— Филин голос подал — пугач местный, — пояснил Окулов.
— Надо ж, действительно пугач, — удивился Устинов.
— Вы не слышали, как весной филины орут, бывает, лают словно собаки, особо если у гнезд их кто встревожит. А вообще птица красивая, глаза яркие, большие, круглые, а оперение серое с разными оттенками. Охотник что надо! Не только зайцев и уток ловит, и мышами не брезгует. Клюв орлиный, когти длинные острые. В жертву вонзит, вцепится, считай, конец ей, клювом раз, другой долбанёт, и дух вон, с норовом птица.
— На людей-то не кидается? — уточнил полицейский.
— Нет, они бросаются тогда, когда к птенцам кто приближается, тут уж могут крыльями захлестнуть или поклевать по макушке, не так чтоб прямо, но дают знать — иди прочь!
Спали вокруг очага, подстелив под себя лапник, а поверх накидки, костёр поддерживали Севастьян, Сушков, Сохин, Окулов, Роткин и Мымрин по очереди по часу, но все успели выспаться, восстановить силы и бодрость. Устинов как завалился с вечера, так и не просыпался до утра, а лишь иногда ворочался и похрапывал. Севастьян, глядя на спящего полицейского, удивлялся его беспечности: «Ну и ну, с такой Государевой стражей можно всё проспать, увози золото куда желаешь, вези в любом направлении, а там ищи ветра средь сопок, крепко надеется на нас — уверен, мы не те люди, чтобы сотворить недоброе, вот и дрыхнет, как медведь в берлоге».
Животных развьючили для отдыха, но оставили всех на длинных поводьях, достаточных, чтобы пощипать подножный корм. Вьюки, в которых находилось золото, сложили в одно место, ближе к костру, они были на виду всех, и дежурившие у огня не спускали с них глаз. Хотя каждый думал: да куда они денутся в такой глуши и скоплении столь народу, да ещё вооружённого ружьями? Целому разбойному отряду отпор дать можно!
Окулов вкратце поделился с Севастьяном о делах на прииске Вознесенском. Оказалось, работают на пяти промывочных приборах, золото хорошее, такое он видит впервые — много подняли самородков разной величины и весом, но в основном россыпное, как и на прииске Спасском. Старатели разные, иные глядят на металл с завидными глазами, и не понять, о чём думают. Кто о добром заработке при таком намыве, кто и с умыслом, украсть бы с бу