Приглашенный для переговоров в ГПУ Янка Купала упорно отрицал свою принадлежность к какой бы то ни было контрреволюционной организации и не обнаружил ни малейшего желания пойти навстречу нам в смысле хотя бы осуждения контрреволюционной деятельности своих друзей – участников и руководителей «Союза освобождения Белоруссии».
Незадолго до 20 ноября он начал обнаруживать признаки некоторого колебания, что, впрочем, не нашло своего отражения в его «предсмертном» (если можно так выразиться) письме. Письмо это адресовано на имя тов. Червякова. Оно содержит утверждение, что он не состоял в контрреволюционной организации; затем Я. Купала пытается оправдать свое стихотворение, восхваляющее Пилсудского, и просит позаботиться о своей семье.
Все это происшествие рассматривается нами как протест против нашей политики борьбы с национал-демократизмом. Мы решили не требовать от Я. Купалы признания участия в «Союзе освобождения Белоруссии» и сосредоточить свои силы на требовании выступить с открытым осуждением контрреволюционной деятельности группы белорусских интеллигентов, арестованных по этому. Думаю, что нам это удастся.
Самый факт покушения на самоубийство мы, конечно, огласке не придаем.
В связи с этим прошу ускорить присылку окончательной редакции информационного сообщения по делу «Союза освобождения Белоруссии». Работу среди интеллигенции надо разворачивать вовсю и, конечно, молчание нашей прессы связывает нам руки.
С товарищеским приветом (Гей)».
Разрешение на информацию было получено. И уже 1 декабря 1930 г. газета «Звезда» всю вторую полосу посвятила «Взрыву гнева и возмущения пролетариев БССР против разоблаченной органами ГПУ контрреволюционной национал-демократической группы». «Сурово наказать черную стаю бывших белых министров, офицеров, царских чиновников и буржуазных интеллигентов» потребовала Белорусская ассоциация пролетарских писателей, которая, отмежевавшись от национал-демократов, торжественно обещала усилить борьбу с ними. Требование писателей заканчивалось здравицей в адрес ГПУ – главного стража Октябрьских завоеваний. Славили органы ГПУ и требовали наказания контрреволюционной группы рабочие, служащие, студенты и сотрудники Комвуза. А рабочие кожзавода «Большевик» потребовали к этому еще и награждения ГПУ Белоруссии орденом Ленина!
Среди названных в печати врагов фамилии Я. Купалы не было. «Взрыв народного гнева» был пока направлен персонально только на Некрашевича, Ластовского, Цвикевича, Смолича и Лесика – как причастных в прошлом к деятельности правительства БНР.
3 декабря с осуждением «национал-демократизма» в «Звезде» выступил Якуб Колас, писательская организация «Узвышша». Прислал покаянное письмо и Я. Купала.
Запутанная история, не так ли? Мне остается лишь воспроизвести это стихотворение, которое никогда не включалось даже в полное собрание сочинений Я. Купалы. Перевод с белорусского Н. Кислика.
Восстань, народа нашего пророк,
Событий буреломных ворожей,
И мудрым словом сбрось с народа рок
Проржавевших невольничьих цепей.
Сплоти всю Беларусь в одну семью,
Возьми с нее присягу и зарок,
Что землю не продаст вовек свою…
С Отчизны путы снять, восстань, пророк!
Восстань, народа нашего песняр,
Баян былых и будущих веков,
Призывный клич твой – грозовой удар,
Пусть заглушит постылый звон оков.
Звучи над стороной из края в край
И в сонном сердце разожги пожар,
Громами над курганами взыграй,
Всех мертвых разбудить восстань, песняр!
Восстань, народа нашего герой,
Богатырем на огненном коне
Народ, бредущий с нищенской сумой,
За Беларусь свою веди в огне.
Ко славе путь Отчизне укажи,
Смети с полей чужацкий жадный рой,
На страже у граничной стань межи…
Завоевать свой край, восстань, герой!
Восстань, народа нашего Глава,
Поднять из праха светлый отчий дом.
Ведь наш народ забыл свои права
На царственную власть в дому родном.
Тебя, Глава, ждет Беларусь давно.
Тебе от Бога, как твердит молва,
Принять наследье наше суждено…
Под белорусский стяг восстань, Глава!
28. VIII. 1919
А что? Вполне годилось к приезду высокого гостя!
Это в советскую эпоху пропаганда сформировала отталкивающий образ Ю. Пилсудского. Ведь он разбил войска красного маршала Тухачевского при их движении на Варшаву и был за это объявлен на родине национальным героем. В СССР его называли диктатором Польши – три года он официально был «начальником Польского государства», многолетним бессменным главой «санационного», фашистского режима и ярым врагом Советской России.
Но мало кому известно, что десять лет он отбывал ссылку за передачу вместе со старшим братом Брониславом группе петербургских народовольцев П. Я. Шевырева – А. И. Ульянова (брат В. И. Ленина) ядовитых веществ для снаряжения бомбы, которой должны были взорвать Александра III. Бронислав получил 15 лет каторги и был сослан на Сахалин. Там он совершил научный подвиг.
Русское Географическое общество за «труды на пользу науке» в 1903 году наградило бывшего политкаторжанина, в тот момент ссыльно-поселенца Бронислава Пилсудского малой серебряной медалью. В представлении было сказано: «В лице Б. О. Пилсудского, проживающего в настоящее время на острове Сахалине, русская наука имеет усердного и самоотверженного собирателя этнографического материала».
Когда в 1905 году Б. Пилсудский покидал остров, в его научном багаже находилось около 4000 страниц этнографических записей, в том числе свыше 20 тысяч слов на языках сахалинских аборигенов. Научные труды Пилсудского впоследствии публиковались в России и Польше, во Франции, в Японии и Англии. Созданные им орокско-польский словарь и толковый словарь орокских топонимов и антропонимов с грамматическими комментариями автора, хранятся сегодня в Кракове, в библиотеке Польской академии наук. В архивах С.-Петербурга, Томска, Владивостока также имеются ценные материалы из научного наследия Бронислава Пилсудского, сменившего бомбу террориста на мирное стило исследователя.
Но это – брат. А Юзеф? А что – Юзеф? Юзеф – не Бог, который один за всех, а человек. А раз человек, значит, должен отстаивать свой народ. И Юзеф Пилсудский так боролся за свой народ, что не грех было бы Горбачеву поучиться. Впрочем, это исторически противоположные фигуры. Один пытался собрать земли, разделенные полтора века назад, другой, наоборот, отдал земли, собранные заботливыми предками.
Кстати, о брате. В сентябре 1994 года группа молодых московских социологов по заказу журнала «Родина» провела опрос общественного мнения по проблемам российско-польских отношений. Один из вопросов предполагал наличие у участников опроса элементарных исторических познаний: «Знаете ли вы, кто такой Юзеф Пилсудский?» Почти треть респондентов (29,5 процента) сочла благоразумным уклониться от ответа. 16 процентов считали Пилсудского классиком польской литературы конца ХIХ века. Другие респонденты (12,5 процента) были убеждены, что он являлся… соратником Ф. Э. Дзержинского и В. Р. Менжинского по ВЧК – ОГПУ. А 9 процентов участников опроса были уверены, что Пилсудский был последним польским королем.
В 1933 году Совнарком Белоруссии принял постановление «Об изменениях и упрощении белорусского правописания». Оно вызвало резкую критику в западнобелорусской печати – за отход от наследия белорусских лингвистов 20-х годов, за русификацию белорусского языка.
Представление о клокотавших тогда лингвистических страстях дают материалы проходившего в декабре 1933 года трехдневного общего собрания минских писателей, которые обсуждали вопросы, связанные с принятой реформой.
Кондрат Крапива, отметив, что декрет правительства об упрощении белорусского правописания является огромнейшим стимулом для дальнейшего развития белорусской социалистической культуры, для развития и обогащения белорусского языка, дал оценку западнобелорусским откликам:
– Нам понятен и тот вой, который подняли белорусские фашисты за границей, и шушуканье нацдемов здесь у нас по причине провозглашения декрета об упрощении правописания. Они воют потому, что декрет ударил их по самому больному месту.
Платон Головач:
– Национал-фашисты и их агентура нацдемы кричат о ненаучности декрета СНК, обзывая его просто приказом. Нам нет нужды спорить с фашистскими писаками из Западной Белоруссии и их верными помощниками нацдемами с этой стороны.
Григорий Мурашка:
– Реформа белорусского правописания имеет огромное значение… Изменения, внесенные в правописание, являются началом, толчком, стимулирующим небывалое развитие белорусского языка.
В выступлениях писателей находим то принципиальное, что отличало взгляды «нацдемов»-западников от взглядов тех, кто держал равнение на Москву.
Кондрат Крапива:
– Эта «чистота» языка достигалась тем, что вытравлялись все те элементы, которые были общими для русского и белорусского языков, вводилась масса полонизмов, создавались искусственные новообразования, чтобы сделать язык наименее похожим на русский. Таким образом, язык засорялся и делался непонятным для широких трудовых масс.
Микола Хведорович:
– Немало повредили в этом деле классовые враги… Заядлые нацдемы – разные Лесики, Некрашевичи старались оторвать белорусский живой язык от языка трудящихся всего Советского Союза. Они усложняли правописание разными ненужностями, старались вводить как можно больше полонизмов, боясь, чтобы какое-нибудь слово не было похоже на русское, чтобы окончание какого-нибудь слова не напоминало русское окончание.
Аркадий Кулешов:
– Недаром Лесики, Некрашевичи, Байковы проповедовали в своих «научных трудах», что, если в белорусском языке есть слова, похожие на русские – их не употреблять.
Яков Бронштейн:
– Что касается полонизмов, то они имеют одно предназначение: протащить контрреволюционную интервенционистскую теорию отрыва БССР от СССР.