Несмотря на то что образование принц получил в Европе, куда его отправили еще мальчиком, воспитан он был в духе ненависти к европейцам, поработившим его землю. Он проклинал англичан, заковавших в цепи народ его поэтической родины. Борьба за ее независимость стала целью и смыслом его жизни.
«Этот художник, этот ученый, этот одаренный человек оставался душой индусом, индусом, полным жажды мести, индусом, лелеявшим надежду, что настанет день, когда его соотечественники потребуют прав для своей страны, изгонят из нее чужеземцев и возвратят ей независимость… Он выжидал случая. И случай представился».
Когда вспыхнуло крупное восстание сипаев, пишет Жюль Верн, душой его стал принц Даккар. Он поднял на борьбу огромные массы людей, отдал правому делу все свои дарования и свое богатство. Бесстрашно шел он в бой в первых рядах, рисковал своей жизнью так же, как самый простой сипай, поднявшийся ради освобождения отчизны. «Имя принца Даккара стало в те дни знаменитым. Герой, носивший это имя, не таился и вел борьбу открыто. Голова его была оценена, и хотя не нашлось ни одного предателя, готового выдать Даккара, за него поплатились жизнью отец, мать, жена и дети — их убили прежде, чем он узнал, какая опасность грозит им из-за него…»
Но и в этот раз право было повержено во прах перед силой. Тщетно искал Даккар себе смерти, когда последние воины, отстаивавшие независимость Индии, пали, сраженные английскими пулями. Одинокий, исполненный беспредельного отвращения к самому имени «человек», питая ужас и ненависть к цивилизованному миру, стремясь навсегда бежать от него, он обратил в деньги остатки своего состояния, собрал вокруг себя самых «преданных ему соратников и в один прекрасный день куда-то исчез вместе с ними.
Куда же отправился принц Даккар? Где искал он той независимости, в которой ему отказала земля, населенная людьми? И Жюль Верн отвечает — под водой, в глубинах морей — там, где никто не мог преследовать его.
На пустынном острове воин, ставший ученым, заложил корабельную верфь. Здесь по его чертежам была построена подводная лодка. Он дал своему судну название «Наутилус», поднял на нем черный флаг (в Индии черный цвет — символ восстания), назвал себя капитаном Немо и скрылся под водой, став грозным мстителем за всех угнетенных.
Но у этого человека была потребность творить добро. Это он спас одного из колонистов — инженера Сайерса Смита, выпавшего из гондолы воздушного шара, подбросил людям, оказавшимся на необитаемом острове, ящик с так необходимыми им вещами, сбросил лестницу во время нашествия обезьян, спас юношу от смерти, принеся необходимое для него лекарство, и, наконец, это он взорвал разбойничий бриг при помощи подводной мины и перебил бандитов изобретенными им электрическими пулями.
Последнее его благодеяние — ларец с бриллиантами, которые он вместе с другими драгоценностями завещает колонистам. Он верит, что в их руках деньги не станут орудием зла.
Принц Даккар умирает одиноким, вдали от всего, что он любил, что было ему дорого, за что он боролся. Последним словом, которое прошептали его холодеющие губы, было слово — родина.
Разве повесть жизни, рассказанная умирающим капитаном Немо, не напоминает историю Нана Сахиба? И возникает вопрос: не стал ли герой индийского народа прототипом знаменитого литературного образа? Не подсказала ли таинственная судьба Нана Сахиба, в частности, бесследное его исчезновение, загадку капитана Немо?
Несколько лет спустя Жюль Верн напишет роман «Паровой дом», где в главе «Восстание сипаев» продемонстрирует свою великолепную осведомленность о минувших событиях в Индии, о ее истории и географии. И неслучайно главным героем романа писатель сделает Нана Сахиба.
Слухи о его гибели в горах Непала оказываются ложными. После восьми лет изгнания Нана тайно возвращается на родину. Он мечтает вновь поднять знамя борьбы, освободить землю отцов от ига поработителей. В горах Бунделькханда герой пытается разжечь очаг восстания. У него все та же цель — мстить ненавистным ферингам. Его месть жестока. Но разве это не жестокость, когда солдаты полковника Мунро — главного врага Нана в романе — привязывали к жерлам своих пушек пленных сипаев, когда английские войска безжалостно истребляли жителей Дели и других городов, когда от их рук погибло «сто двадцать тысяч офицеров и солдат и двести тысяч индусов только за то, что они принимали участие в восстании во имя национальной независимости!» Нана Сахибу не удается достичь своей цели, он попадает в плен и погибает. Видимо, и много лет спустя трагическая судьба Нана Сахиба не переставала волновать воображение Жюля Верна.
Жюль Верн откладывает перо. Взгляд его устремляется в окно на зеркальную поверхность Соммы. Неспешно несет она свои воды. Так же спокойно течет его жизнь. Вдали от столичного шума, вдали от докучавшей ему славы. Впрочем, и сюда, в Амьен, доносятся ее отзвуки. Только что, например, он узнал, что удостоен Большой премии Французской академии за книгу «Двадцать тысяч лье под водой».
Писатель встает, подходит к большому глобусу, стоящему в углу комнаты. Его поверхность, словно паутиной, опутана карандашными линиями. Это маршруты странствий его, жюльверновских, героев. На выпуклый шар ложится новая свежая полоска — путешествие героев «Таинственного острова».
Как-то встретит читающая публика его новых героев? Как отнесется к разгадке тайны капитана Немо?..
Показания астролога, или опознание Смуглой Дамы
Достоверными свидетельствами о жизни Шекспира являются его сонеты.
Смущающий призрак
В тот день профессор Роуз, как всегда, ранним утром направился в Бодлинскую библиотеку. Известный историк и блестящий литературовед, он был здесь, что называется, своим человеком. Не один год провел в читальном зале за столом этого старейшего книжного хранилища. В нем собраны многие раритеты — автографы государственных деятелей, ученых, писателей и поэтов, редчайшая коллекция королевских рукописей, первые английские печатные издания, в том числе и «Изречения философов» — книга английского первопечатника Уильяма Кэкстона. Гордость библиотеки — собрание первых изданий пьес Шекспира и среди них единственный из дошедших до нас экземпляр «Короля Лира», напечатанных около 1606 года. А всего в этом крупнейшем книгохранилище находится около сорока тысяч рукописей.
Весна была уже на дворе, но погода стояла пасмурная. Ненастье настраивало на невеселый лад, и казалось, что и этот день пройдет впустую. В последнее время Роуз вновь обратился к документам елизаветинской эпохи, знатоком которой считался. Просматривал рукописные материалы, выискивая новые, необходимые для работы сведения и факты. Но дело двигалось медленно, и можно было ожидать, что и сегодня его поиски не принесут желаемого успеха.
Он шел по хорошо знакомым улицам Оксфорда, где когда-то учился и прожил немало лет, а теперь состоял в совете управляющих колледжа Поминовения усопших и одновременно — членом Британской академии. Мимо спешили обычные в это время прохожие — клерки, домохозяйки, то и дело попадались студенты, но Альберт Роуз словно не замечал их, погруженный в свои мысли. Уже давно его занимала одна литературная загадка. Скажем точнее — ему не давала покоя великая тайна Шекспира: кто была Смуглая дама его сонетов. Профессор мечтал приподнять вуаль на лице незнакомки, вот уже три с половиной века скрывающей свои черты.
Бывали, правда, моменты, когда ему думалось, что тайна имени Смуглой дамы, в которую многие исследователи тщетно пытались до него проникнуть, никогда не будет раскрыта. Смуглая дама всего лишь смущающий призрак, который, возможно, где-то и бродит, но неуловим и нераспознаваем.
Однажды в минуту отчаяния Роуз согласился было с пессимистами и заявил, что, видимо, никогда не удастся узнать имени возлюбленной и вдохновительницы сонетов Шекспира. Но без разгадки этой тайны, составляющей, по его словам, одну из важнейших проблем в шекспироведческой литературе, невозможно написать полную биографию величайшего поэта. О нем и так мало что известно — до нас дошло всего несколько документов: о крещении, женитьбе и последней воле. Сохранилось всего шесть его аутентичных подписей (три на завещании и еще три на различных деловых бумагах). Причем почерк в них не всегда одинаков, как, впрочем, это часто бывает с людьми, которые изредка что-либо подписывают. Отсутствие сколько-нибудь достоверных и более менее полных сведений о творце великих сочинений породило массу легенд, часто весьма анекдотического свойства. Разобраться в них, отделить зерна от плевел еще недавно было чрезвычайно трудно.
Между тем сонеты, судя по всему, автобиографичны. Как сказал в прошлом веке поэт Вордсворт, это «ключ, которым Шекспир отпер свое сердца». Но биографу мало располагать авторским текстом, надо, знать историю его создания, тем более, когда речь идет о сонетах, адресованных даме. Кто была эта женщина-мучительница, к которой обращены прекрасные любовные стихи? Какие отношения у поэта были с той, кто вдохновил его на создание столь страстных и горьких строк? И почему в них так много отчаяния, печали, ревности? Не выяснив всего этого, и думать нельзя о написании подлинной биографии Шекспира.
Над разгадкой этой труднейшей задачи и бился в последнее время профессор Роуз. Написанное им исследование о жизни и творчестве Шекспира, к сожалению, оставалось без нее неполным. Узнав имя возлюбленной поэта, можно было бы завершить работу над его наиболее полной биографией. Именно о такой книге, на страницах которой в полный рост предстал бы Шекспир-человек, и мечтал профессор Роуз.
В вестибюле библиотеки Роуз приветствует взглядом бюст основателя библиотеки дипломата и ученого Томаса Бодли из черно-белого мрамора, снимает пальто, бросает беглый взгляд на витрины постоянной книжной выставки, и направляется в зал к своему столу. На нем рукописи, над которыми он работает — бумаги некоего Симона Формана, человека по-своему удивительного. Во времена Елизаветы I он был врачом-практиком и астрологом и отлично знал добрую половину обитателей Лондона той поры, как и многое из того, что происходило тогда в английской столице. Ему, в частности, принадлежит самое раннее описание четырех постановок шекспировских пьес в театре «Глобус». В записках такого человека наверняка удастся обнаружить что-нибудь еще. Профессор Роуз внимательно вглядывается в записи астролога. Большей частью они говорят о посетителях, их гороскопах, напоминая ученому что-то вроде приходно-расходной книги: был такой-то, просил о том-то, заплатил столько-то. Цифры, числа, фамилии… Скучный, видно, был человек этот Симон Форман. Иногда, впрочем, он сообщает и кое-что стоящее. Среди фамилий и цифр встречаются мимоходом сдела