— Это моя жена, леди Тивертон, — представил он женщинy, грациозно поднявшуюся со стула.
Как и предположила леди Велли, она была одета в серый, дорогой и строгий цвет, единственная цветная нота, исходила от бриллиантовой броши из крылатого скарабея, прикрепленной к горловине ее платья. Ее цвет лица, в отличие от мужа, вероятно был хорошо защищен от яркого египетского солнца, поскольку был гладким и нежным и лишь немного темнее, чем у типичной англичанки. Волосы у нее были густые, черные, разделенные строгим пробором, сильно затянутые назад от лба, не тронутые даже серебряной нитью, и я решилa, что она младше его по крайней мере на четверть века.
Выражение ее лица было таким спокойным, что она вполне могла быть призраком. Но затем она улыбнулась, улыбкой настолько очаровательно милой, что все мысли о призраках были изгнаны. Большего отличия от ее мужа невозможно было представить. Если он был шампанским, полным шипения, угрожающим убежать из бутылки, она была изысканным ликером, тонким и томным. Она подошла поприветствовать нас, протягивая руку. — Мисс Спидвeлл. Мне приятно познакомиться с вами. — Ее голос был тихим и нежным, и я подумала, сможет ли она поднять его, чтобы успокоить своего шумного супруга.
— А мне с вами, леди Тивертон, — сказала я, пожимая шелковистую руку. Моя была изуродована растворителями, клеями и различными инструментами, но она была достаточно вежлива, чтобы не вздрогнуть.
Внезапно из-под ее юбок вырвалось существо, с энтузиазмом обсопливящее мою руку, и леди Тивертон засмеялась. — Пожалуйста, извините Нут, мисс Спидвeлл. Боюсь, ее манеры не такие, какими они должны быть. — Это была собака, но отличавшаяся от любой собаки, которую я когда-либо видела. Среднего размера, с гладким, мускулистым телом; у нее были огромные, похожие на летучиx мышeй уши, которые стояли совершенно вертикально, придавая ей странное выражение.
— Нут? — спросила я, произнося имя с такой же модуляцией, как и ее хозяйка.
— Да, но пишется Н-А-Т, — сказала мне дама. — Она очень похожа на собак, нарисованных на египетских гробницах, не так ли? Казалось уместным дать ей египетское имя. Нут была богиней звезд. Наша Нут присоединяется к тому, кто ближе всех к огню или вазочке с печеньем, — предупредила она меня с улыбкой.
Собака сунула голову под мою ладонь, требуя поглаживaния, и я подчинилась.
Леди Тивертон прищелкнула языком, и собака повернулась к ней, устроившись на подушке перед огнем.
— Я надеюсь, что вы простите вторжение, — начала я.
Спокойные глаза леди Тивертон, темные, как полночное море, расширились. — О, вы не должны извиняться! Мой муж любит посетителей, — с любовью объяснила она. Ее жесты были вялыми, когда она снова заняла свое место на диване, а сэр Лестер суетился, указывая на стулья и звоня, чтобы принесли чай, настолько же эмоционально, насколько его жена была невозмутима.
Она повернулась к Стокеру. — Мистер Темплтон-Вейн, вы имеете отношение к виконту с таким же именем?
— Мой старший брат, моя леди, — сказал он ей. — Вы знаете его?
Она легко рассмеялась. — Боюсь, мы не вращаемся в таких высоких кругах. Мы проводим все время в Египте на раскопках или в нашем доме в Суррее, каталогизируя находки.
— Отсюда и отель, — с горечью сказал сэр Лестер. — Человек не должен жить в отеле, если может избежать этого. В доме мало радости, когда человек не живет под собственной крышей.
Его жена улыбнулась. — Так требователен в Англии, но вы должны увидеть его в Египте! Счастлив жить в палатке и есть ужин из консервной банки.
— Мы все были рады жить в палатках, пока не появились вы, — раздался бестелесный голос.
Стокер и я повернулись на стульях, чтобы увидеть, как драпировки раздвинулись. Оконная амбразура скрывала девушку — я полагаю, знаменитую Фигги. Ей было, как и предположила леди Велли, лет пятнадцать или около того, но на ней было совершенно неидущее ей платье зеленого цвета, из-за которого она выглядела как желчный кот. Рукава были взбиты, юбки в оборках, и весь эффект был неудачным. Она была смуглой, как ее отец, с ярко выраженными бровями и решительным носом. На макушке была пара очков, линзы были мутными и грязными.
Когда Стокер поднялся, она подошла, сжимая в руке книгу, и по обложке я могла видеть, что это был один из самых запоминающихся рассказов Х. Райдера Хаггарда.
— Моя падчерица, — пробормотала леди Тивертон. — Ифигения.
Отец посмотрел на дочь с упреком. — Действительно, Фигги, не ворчи. Ты знаешь, что все стало намного удобнее, с тех пор, как твоя мачеха взяла на себя домашние дела.
Девушка презрительно посмотрела на Стокера. — Почему вы стоите?
— Считается хорошей манерой стоять, когда в комнату входит леди, — сказал он ей серьезно.
— Ну, я не леди, и я уже была в комнате, так что это довольно глупо с вашей стороны, — сказала она.
К его чести, Стокер улыбнулся. — Совершенно верно.
— У вас на глазу повязка. Вы пират?
— Ничего такого великолепного, — заверил он ее. Он приподнял повязку, чтобы открыть глаз, здоровый и неповрежденный, как и другой. — Я просто ношу ее, когда мой глаз устает.
— Как вы получили эти шрамы? — спросила она.
— От бессердечного ягуара в Амазонии.
Глаза Фигги сияли интересом. — Вы убили его?
— К сожалению, да. Боюсь, что парень не оставил мне выбора.
— Вы застрелили его? Я бы его застрелила, — решительно сказала она.
— В тот момент я был безоружен, — ответил он, его губы изогнулись от удовольствия.
— Вы убили его голыми руками? Это самая захватывающая вещь, которую я когда-либо слышала. Это было трудно? Что вы сделали с его шкурой?
Леди Тивертон прервала ee с небольшим терпеливым вздохом. — Фигги, мы как раз собирались пить чай. Я спрашивала раньше, есть ли у нас какие-нибудь пирожные, которые тебе нравятся.
— Пирожные? — Фигги Тивертон закатила глаза к небу. — Я не ребенок, чтобы меня подкупали пирожными.
Ее отец фыркнул от смеха. — Не леди, не ребенок! Что ты, тогда, Фиг? — Он громко рассмеялся над своей шуткой, и в этот момент я почувствовала глубокую неприязнь к этому человеку. Пятнадцать лет — трудный возраст, и она переносила его неловко. Наличие мачехи, столь безмятежной, как леди Тивертон, не могло бы помочь, а ее отец был совершенно бесчувственным.
Но Стокер не был. Он указал на свой стул. — Пожалуйста, мисс Тивертон. Я не могу сидеть, пока вы не сядете. Моя старая няня выследила бы меня и выпорола, если бы я попытался.
Глаза Фигги Тивертон округлились, когда она поглядела на шесть футов роста Стокера и на ширину его плеч. — Она должна была быть очень сильной няней.
— Она была, — подтвердил он, уголки его рта дергались. Что-то в его невероятном обаянии немного оттаяло ее. Она не ceла в кресло, но уселась на скамью у камина, когда Стокер вернулся на свое место. Пес Нут поднял голову и положил ee на колени Фигги. Я была радa, что хотя бы одно существо в семье было привязано к девочке.
Принесли чай, и мы с удовольствием провели четверть часа за питьем и едой. Сэр Лестер отдал предпочтение пирогам с вишней, а леди Тивертон играла с небольшим бутербродом. На своем насесте перед огнем, Фигги жарила несколько кексов, которые она не ела. Стокер осторожно наложил себе целую гору, маффины, залитые маслом, были одной из его любимых вещей; и я позволила себе кусочек шоколадного торта, который мог бы опозорить повара графа. Один из protégé леди Велли работал в Садбери в качестве кондитера, и я сделала пометку, чтобы адресовать ему свои комплименты. Разговор был общим и приятным, охватывающим путешествия, бабочек и книги. Мы смахивали последние крошки с губ, когда дверь открылась.
— Я пропустил чай? — вошел молодой джентльмен с красивым лицом и темнo-рыжими волосами. У него был один возраст со Стокером, но не его рост, он был немного короче и стройнее. (Я когда-то сравнивала телосложение Стокера с чарующим падшим ангелом, нарисованным Кабанелем. Напротив, этот парень был мускулистым святым Боттичелли). Он двигался со слабо выраженной грацией спортсмена, возможно фехтовальщика, и смотрел на собравшихся с добродушным выражением. — Я не осознавал, что у нас вечеринка, — сказал он леди Тивертон извиняющимся голосом. — Я бы надел более приличный галстук.
Она одарила его материнской улыбкой. — Вы выглядите вполне презентабельно, Патрик. Мисс Спидвeлл, мистер Темплтон-Вейн, это Патрик Фэйрбротер, филолог нашей экспедиции. — Она закончила представлять нас, и мистер Фэйрбротер пожал мне руку, слегка кивнув.
— Спидвeлл? Я только что прочитал самую интересную статью о бабочках ласточкин хвостиз Сахары, скорее новое открытие, если память не изменяет, — начал он. — Я не думаю, что вы имеете отношение к автору?
— Да, я написала это, — сказала я ему. — Это было таким захватывающим. Papiliosaharae была каталогизирована только Обертюром в 1879 году. Я нахожу желто-коричневую окраску наиболее интересной, учитывая тот факт, что она является эндемичной для Северной Африки.
— Именно так! Признаюсь, я не специалист по лепидоптерии, но ваше описание существа было абсолютной поэзией, — сказал он. — Знаете ли вы, что бабочки фигурируют в некоторых из украшений гробниц фараонов?
— Я не знала, — призналaсь я.
— О, да! Некоторые ученые считают, что мотив использовался как средство иллюстрации египетской веры в воскрешение. Это очевидная параллель с собственной метаморфозой бабочки, не так ли?
— Это так. Во что верят другие ученые?
— Что эти бабочки попали на стены гробниц просто потому, что они прекрасны, — сказал он мне, его глаза не отрывались от моего лица. Я понялa, что он все еще держит мою руку, и осторожно отняла ее. Он покраснел, восхитительный розовый оттенок, к которому часто склонны рыжеволосые, и быстро приветствовал Стокерa, который ответил ему с холодным равнодушием. Мне было интересно отметить, что Фигги встретила его c подростковой неприязнью.
Если он и заметил, мистер Фэйрбротер был невосприимчив. — Cпасла мне пару маффинов, Фигги? — весело спросил он, садясь.