ьему панцирю, выставленному футах в четырех от них. И это были только те сокровища, которые я успела охватить беглым взглядом. Остальная необъятная часть помещения простиралась перед нами, наполненная тысячами и тысячами подобных удивительных экспонатов.
Я повернулась к Стокеру, и он неожиданно мне улыбнулся.
– Пойдем дальше.
Я пошла за леди Корделией, которая двинулась через главный зал, показывая на трофеи своего брата, один удивительнее другого.
– Это из Помпей, – сказала она, указав на лежащую фигуру. Это была собака, свернувшаяся в клубок перед лицом смерти; я в изумлении уставилась на леди Корделию.
– О, не удивляйтесь, мисс Спидвелл, уверяю вас, это не подлинная вещица, а гипсовый слепок, он был заказан моим дедом во время его большого турне. Это беда всех мужчин из рода Боклерков. Они все тянут в дом, как сороки. Как только видят что-то симпатичное, сразу велят это запаковать и везут домой, как бы непрактично это ни было.
Она вздохнула.
– В результате они битком набили оба дома, этот и загородное поместье в Корнуолле. Я много раз предлагала его светлости открыть все эти сокровища для публики, брать плату за вход и позволить людям любоваться этими коллекциями. Мне представляется несправедливым оставлять эти вещи истлевать здесь, где их видит всего несколько человек.
Я медленно повернулась, пытаясь осмотреть все необъятное пространство помещения и его сокровища.
– Да, это благородный порыв.
На ее лице отразилась тоска.
– И все это падет на плечи моего племянника. Здесь столько работы, что непонятно даже, с чего начинать.
Она кивнула в сторону нижней из двух галерей.
– Там довольно уютно. Камин и пара диванов; есть даже походная кровать, когда-то принадлежавшая герцогу Веллингтону. Думаю, нам нужно приготовить чай и устроить военный совет, – решительно заявила она.
Я пошла за ней вверх по ступеням, обернувшись, чтобы посмотреть на Стокера. Он пробормотал: «Я сам во всем виноват», – а я улыбнулась при мысли, что его и правда окружили чересчур независимые женщины.
Несмотря на свое высокое положение, леди Корделия сама развела огонь в камине и занялась чаем, а я смогла понаблюдать за ней в свое удовольствие. Она была выше меня и очень стройной, хотя я подозревала, что причиной тому скорее ее искусство, нежели природные склонности. Цвет лица как у свежей английской розы, приятный бледно-розовый оттенок на белоснежной щеке, а волосы медные, с красивыми завитками на висках. В юности она, несомненно, была чудо как хороша, а сейчас (полагаю, ближе к тридцати) она оставалась по-настоящему красива той привлекательностью, источник которой – в изящном строении и безмятежности. Она двигалась тихо и спокойно, и именно это спокойствие так меня покоряло. Я сама стремилась к такому хладнокровию, но поняла, что невозможно сочетать в себе полную бесстрастность с пылким стремлением. Можно быть элегантным или увлеченным, но и тем и другим – вряд ли.
Если она и поняла, что я ее изучаю, ее это не обидело, и вскоре мы все уютно устроились с коробкой песочного печенья. Она протянула мне чашку с чаем и улыбнулась:
– Свадебный сервиз Наполеона, – сказала она.
– У Стокера совсем другие представления о гостеприимстве, – заметила я.
Она посмотрела на него, и они оба улыбнулись. Их дружба явно длилась очень долго, судя по тому, как хорошо было им вместе и как легко они находили общий язык.
Он опустил чашку.
– Леди К., – начал он.
– Не вздумай меня ругать, – мягко остановила она его. – Я читала газеты, перед тем как отослать их. Я не могла оставаться в стороне и не пытаться помочь. Знаю, что сейчас ты в очень тяжелом положении.
– Ну, тогда тебе тем более следовало оставаться в Корнуолле, – возразил он. – Если дела пойдут совсем плохо, ты могла бы, по крайней мере, убедить власти в том, что ничего не знала о нашем убежище. А теперь…
– А теперь я смогу оказать тебе и мисс Спидвелл необходимую помощь, – закончила она. Ее гладкие брови слегка нахмурились. – Как неудачно, что Сидони тебя видела. Она ужасная сплетница, но, если я объясню ей всю серьезность ситуации, она будет держать язык за зубами. Ты же знаешь, как она к тебе относится.
Я потерла лоб.
– И как же она к тебе относится? – мило спросила я Стокера.
Он залился краской, а ответила мне леди Корделия.
– Моя камеристка питает слабость к Стокеру. Она почему-то решила, что он настоящий корсар, и никак не может его забыть. Французы часто бывают очень внушаемы, – добавила она. Я поняла, что мне начинает нравиться леди Корделия.
Она повернулась к Стокеру.
– Ты должен знать, что я ни на минуту не усомнилась в твоей невиновности, – тихо сказала она.
– Да благословит тебя Бог.
В ее улыбке сквозила грусть.
– Я знаю, как любил тебя барон. Ты никогда не отплатил бы за такие чувства насилием.
– Леди Корделия, вы тоже были знакомы с бароном? – вмешалась я.
Она кивнула.
– Через брата. Его светлость коллекционирует… ну, пожалуй, все на свете, как вы сами видите, – сказала она, жестом обведя все богатства Бельведера. – А барон был большим ценителем искусства. Мой брат познакомился с ним лет десять назад. Они участвовали в аукционе, и оба нацелились заполучить картину с попугайчиками-неразлучниками, которая, по слухам, принадлежала Екатерине Великой. Они ожесточенно за нее сражались, но в конце концов их обоих обошел кто-то третий. Тогда они отправились утешать друг друга за бутылкой великолепного портвейна.
– Бывало, дружба завязывалась и на менее серьезных основаниях, – заметила я.
Она улыбнулась.
– Конечно. В любом случае они стали хорошими друзьями. Именно через барона мы и познакомились со Стокером. Мы были глубоко опечалены смертью барона, – добавила она с грустью.
– А как вы об этом узнали? – спросила я.
– Вероника, – в голосе Стокера послышалась угроза, – на что ты намекаешь?
– Ни на что. Я просто хотела узнать о реакции его светлости.
Это была не ложь, но и не вся правда. Мне действительно было любопытно, как отреагировал граф на смерть своего друга, но, кроме того, мне пришло в голову, что семья Боклерк – связующее звено между Стокером и бароном. Может быть, они знали больше, чем следовало.
Стокер угадал, о чем я подумала, и решительно рассеял все мои сомнения.
– Предположить, что его светлость и леди Корделия могут убить Макса, – это примерно как предположить, что королева в обнаженном виде может проехать по Трафальгарской площади, – сурово отчеканил он.
К ее чести, леди Корделия не выглядела обиженной и движением руки остановила мои поспешные извинения.
– Пожалуйста, не беспокойтесь. Это совершенно естественные сомнения, и, если бы у вас их не возникло, я усомнилась бы в вашем уме. Но как часто это бывает, мисс Спидвелл, истина совершенно прозаична. Барон был из тех друзей, кто приходит на ужин два-три раза в год. Время от времени они с братом вместе обедали или посещали лекции по искусству, но не более. Мы не знаем никого из его друзей, кроме Стокера, и у нас не было никакой причины желать ему зла. Даю вам слово.
Конечно, ее слово могло бы оказаться ложью, но я бы вверила и собственную жизнь человеку с такими мягкими, бесхитростными бровями. Леди Корделия была редким созданием: в ней совсем не чувствовалось злости. Она напоминала мне однажды виденную мною на Сицилии статую Мадонны, умиротворенной, выше всех земных дел, милостиво снисходящей к смертным людям.
Она продолжила:
– Если говорить о моем брате, то проще всего описать Амброуза такими словами: он рассеянный и забывчивый. Конечно, это не его вина, но он почти все время проводит со своей коллекцией и не замечает окружающего мира. Именно поэтому я управляю делами поместья: веду его расходные книги, слежу за прислугой, даже присматриваю за воспитанием его детей после смерти графини.
Должно быть, вид у меня был удивленный, потому что она замолчала, а когда снова заговорила, в ее голосе послышалась теплота.
– Я очень люблю брата, мисс Спидвелл, но не могу закрывать глаза на его недостатки. Для убийства он совершенно не годится: не готов к страшной действительности этого мира, не смог даже заставить себя поговорить со мной о смерти барона. В том, чтобы быть женщиной, есть свои преимущества, – вдруг добавила она, скривив свой милый ротик. – Мужчины предпочитают не обсуждать с нами неблаговидные материи.
– А неблаговидные материи обычно самые интересные, – заметила я.
– Именно.
Она вдруг улыбнулась, и ее лицо будто осветила радуга после бури.
– Но у нас есть более важные вопросы для обсуждения, чем мой брат. Возможно ли доказать, что ты не находился в доме барона в ночь убийства? – спросила она Стокера.
– Ну… – ответил он, теребя воротник, – дело в том, что я был не один.
– Чудесно! – начала она, но, не успев даже договорить, поймала взгляд Стокера, устремленный на меня, и вздохнула. – Если вы провели этот вечер вместе без всякого сопровождения, боюсь, репутации мисс Спидвелл был нанесен такой урон, что ее не станут считать даже надежным свидетелем.
– Да уж, и это еще наименьшее из зол, – сказала я, неопределенно махнув рукой. Я описала (по возможности кратко и деликатно, но четко) свои прошлые любовные похождения.
– Так что, сами понимаете, – закончила я, – королевский адвокат просто сочтет меня распутной и отвергнет любое предложенное мной алиби. Также, полагаю, то, что я уехала из Литтл-Байфилда в компании джентльмена, с которым только что познакомилась, и провела с ним ночь с глазу на глаз в экипаже, тоже не добавит веса моим показаниям.
Подтверждая мнение, что истинная леди никогда не выдает своих эмоций, леди Корделия просто кивнула.
– Может быть, что-то еще? – доброжелательно спросила она.
Стокер закрыл лицо руками.
– Последние несколько дней мы жили в бродячем цирке, притворяясь мужем и женой, – приглушенно сообщил он.
Леди Корделия вздохнула.
– Не знаю даже, как ты мог бы еще сильнее ухудшить свое положение, разве только если бы тебя нашли над телом с камнем в руках.