Я замолчала, вспомнив о странной пряности, которой пах мой дядя.
– Как думаешь, почему он жует тминные зерна? Не пойму, что это может означать.
– Что у него проблемы с пищеварением, – не задумываясь, ответил Стокер. – Семена тмина – ветрогонное средство. Я иногда прописывал их пациентам с излишним газообразованием.
– Хочешь сказать…
– Да, – сразу ответил он, не дав мне закончить предложение.
– Какая жалость, – пробормотала я. Я боялась встретиться с ним глазами, чтобы не рассмеяться; меня очень позабавила мысль о похитителе, страдающем метеоризмом. Я чопорно поджала губы.
– Итак, у нас есть мать, дядя и всякие бандиты из Ирландии, где я родилась. Мы предполагаем, что мать оставила меня на попечении сестер Харботтл, а они решили, что им нужно покинуть Ирландию. Но почему? Кто в такой ситуации может угрожать ребенку?
Наши глаза встретились, и мы сказали в один голос:
– Отец.
– Мне бы не хотелось в это верить, но, может быть, ты и прав. Все это выглядит очень логично, – заметила я. – Можно предположить, что мой отец тоже был ирландцем, возможно, более благородного происхождения, чем мать, и, вероятно, из консервативного семейства. После моего рождения он женится на другой женщине, а не на моей матери. Лили Эшборн умирает, может быть, и от его руки. И кто после этого связывает его с прошлым? Ребенок. Ему нужно как-то закрыть для себя эту дверь. Боясь его, сестры Харботтл покидают Ирландию и постоянно переезжают с места на место, чтобы избавиться от него и возможных угроз с его стороны.
Я перевела дух.
– И что потом?
Стокер сразу же подхватил мою мысль.
– Он не может найти тебя. Может быть, за эти годы он и подбирался близко или пустил своих людей по твоему следу. Вероятно, какие-то зацепки у него имелись. Возможно, сестры Харботтл не всегда были настолько внимательны, как следовало.
– Барон знал их фальшивые имена, и нам известно, что он был как-то связан с моим отцом, – добавила я. – Мой отец мог выяснить что-то о нас через барона. Прежде барон не представлял, где мы живем, но, когда умерла тетя Нелл, я поместила заметку в лондонскую газету. Я сомневалась, что у них где-то были друзья или связи, но хотела убедиться, что у них не осталось никаких долгов. И таким образом барон сумел нас найти.
Мы помолчали с минуту, пытаясь сделать свои выводы.
– Мне пришла в голову еще одна причина, по которой они не смогли быть вместе, – вдруг сказал Стокер. – Может быть, твоя мать была из очень уважаемой и богатой семьи. Но в Ирландии даже с помощью денег иногда нельзя соединить мостом разные берега реки.
– Религия, – догадалась я.
Он коротко кивнул.
– Именно. Из газет мы знаем, что твоя мать была практикующей католичкой. А что если твой отец был протестантом? Эти разногласия преодолеть непросто.
В этом он был совершенно прав. Во время своих путешествий я пропустила какие-то самые сенсационные публикации, но просмотр газет у Стокера в мастерской восполнил мне некоторые пробелы. Только два года прошло с тех пор, как ирландцы заминировали Тауэр и Вестминстерский дворец, а незадолго до этого были убийства в Феникс-парке: нападение террористов на министра по делам Ирландии и его помощника. Министра не защитило и то, что он был членом могущественного клана Кавендишей. Даже королевская семья была в опасности. Несколько лет назад ирландский злоумышленник чуть не убил в Австралии родного сына королевы. И это всего несколько последних событий в истории многовекового конфликта.
Я вздохнула.
– Несложно поверить, что протестант из хорошей семьи не осмелился жениться на актрисе-католичке. Каждого из них родная семья сочла бы предателем. Они оба оказались бы в опасности, большей или меньшей, в зависимости от того, как их семьи относились к гомрулю[23].
Я уронила голову на руки.
– Боже мой, какая ужасная неразбериха.
– Может быть, мы еще не все знаем, – добавил он.
Я подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза.
– Сегодня меня похитили, чуть не утопили, а я воткнула шляпную булавку в руку человеку. Я непотопляема, Стокер. Говори, что там еще.
– Мне пришло в голову, что твой отец может быть заодно с твоим дядей, – прямо сказал он. – А если все именно так, то он, возможно, виновен и в смерти Макса.
Я вздрогнула.
– Это невозможно.
– Как ты можешь это утверждать? – резонно возразил он. – Ты же ничего о нем не знаешь.
– Зато я знаю, что совершенно нелогично думать, с одной стороны, что мой отец может быть замешан в смерти Лили Эшборн, а с другой – что он плетет интриги вместе с ее братом!
Он пожал плечами.
– Нелогично, но не невозможно. К тому же у нас нет никаких доказательств, что твой отец имеет к ее смерти хоть какое-то отношение. Насколько нам известно, его вынудили жениться на другой, и он страдал от того, что ему пришлось отказаться от Лили.
– Ну что ты говоришь?! – я стукнула ладонями по столу и вскочила с места.
В очередной раз он, к своей чести, ничего не сказал, молча смотрел, как я хожу взад-вперед, и ждал, когда пройдет мое негодование. Я издала вздох нетерпения и вновь опустилась в кресло.
– Не дуйся, – предупредил меня Стокер, – а то на лице останутся угрюмые морщины.
– Я не дуюсь, а думаю.
Через несколько минут я сдалась.
– Ну хорошо, ты можешь оказаться прав. Может быть, мой отец злодей, а может быть, и нет. Может быть, он был как-то причастен к смерти моей матери, а может быть, и не был. Также он мог быть связан или не связан со смертью барона. В результате всех этих рассуждений мы только еще больше замутили воду, Стокер.
– Знаю. – Он потер виски. – Мы же ученые. Наше призвание – рассуждать критически, а в этом деле мы постоянно ведем себя совсем иначе.
Я с удивлением посмотрела на него.
– Ты только что признал, что я ученый, а не дилетант, который бегает за милыми крылатыми созданиями.
– Да, ты бегаешь за милыми крылатыми созданиями, – возразил он, – и не любишь бедную пушистую моль.
– Не смеши меня. Может быть, я и не люблю все виды моли, но некоторые из них – просто отличные. Например, Hyalophora cecropica…
Он жестом прервал меня.
– Ты не должна передо мной оправдываться. Ты права: все мы имеем право на некоторые предпочтения. Мне было бы гораздо приятнее работать с львицей, чем со стервятником. Мы – простые смертные, Вероника, и созданы так, что всегда предпочтем красоту уродству.
Его губы скривились от последних слов, и я задумалась, не говорит ли он сейчас и о своей испорченной красоте, не чувствует ли себя от этого как-то неполноценно.
Вдруг я снова вскочила с места, на этот раз с торжеством на лице.
– Я знаю, что означает надпись на ключе.
– Что? – спросил он.
– Куда бы ты пошел для хранения разных ценностей?
– В банк, – сразу ответил он.
– А в каком мы сейчас городе?
– В Лондоне.
На его лице проступило понимание.
– ЛОБ – ЛОндонский Банк.
– Именно.
– А ОКСТ?
В его глазах засверкал огонек, и он улыбнулся.
– Отделение на ОКсфорд-СТрит.
Я победно воздела над головой сжатые в кулаки руки.
– Да! Я знаю, что это правильно. Я просто знаю это.
– Вероника, – мягко спросил он, – что ты надеешься там найти?
– Доказательство того, что мой отец не причинял вреда моей матери, – ответила я. – Или доказательство обратного. Что-нибудь, что угодно, за что можно зацепиться и узнать наверняка, что так и было.
Он испытующе посмотрел на меня, затем одобрительно кивнул.
– Это я могу понять.
– Что имел в виду Морнадей, когда говорил о твоей семейной истории? – спросила я.
Он смотрел себе на руки, думая, что мне ответить.
– Давай просто скажем, что инспектор Морнадей знает о таких вещах, которые его совершенно не касаются, о том, что должно было быть погребено уже много лет назад.
– Не стоило и мне совать нос.
Он слабо мне улыбнулся.
– Дело не в том, что тебе не положено знать, а в том, как тяжело мне рассказывать.
Я ничего не сказала, и вскоре он продолжил.
– Я не близок со своей семьей. Вот почему я пользуюсь не тем именем, которое дал мне лорд Темплтон-Вейн, а только его вариацией, – сказал он, скривив губы. – Я не разговариваю с ними, а они – со мной. Так лучше для всех. Старые грехи забыть невозможно, но можно спрятать подальше.
У меня на языке вертелась тысяча вопросов, но я не задала ни одного. Вместо этого я просто сменила тему.
– Ты спорил со мной на гинею о том, что мое рождение как-то связано со смертью барона. Если мы узнаем все, что можно, о моем отце, то тогда, если ты прав, у нас в руках появится гораздо больше зацепок, чтобы найти убийцу барона.
– Да, правда, – сказал он безучастно.
– Инспектор Морнадей был так добр выступить нашим союзником. Он помог нам выиграть время, может быть, даже достаточное для того, чтобы доказать твою невиновность.
Стокер испытующе посмотрел на меня.
– Ты правда настолько наивна? В его действиях нет ни капли доброты.
– Да, признаю, он, конечно, и сам выиграет в профессиональном плане, если сможет успешно завершить это дело, – согласилась я.
Он подавил смешок.
– Морнадеем больше движет либидо, чем амбиции. Ого, это был удар в цель. У тебя сразу запылали щеки.
Он налил себе еще одну чашку чая и плеснул в него виски. Меня возмутили его тон и то, с какой легкостью он осудил Морнадея. Этот человек спас нас, и не раз, а дважды, и не требовалось богатого воображения, чтобы понять, как Стокеру не понравилось его вторжение. Но мне были неприятны такие проявления мужской гордости, и я решила его проучить.
Я подняла подбородок.
– Да ничего подобного, – возразила я. – Если инспектор Морнадей надеется на некую плотскую награду в конце этого дела, то его надежды возникли не на пустом месте.
Стокер поперхнулся чаем.
– Что?!
– Ты меня слышал. Он красивый мужчина, – сказала я, получая удовольствие от разговора, – достаточно красивый, чтобы нарушить правило о том, что я не вступаю в связь с англичанами. У него очень выразительные глаза и приятные манеры. И, кажется, я уже упоминала о его нежных руках.