– Не очень, – ответила я. – Если ты не забыл, в то время я была в утробе матери.
– В декабре 1861 года умер принц Альберт.
Я уставилась на него, понимая, что он имеет в виду; он продолжал рассуждать, и уверенность во мне все росла.
– Принц-консорт заболел после посещения принца Уэльского в университете. Королевский двор не комментировал слухи, но говорят, они несколько часов гуляли под ледяным дождем. Что могло заставить человека с не слишком крепким здоровьем взять сына на уединенную прогулку в жуткую погоду, чтобы никто не мог их подслушать?
– Назревающий скандал, – выдохнула я. – Он узнал о браке.
– Или, по крайней мере, что-то услышал об их отношениях. Но и этого оказалось достаточно для того, чтобы броситься в университет и отчитать сына, хотя они должны были встретиться на Рождество, всего несколько недель спустя.
– И какой это был шок для впечатлительного, романтичного молодого человека, – продолжила я. – Он в спешке женился на неподходящей женщине и ждал удобного случая, чтобы представить ее своей семье и вымолить у них благословение, и вдруг его любимый отец, оплот всей семьи, умирает из-за него, потому что его убили новости о сыне.
– И этот впечатлительный, романтичный юноша был совершенно опустошен, – сказал Стокер. – Он будет нести эту ношу до конца своих дней. И это отравит для него всех и все, что связано с этим браком.
– Конечно, он не мог себя заставить даже просто взглянуть на нее после этого. – Я замолчала и ненадолго погрузилась в расчеты. – Лили была примерно на третьем месяце беременности мной. И, конечно, принц Уэльский знал об этом. Может быть, он даже собирался сказать им об этом на Рождество, во время радостного семейного ужина заявить во всеуслышание: «У меня прекрасные новости! Я женат, и она ждет наследника!». Но вдруг смерть забирает его отца, и все планы рушатся. Королева сломлена горем, опустошена, она полностью удаляется от общества. И принц не смог ей ничего рассказать: эти новости, несомненно, убили бы ее. К тому же на нем висит груз ответственности за смерть отца, возможно, она даже его в этом обвиняет.
– И тем временем она планирует его свадьбу с прекрасной датской принцессой, – сказал Стокер, подхватив нить моего рассказа. – У него нет иного выбора, кроме как подчиниться. Он должен согласиться на эту помолвку, чтобы как-то снять с себя вину за смерть отца.
– И вот он отказывается от своего будущего с Лили и ее ребенком, чтобы исполнить свой долг, как это определили бы его мать и вся Англия. Он бросает их, чтобы искупить свою вину за смерть отца. Он обрывает все связи с женщиной, которую любит, и с собственным ребенком, и женится из соображений государственной пользы.
Стокер потер подбородок.
– Правдоподобно. Я даже готов пойти дальше и сказать: вполне вероятно. Но мы все равно пока ничего не знаем о том, какова его роль в нынешней истории или с какой целью за тобой охотится твой дядя.
– Это полностью зависит от того, знал ли он, кто был мужем Лили, – заметила я. – Подозреваю, что если бы мы могли посмотреть на товарищей Эдмунда де Клэра в Ирландии, то нашли бы среди них немало сепаратистов. Он из старой католической семьи. Вполне логично предположить, что он поддерживает гомруль.
– А люди готовы пойти на многое, чтобы обрести власть в тени престола, – сказал он, кивнув на окружающие нас башни. – Одни эти башни видели немало таких беспощадных родственников.
– Это объясняет и то, почему мой дядя так стремился убрать тебя из игры, изо всех сил стараясь не причинить мне вреда, – заметила я. – Я нужна ему в добром здравии.
– С какой целью?
– Вывезти меня в Ирландию, вероятнее всего, – наконец сказала я. – Запереть меня в каком-нибудь оплоте католиков и держать там в полной своей власти, а тем временем заявить о моих правах на престол.
– Господи, – сказал Стокер, поморщившись, – там достаточно островков и укрытий, чтобы держать тебя взаперти лет сто или больше, и никто не смог бы там тебя найти. А он тем временем забивал бы тебе голову историями о семье, Боге и свободной Ирландии.
– И, конечно, выдал бы меня замуж за подходящего сепаратиста по своему выбору, – сказала я, поежившись.
– Похоже на правду. Если он выдаст тебя замуж и дождется потомства, ему даже проще будет манипулировать твоими детьми, чем тобой. Тогда ты ему уже не будешь нужна, – добавил он мрачно.
– Если ты пытаешься запугать меня, то не беспокойся: у меня не менее богатое и мрачное воображение, чем у тебя. Я прекрасно могу представить себе отравленный чай или тонкий кинжал в ночи и заявление, что я умерла от лихорадки; и вот все уже суетятся вокруг моего ребенка, – с нажимом сказала я. – Но давай признаем, что пока моему милому дяде не нужна моя смерть.
– Но при этом у него было достаточно причин желать смерти барона, – заметил он. – Де Клэру нужно не только получить власть над тобой, но и доказательства твоих прав на трон. И если Макс отказался их ему предоставить… – он оборвал себя на полуслове, а я содрогнулась. Казалось ужасным, что человек, к которому я успела привязаться и который был так добр ко мне, убит из-за меня.
– Но это не единственная возможность, – продолжал Стокер как будто с удовольствием. – Есть еще один кандидат, ничуть не хуже.
Я пристально посмотрела на него, постепенно осознавая смысл его слов.
– Это не может быть Морнадей! Он так часто приходил нам на помощь!
Стокер пожал плечами.
– Как будто бы да. Но что это было на самом деле: хотел ли он помочь нам или просто старался помешать твоему дяде увезти тебя из Англии? Подумай хорошенько. Твой дядя (не считая того, что позволил своим людям немного грубо со мной обойтись) всегда хотел только одного – поговорить с тобой. А когда ты отказалась, ему пришлось прибегнуть к гораздо более отчаянным действиям, и даже в результате этого с твоей головы не упало ни единого волоска.
– Глупости! – заявила я. – Он пытался утопить тебя в Темзе, если ты забыл.
– Только потому, что считал меня твоим похитителем. Стороннему наблюдателю вполне могло показаться, что я насильно держу тебя при себе.
– Ты забываешь об инциденте на Паддингтонском вокзале, – торжествующе напомнила я ему. – Я сбежала там от него исключительно по собственной воле. Если бы я правда была твоей пленницей, почему тогда я не воспользовалась случаем и не уехала с дядей, спасшись таким образом из твоих цепких лап?
– Может быть, он думает, что я тебя загипнотизировал, или считает, что я грозил жестоко расправиться с тобой при попытке сбежать. А возможно – что ты пала жертвой моих скромных чар и влюбилась в меня себе на погибель.
Я поморщилась.
– Хватит шутить.
– Я не шучу. Мы не можем знать наверняка, как твой дядя представляет себе нынешнюю ситуацию, а можем только предполагать, основываясь на его поведении. А ведет он себя как человек, который просто хочет поговорить.
– А Морнадей ведет себя как человек, который хочет помочь нам спастись, – парировала я.
– Мы только с его слов знаем, что он служит в Скотланд-Ярде, – заметил Стокер. – Мы же не попросили его предъявить доказательства.
– Мы чуть не утонули тогда, – напомнила я. – Странно было бы в той ситуации настаивать на формальностях. К тому же, если у Морнадея на уме был какой-то злой умысел, зачем он вообще вмешался?
– Чтобы не дать твоему дяде уговорить тебя уехать с ним.
– Какая нелепость! Я подозреваю Морнадея в преступных намерениях не больше, чем тебя, – сказала я с некоторым раздражением.
– Ты не можешь отвергнуть теорию только потому, что она не вписывается в твои убеждения, – напомнил он мне. – Это плохая наука.
– Это вообще не наука, а нечто совершенно иное. Ты все еще не объяснил, как Морнадей вовлечен во всю эту историю, если он не детектив из Скотланд-Ярда. Какая у него цель?
Он пожал плечами.
– Заполучить себе прежде никому не известную дочь принца Уэльского.
– Да как он вообще узнал о моем существовании? На кого он работает?
– Бритва Оккама, – сказал он. – Самое простое объяснение является наиболее вероятным. Если лишь несколько человек знали о твоем существовании и почти все они уже мертвы, значит, логично предположить, что ему сказал тот, кто пока еще жив.
– Мой отец. Думаешь, отец послал Морнадея по моему следу? Считаешь, что и Макса приказал убить он?
– Не знаю.
Он нахмурил брови, и я все-таки поборола в себе желание запустить в него чем-то тяжелым.
– Ты серьезно размышляешь над возможностью того, что принц Уэльский, увлеченный картежник, охотник на фазанов, этакий светский повеса, придумал коварный план, чтобы убить старинного друга своего отца и достать меня хоть из-под земли?
– Старинного друга своего отца, – сказал Стокер, повторив мои слова, будто пробуя их на язык. – Я не думал об этом в таком ключе, но ты права. Именно к Максу он обратился, когда ему нужен был свидетель на свадьбе с Лили. И, несомненно, именно Макс клал деньги (деньги принца) на счет сестрам Харботтл на твое содержание.
– Видишь? Стал бы человек убивать друга семьи, который так много сделал для него? – спросила я.
– Думаю, тем больше у него было поводов для убийства, – последовал ответ.
Глава двадцать седьмая
Через некоторое время холодный ветер, дувший с Темзы, прогнал нас с башни, и мы пошли вдоль внешних стен, медленно прогуливаясь среди построек и укреплений Тауэра. Посетителей в тот день было много, и мы пробирались мимо групп весело болтающих немцев, итальянцев и французов с путеводителями в руках, указывающих на те или иные достопримечательности.
– Не повезло им, ведь зверинец уже отсюда вывезли, – сказал Стокер. – Должно быть, интересный был опыт – стоять здесь и слушать львиное рычание.
– Им здесь было не место, – возразила я. – Их вообще не стоило привозить в эту страну.
Он приподнял бровь.
– А чем это, по-твоему, отличается от того, что делаем мы как натуралисты?
– Мы сохраняем природное достоинство животных, – ответила я, – изучаем их во имя научных достижений. А существа, которых держали здесь, были всего лишь трофеями, бальзамом на королевское самомнение.