… А нам надо было знать, стоит ли еще мебель, ведь сколько лет прошло, старуха могла ее выбросить или продать!
– Не выбросила и не продала. – Я мстительно ухмыляюсь. – Только вы не посмотрите на нее. Вы Тамилу до смерти довели, кретины.
– Она свое отжила. – Это второй подал голос. – Работала костюмершей в театре, путалась с местной звездой, Вадимом Кульчицким, а потом он умер. Кстати, вот в этой самой квартире! Скандал был жуткий, мы нашли людей, которые это помнили. В начале семидесятых было дело, Кульчицкий этот был моложе ее, а вот запал. Ну, такие вот дела, как оказалось. Так что старуха свое неплохо пожила, даже излишек ей выпал.
– А вы кто такие, ребятки, – решать, что есть излишек и где он есть? А я вот считаю, что вы уже лишних пять минут дышите. – Я зла на них невероятно. – Вы превратили последние дни этой женщины в ад, она собственной тени боялась, а ей всего-то и оставалось – дожить свои дни так, как они идут, и даже это вы у нее отняли, жадные придурки. И я думаю, что вот пусть мой друг пристрелит вас.
– Миланка, ты что?! Я же твой брат!
– Двоюродный. И ты мне никогда не нравился.
Глаза парней сделались круглыми от ужаса, и причина есть – Билли-Рей достал из кармана небольшую коробочку с двумя шприцами, наполненными какой-то прозрачной жидкостью.
– Выбор такой: либо вы себе колете этот препарат и у вас есть шанс остаться в живых, просто память последних месяцев сотрется. Либо я сейчас вас обоих пристрелю. – Билли-Рей тоже зол. – Ну, что выбираете?
– Мы не…
Билли-Рей зажатым в руке пистолетом велел подняться, и парни повиновались. Мы двинулись в гостиную, и Билли-Рей скомандовал:
– Паола, открой балкон и покажи нашим гостям, что там лежит.
Ну да, если память у них сотрется, они о трупах даже не вспомнят. А вот созерцание двух мертвых тел подтолкнет их к верному решению.
– Итак, что выбираете?
– Я… я это сделаю. – Кирилл все еще с надеждой смотрит на меня: – Милана, ты…
– Не смотри на меня, мне тебя не жаль.
– Ты всегда была ненормальной и вообще позорила всех нас.
Я скорчила самую глумливую из всех своих гримас.
– Да. Так что ты должен понимать, что к моим родственным чувствам взывать бесполезно. Кстати, чтоб ты знал. Я нашла тот клад, случайно. Но ты никогда об этом даже не вспомнишь.
Они затравленно смотрят на трупы, виднеющиеся на балконе, а я думаю, как это может быть, что Норд не пришел на шум. Может, уснул?
Парни взяли шприцы и ввели себе вещество. Я-то думала, оно их вырубит, но они как стояли, так и стоят. Не подействовало?
– Это интересное вещество растительного происхождения, название напишу тебе потом. – Билли-Рей поднимает с пола шприцы. – Фактически яд, хотя используется и как наркотик, очень опасный. Извлекается из бругмансии – прекрасного растения, которое произрастает в Колумбии. Также аналогичное по свойствам вещество можно извлечь из белладонны. Ну и химические компоненты тоже можно смешать, химики это умеют. Можно задавать сейчас им любые вопросы, и они ответят, а в той концентрации, что я им дал, наркотик разрушает память – примерно полгода выпадут из их жизней, если они выживут. Но, думаю, выживут – здоровые парни, без болезней сердца. Уведу сейчас подальше остолопов, а там их подберут. Где Норд?
Я заглянула в спальню. Надев наушники, Норд увлеченно рассматривал какие-то бумаги, разложив их вокруг себя сплошным ковром. Надо же, нашел себе занятие и без Интернета.
– Паола, мне очень не понравился твой родственник. – Билли-Рей подтолкнул парней к двери. – Скользкий тип.
– Мы все в той или иной степени несем в себе гены маньяка Грабовского. Если бы я могла, я бы выцарапала их из себя, а то место, где они были, засыпала бы хлоркой.
– Нет, Паола, это глупости. – Билли-Рей открыл дверь. – Не гены определяют, кто мы есть.
А, ну да. Покойной Тамиле расскажи это.
17
Когда-то давно у меня была самая обычная жизнь: дом, школа, родители и мои собственные тайны, которые появились у меня очень рано. Например, дедушка Терентий, с которым я виделась почти каждый день, – это была моя тайна, как и замки, которые я открывала все более умело. Свой первый замок под руководством дедушки Терентия я открыла в десять лет. Я была в восторге, но этот восторг я не принесла домой, мне это и в голову не пришло. Потому что я знала, как воспримут дома. Просто запретят, с формулировкой: тебе это не нужно.
Я по сей день ненавижу, когда кто-то посторонний рассуждает о том, что мне нужно, а что нет и что мне лучше было бы сделать, – вместо того, что я делаю. И даже если не посторонний, все равно ненавижу. Как только звучат подобные аккорды, я свожу общение на нет. Но в детстве я этого не могла сделать, а потому появилось несколько версий моей жизни: демо-версия для дома и школы. Официальная, парадная, которая отражала ту часть моей жизни, которую социум читал единственно правильной. А все, что касалось дедушки Терентия, – отдельная другая версия моей жизни. В ней была мастерская дедушки Терентия и его помощника, куда приходили люди, о чем-то просили, и дедушка работал и обучал помощников, на моей памяти их сменилось пять. В этой жизни была радость победы, был азарт, было ощущение понимания, это была свобода в пределах проходимых мною лэвелов, но эта жизнь не соприкасалась с официальной версией, вообще никак.
А еще была особая версия – когда я отправлялась бродить по городу. Каждая улица имеет свой цвет, и я знаю, что никто больше не видит его, и я иной раз сама боюсь этих своих видений, но приходит момент, и город зовет меня.
В детстве я часто уходила бродить по улицам под каким-то благовидным предлогом. Я рано научилась лгать. В свое оправдание могу сказать, что иначе я бы не выжила. Официальная версия моей жизни не могла вместить всю меня, и люди, которые были со мной в этой версии, не смогли бы принять другие мои ипостаси, просто не поняли бы. А потому мне нужно было научиться перескакивать из одной жизни в другую и третью без ущерба для себя, и тут уж без лжи было никак. Гораздо проще сказать: «Я пойду в школу, там сегодня кружок рукоделия», чем объяснять дома, что я хочу уйти и шататься по улицам, переходя из желтой в синюю зону, заглядывать в освещенные окна, чтобы просто посмотреть, какая там люстра и обои. Или подниматься по лестницам чужих домов, рассматривая двери, слушая звуки, считая ступеньки. Кто бы это понял? Да никто. Как и наши с дедушкой Терентием разговоры, и все эти замки, которые я разбирала и собирала. А отнять все это у меня тогда было очень легко, дети ведь беззащитны перед теми, кто причиняет им добро.
И последняя версия – это моя электронная личность на Форуме. И тут связи с реальностью нет вообще, но дело в том, что только эта версия и является правильной.
Я никогда не хотела вырасти и стать чьей-то женой, чьей-то матерью. И я сделала все, чтобы не вырасти, – но это все равно случилось. И единственным бонусом взрослой жизни стали неплохие сиськи и реальная возможность больше не лгать, пытаясь оградить свою сущность от официальной версии моей жизни.
И теперь вся моя жизнь полетела кувырком, потому что какой-то злобный идиот сунул свой нос куда не следует. Мало того, что я оказалась правнучкой кровавого маньяка, так и родственник мой упал совершенно недалеко от этой гнилой яблони. Ну, и я сама тоже хороша, зачем было брать Папашину флешку, пусть бы оставалась там хоть до Страшного суда, что за печаль? Но что сделано, то сделано, и теперь уж не переменить.
Билли-Рей, вернувшись после того, как разделался с двумя кладоискателями, забрал цацки и флешку и сказал, что отнесет все в банк. И это гора с плеч, потому что реально напрягала меня эта огромная куча потенциальных денег, которые могут стоить жизни всем нам.
Не то от нервов, не то от слабости, а может, от таблеток, что скормил мне Билли-Рей, но сон сморил меня, и Норд, похоже, тоже спит. Я чувствую себя разбитой в полном смысле этого слова, кажется, по мне даже трещины пошли, до того я грянулась о землю. Это еще пальто на мне было, правда, оно не спасло, но все же немного смягчило удар.
Я вынырнула из сна. Он меня не освежил, а мазь, которой я намазала себе задницу, чтобы унять ноющую боль в копчике, помогает не слишком. Надо бы еще намазать.
Я поднимаюсь и иду в ванную. Уже темно, а Билли-Рея все нет и нет. Куда он запропал, хотела бы я знать? И где наш Норд, почему такая тишина? В ванной висит старое зеркало, в котором я вижу себя. А ведь я действительно похудела, граждане! Надо и правда примерить джинсы, и сразу пойму, насколько я похудела. Но это не прямо сейчас.
В кухне на плите остывшее какао, а для меня холодное какао – просто супер, обожаю. И я его выпью целую чашку, безо всяких булочек, конечно.
Мне надо подумать о том, что делать. Конечно, Билли-Рей с его замашками секретного агента постарается нас вытащить из дерьма, но ведь это не значит, что я должна сидеть сложа руки? Нужно иметь свой собственный план, потому что вот нет сейчас Билли-Рея, а вдруг он уже не придет? У него в руках камней и золота на несколько миллионов, он сам сказал. И флешка, будь она неладна! Так зачем ему возвращаться за мной? Ну вот реально – информация у него, цацки тоже и возможность выехать в любую точку мира. С такими деньгами он может купить собственный остров, завести гарем красоток и жить припеваючи до конца дней. А Билли-Рей дураком не выглядел.
Я иду в комнаты. В спальне похрапывает Норд – вот ему, похоже, на все по барабану, он уверен, что его проблему решит Билли-Рей. Очень удобная позиция, и теперь я понимаю, почему Норд в свои тридцать пять еще не женат. Кому он нужен – мужик, не умеющий ни брать на себя ответственность, ни решать какие-то вопросы? Только не мне. И похоже, что остальные тетки думали так же.
Но оставить его здесь будет глупо. Билли-Рей прав: если сюда пришли те двое, что сейчас мерзнут на балконе, то вполне могут прийти и другие, квартиру надо оставить. И поскольку Билли-Рей не вернулся, квартиру нужно покинуть прямо сейчас, медлить нечего. А вот куда идти, я не знаю. Если бы я была одна, я бы нашла выход, но когда рядом будет Норд с его болтливым языком – это совсем другое дело. И тем не менее бросать его будет неправильно.