«сар» означает «голова» в буквальном смысле и в значении «главный» или «шеф». Сочетание «сарман», таким образом, призвано означать «главное хранилище» традиции, которая была названа «вечной философией», передаваемой из поколения в поколение «посвященными существами», если воспользоваться определением Гурджиева.
Есть еще одно возможное значение слова «сарман»: «Те, кто был просветлен», или буквально «те, чьи головы были очищены».
Когда я покинул Шерборн, в моей голове крутилась масса мыслей. Во время уик-энда я принимал участие в таких вещах, как «священный танец» и медитация, слушал лекции, но не чувствовал себя в согласии с этим^е-лом. Не привлекали меня ни социальные идеалы, ни жизнь в общине, которая составляла часть шерборнского опыта. Хоть я и не сомневался, что школа могла много дать, но не этого я искал. Я хотел узнать побольше о Наставниках и не был убежден, что пребывание в школе Беннетта даст мне достаточно широкое видение предмета. С сожалением я упаковал свои чемоданы, сердцем чувствуя, что мне не найти здесь то, что уготовила мне судьба. Шагая по подъездной дорожке в направлении автобусной остановки, я увидел Беннетта, сидящим на газонокосилке. Поскольку вся община соблюдала «день молчания», он ничего не сказал мне на прощание, но я не чувствовал себя связанным этим обязательством. Пока я пожимал его руку и объяснял, почему я покидаю его школу, он смотрел на меня рассеянно, как если бы его мысли были заняты чем-то другим. Хотя мне еще предстояло встретиться с ним несколько раз до его кончины примерно через восемнадцать месяцев и даже побывать на его публичных лекциях в Лондоне, я уже был уверен в том, что принял правильное решение. Все же я не сомневался в том, что «Сарманское братство» Гурджиева и далекие восточные края с горами и реками, откуда оно вело свое происхождение, каким-то образом связаны с волхвами из Евангелия от Матфея. Пройдут еще два десятилетия, прежде чем я смогу сам пойти по следу, ибо какое бы предназначение меня ни манило, мне еще нужно было разобраться со своей судьбой.
ГЛАВА 3ПОИСК СРЕДИ СУФИЕВ
Вскоре после кончины Гурджиева в октябре 1949 года, проведя много времени с ним в последние месяцы его жизни, Беннетт решил отправиться в путешествие на Восток на поиск таинственного Сарманского братства. Хорошо владея турецким языком, понятным не только в Турции, но и во всех землях, когда-то входивших в Оттоманскую империю, он избрал этот регион для своих поисков. Взяв за отправную точку свой излюбленный Стамбул, где он в свое время подвизался в роли британского шпиона, Беннетт собрался посетить Конью, Дамаск, Иерусалим, Багдад и Старый Вавилон и затем вернуться в Европу.
Беннетт проявлял огромный интерес к суфизму — мистическому сердцу ислама. В своей автобиографии «Свидетель» он вспоминает, как в 1920 году посетил в Константинополе Теке мевлеви, или вертящихся дервишей, самого, пожалуй, известного суфийского ордена[10]. Он, наверное, был одним из последних людей с Запада, присутствовавших на ритуале мевлеви в Константинополе, поскольку вскоре их орден, как и все остальные, был запрещен реформатором Ататюрком. В то время танец дервишей в войлочных колпаках не произвел на него особого впечатления. Вернувшись же в 1953 году в Турцию, он первым делом вновь посетил давно заброшенный Теке. Полагая, что его размеры могут скрывать некое тайное знание, он принялся измерять танцевальный зал — Сема-Хане. Вот что он пишет по этому поводу:
«Стоя на покрытом пылью полу и оглядывая разрушающиеся деревянные части помещения, я понял, что означало отношение дервишей к жизни для турок на протяжении более чем семи столетий. Они были «закваской» практической мистики, которая спасла религиозную жизнь Турции от перерождения в формализм».
Его мистические догадки по поводу энергетики и предназначения турецкой монастырской архитектуры нашли подтверждение во время посещения им в священном городе Конья оригинального мевлевийского Теке, в котором похоронен основатель ордена Джалалэтдин Руми[11].
«Находясь в Конье, я каждый день приходил в великую йевлевийскую Теке — дом поэта Джалалэтдина Руми, основателя ордена мевлевийских дервишей. Сема-Хане был построен в XII веке под руководством его сына султана Велада сельджуками Коньи. Это прототип трехсот шестидесяти пяти аналогичных зданий, разбросанных по всей Юго-Западной Азии. Изучая зал, я пришел к убеждению, что размеры и пропорции здания были производными некоего утраченного умения добиваться концентрации психической энергии, которая могла влиять на внутреннее состояние тех, кто собирался там для поклонения богу».
Вдохновленный посещением мавзолея Руми, но не определивший еще свой маршрут, Беннетт отправился в Адану, затем переехал из Турции в Сирию и посетил Алеппо и Дамаск. К тому времени он решил «путешествовать и жить как тюрк, то есть тратить поменьше денег», и поэтому избегал общения с другими жителями Запада. В Сирии он посещал другие теке и святые гробницы, и на этот раз познакомился с живыми представителями Мевлевийского ордена, на которых не распространялся запрет Ататюрка, поскольку они жили вне Турции. Находясь под сильным впечатлением от скромности и религиозных взглядов дервишей, Беннетт все же жаждал продолжить путешествие. Он стремился ознакомиться и с прошлым, и с настоящим и смотреть крупные археологические раскопки, которыми так богата эта часть света. На пути из Сирии в Ирак он провел некоторое время среди руин древнего Вавилона — на месте действия многих из «Рассказов Вельзевула». Самым же значительным его открытием в Ираке была затерянная долина шейха Ади — основное убежище малоизвестного народа езидов, иногда называемых «есевами».
Долина шейха Ади получила свое название от «святого», чья усыпальница находится там. Езиды считают, что он жил тысячи лет назад — примерно во времена Авраама. Беннетт провел целый день на гробнице, расспрашивая ее стража с помощью переводчика-курда. Подытоживая свои впечатления, он записывает в своем дневнике:
«Убежден, что они (езиды) происходят из древних халдеев. Их собственное предание гласит, что они мигрировали с юга, и они вполне могут быть затерявшимися потомками вавилонских волхвов, исчезнувших во времена Александра Македонского».
Покинув долину шейха Ади, Беннетт проделал обратный путь до Константинополя, а оттуда до Лондона. Хотя всю оставшуюся жизнь он поддерживал тесные контакты с разными группами суфиев и испытывал глубокое влечение к исламу, он все же так и не переступил разделительную черту между крестом и полумесяцем и окончил свои дни римским католиком. Тем не менее его не оставляло увлечение другой религией, которая предшествовала христианству и исламу и оставила неизгладимый отпечаток в них обоих, — зороастризмом. Эта религия вавилонских волхвов, как он полагал, если и не была величайшим из всех на свете откровений, то по крайней мере больше других преуспела в практическом использовании. Беннетт верил, что ее уроки стали важной частью философии самопревращения Гурджиева, как это вытекает из его записи о Сириусе и зарытой собаке-звезде, а не кости. Беннетт был также убежден в том, что основатель этой религий Заратустра был реальной личностью, которую Гурджиев называл «Ашиата Шимаш» в своей книге «Рассказы Вельзевула» и которая сумела убедить народ отказаться от принесения в жертву животных. Такое жертвоприношение одно время достигло в Азии — по утверждению Гурджиева — пропорций эпидемии.
Были ли «вавилонские волхвы» предками езидов или нет, но Беннетт придавал им значение в своих поисках Наставников Гурджиева. Но могли ли они быть связаны с таинственным Сарманским братством? Тот вопрос очень занимал меня, но Беннетт не дал на него ясного ответа. Однако совершенно очевидно: если и есть хоть крупица правды в легенде о волхвах, приведенной в Евангелии от Матфея, тогда должна существовать некая связь между ними и зороастризмом — религией народа, который греки называли «магои»[12]. Соответственно я решил исследовать возможный характер этих связей.
УДОБНАЯ РЕЛИГИЯ
Заратустра, предположительно, родился в пограничной области между Ираном и Азербайджаном на берегах реки Араке. Вообще считается, что он родился около 630 года до н. э.[13], а основанная им религия — неприкрыто дуалистическая.
Подобно Египту и Месопотамии, Персия очень древняя страна. У нее весьма глубокие религиозные корни, уходящие к заре цивилизации. В тот античный период — еще до строительства пирамид и задолго до эпического путешествия Авраама из Халдейского Ура в Хеврон — уже существовал народ индо-европейского происхождения, живший и в Иране, и в Индии. Эти люди — предки современных персов и европейцев — были организованы в племена, которыми правили царские династии. Их религия была, предположительно, культовой и содержала многие элементы, узнаваемые сегодня в современных культурах региона. Их культ покоился на преклонении перед стихиями, в частности, перед огнем и водой, и на желании сохранить их «чистыми». Их ритуалы включали возлияния и приношение в жертву животных — обычно быков.
Заратустра был жрецом этой древней религии, но имел почти библейское призвание стать пророком. Согласно легендам, собранным в «Гатас»[14], в возрасте тридцати лет у него было видение, во время которого он встретился с Ахурамаздой — верховным богом иранского пантеона. Не оцененный собственным народом, Заратустра отправился ко двору царя соседнего народа Виштаспы и обратил его в новую веру. По убеждению Беннетта, жрецы более древней, дозороастрийской, религии, уже называли себя волхвами, и признание ими нового пророка стало решающим фактором:
«Волхвы были членами касты, или класса, существовавшего в Центральной Азии до эпохи Зороастра. Они приняли Зороастра, когда он явился ко двору царя Виштаспы, бактрийского короля Хорезма. Два волхва получили задание проверить Зороастра и обнаружили, что его приобщение к знаниям превосходило все, что знали они сами. По их совету царь согласился на обращение».