— Я за город сейчас выходил, согласно своему сну.
— Да что ты, — говорит ему жена. — Ты и отлучался-то всего на минутку.
— А где же я был?
— В сарае инструмент проверял.
Ему потом и сказали, что нужно в церкви помянуть родителя и клад с него снять в церкви. Так и сделал и долго еще гадал, что же это с ним происходило. И, как человек читающий, с философской склонностью, определил: «Землю, должно быть, не довернуло, а потом довернуло, ну, я, мол, и попал в зазор…» А что, уловил, уяснил что-то старик: «Земля с Солнцем всякий миг находится в новой космической зоне…»
Такую расшифровку этого происшествия оставим на стариковской совести, скажу лишь, что разобраться здесь у современной науки шансов не больше, чем у того токмаковского деда.
Еще одну чудную и странную историю Цыбин записал в русском Семиречье в пятидесятых голах, а рассказал ее охотник и бахчевник Яков Фомич МУХОВНИКОВ: "Пошел я раз на охоту, в сентябре это было на двенадцатое число, день моей женитьбы. Оттого и запомнил число. Иду, значит, по горам по первозорью. Небо чистое, земля чистая. Никого. Всхожу на Календарь-гору, на самую высокую скалу над пропастью. Вижу — сидит на скале цыган не цыган в киргизском чапане. Вскинул я глаза на него: сидит человек с удочкой в руках, грузило в пропасть закинуто. «Что удит? Воздух из пропасти? — так думаю. — Понятно, сумасшедший». Укрепил собственный дух такой мыслью и спрашиваю, а бердан свой держу с должной чуткостью:
— Чего, мил человек, удишь? Без воды рыбка не клюет?
— Ловлю, — говорит, — каменную селедку, курам на водку.
«Ты балагур для кур, — говорю я сам себе, — а я сдурачу: кувырь-кувырь, пили личих-вирь?» Однако, что-то неладное. Собака моя на него не заурчала. А что, если этот удильщик не рыбак, а волхв?
— И я такой! — ему говорю. — Хожу с клюкой. Мух пас, нашел кошелек-самотряс и кнут-самопас. Видел — вошь в железе и подсолнух на протезе, черт тебя б сглазил, чтоб с камня не слазил.
А он ничего, удит воздух и вполслуха вдруг говорит:
— Ударь меня в ухо с левой — я и слечу, тебя озолочу.
Хоть навел он на меня всякие сомнения, говорю:
— Не согласен. За что я тебя должен бить? Я же тебя в первый раз вижу.
— Дурак и есть дурак, — говорит он мне. — От своего счастья отказываешься. Ну тогда давай меняться: ты мне — ружье, а я тебе — удочку.
— Нет, — говорю, — ружье у меня самострел, вышел я с ним ершей со щуками пострелять. Ишь как летают по небу.
А он протягивает мне удилище, а оно-то сплошь золотое. Ну я и отдал ему свой бердан без патронов, чтоб с чуру не стрельнул по мне, а тот отдал удочку и поплыл по воздуху в пропасть и оттуда как захохочет:
— Хо-хо, мухопас-самотряс, хо-хо…
Тут моя собака очнулась и зазвучала оглашенно, словно блоха бодучая на глаз ей впрыгнула… Тут и я опамятовался: стою на скале и держу за ствол свое ружье, будто удилище, а что стою у края провала — не вижу, не чую. А мнится в мороке, что я это иду по дороге и остановился так себе. Только собрался шагнуть вперед, как услышал петушиный крик. Тут я очнулся окончательно: одна нога на скале, а другая зависла над бездной. От страха то ли заскрипел, то ли вскрикнул позвоночник у меня. Гляжу на то место, где только что цыган сидел, а там змея на плавниках ползает вся серебряная, выстрелил я в нее — не помню, как патрон засадил в ружье. Пес взвизгнул, осыпанный монетами. Я кинулся под гору домой. Сбежал с горы минут за десять. А на равнине ночь, солнце давно село. Что со мной? Куда это я подевался на целый день?.. Пришел к себе в избу, спрашиваю:
— Какой ныне день по числу?
— Девятое число сентября, — говорят и показали на отрывной календарь.
Что же, выходит, будто загодя на три дня заскочил? Домашние почуяли, что со мной неладно, объяснили, что ныне, мол, утром я встал рано и куда-то отлучился на 3 часа. Тут я совсем очнулся: на дворе не ночь вовсе, а день в разгаре. Думаю — может, я на том свете побывал? А когда наступило настоящее двенадцатое, ничего вроде и не было. Вышел я на улицу, посидел на завалинке, вернулся домой, а домашние в расстройстве и панике спрашивают:
— Где же ты пропадал три дня? Ушел, никому ничего не сказамши… Так вот меня помутили чары кладовы…" Много есть странного в этом нехитром рассказе, пропитанном народной мудростью. Нет только одного — доказательств того, что бахчевнику Муховникову все это не приснилось. Впрочем, нет, если все же не считать его бессовестным лжецом (а у меня для этого нет повода), то одна зацепка есть. Сам Яков Фомич долго приходил в себя после увиденного, как он сам признался, долго не ходил на Календарь-гору. Только другой осенью пришел и на том самом месте подобрал… пять серебряных монет!
Почти такое же молодое предание (от силы — полвека) рассказывает не о человеке, который якобы превратился в клад, а о кладе, который на глазах ошеломленных людей превратился из гусака в свинью и снова в гусака. Начало истории почти такое же, как и в народных сказках. Помните только, что, когда сказка наша сказывалась, на дворе уж в самом разгаре век двадцатый был… Ну, в общем, пошли как-то подружки в лес, всего было три писанных красавицы из Кобелевки, это село такое на Белгородчине. А дальше — слово нашим красавицам, самой видной из них комсомолочке:
"А утро раннее, ясное, и вокруг никого, Божий мир умывается росой. И вдруг ступили за поворот дороги, в лог — что такое? — стемнело, солнце садится на закат, тени все удлинились. А нас как запамятствовало, что еще утро. А сумерки так и бегут, окружили нас сумерки. И тут вышел нам навстречу гусак, перья так и светятся, и хвост поблескивает чем-то, ну как в рыбьей чешуе. Вышел и прямо на нас идет — важно, голова кверху. Одна из нас и засмеялась:
— Гусак форсистый, как начальничек шествует.
Только сказала такое, гусак как ударился о землю — поднялся с земли он свиньей супоросной, вся в грязище, соски, как свечки, белые и на конце пламя. Гляжу на подруг, а подруги мои — старухи. В той же одежде, те же лица, а седые и все в морщинах. Выстудило меня изнутри страхом. И не вечер вовсе, и не утро, а день ясный. И какое-то мерцание вокруг. Свинья-то подходит ко мне и пятачком своим мокрым тычется мне в руку. Только пятачок этот не телесный, а серебряный. Я наотмашь и отмахнулась от свиньи. Она хрюкнула, ударилась о землю — вижу, от меня гусак убегает, а клюва-то у него нету. «Что это такое? — думаю. — Должно быть, сблазнило меня»… Очнулась, подруги стоят рядом — прежние, молодые, в руках у меня серебряный рубль, и идем мы в лесу, а в руках полные корзины грибов.
— Что, девки, с нами было?
— Да ничего, — смеются. — Просто мы сквозь лес прошли.
— А свинью и гусака видели?
— Видели.
— А что сейчас, утро или вечер?
— Вечер.
— Да где мы целый день пропадали, ведь только что вышли?
— И вправду, где? — Переглянулись подруги, да как схватились бежать. И я за ними. А одна старуха вещая нам объяснила:
— Оступились вы, знать. Жизнь свою перебежали туда и обратно. Это вас клад водил. Есть такие клады — из них лешие образуются… Клад-оборотень опасен для слабого сердца. С таким сердцем умирали, видя чудесные превращения. Оборониться от него можно только крестом и молитвой. А кто смелый — пусть поступает решительно…"
А теперь события совсем уж недавние. Место действия — Мексика, где, согласно мнению многих исследователей, имеет место «пересечение миров» и потому различные аномальные и труднообъяснимые явления там случаются несколько чаще, чем в среднем в мире. Время — 1990-е годы, а характер действия — все то же откапывание кладов со всеми вытекающими и выползающими из кладов последствиями. Слово участнице и очевидице — Наталье ЧЕРНИГОВСКОЙ де Ли: «…Деревня Чавинда, куда нас пригласили в одно из воскресений, просто напичкана легендами, сказаниями и всевозможными загадочными явлениями… Ночь была светлая, лунная. Фонарь не требовался. Мы отыскали указанное в тетради место и взялись за лопаты. Минут через пять услышали конский топот, и на тропинке показался всадник. Лошадь ухоженная, шерсть сверкает в лучах луны. Всадник красивый, в праздничном национальном костюме. Эмелиано сразу вскарабкался на дерево. А я стою и чувствую, что волосы у меня встают дыбом! В полуметре от меня лошадь все время двигалась вперед и с такой же скоростью назад. Видали вы когда-нибудь такое? Всадник какое-то время смотрел на меня, почему-то приводя в ужас, хотя, по правде говоря, ничего ужасного в его облике не было. „Я увидел вас вон с той горы“, — показал он рукой. А у меня в голове пронеслось: на лошади, даже очень хорошей, с той горы часа два скакать, а он меньше чем за пять минут добрался! И по всему моему телу побежали мурашки…» Что и говорить, когда кладокопатели пришли в себя от шока (убегали без оглядки), то они не поверили в правдивость увиденного и услышанного (ну кто может скакать 2 часа, и чтобы времени при этом прошло всего-то 5 минут!) и через некоторое время возобновили попытки поисков. Но их злоключения только усиливались. Самое ужасное стало твориться с их новыми автомобилями, они почти мгновенно (в течение 1 дня) превратились в развалюхи, сколько их по пути ни чинили — ничего не помогало. Один из автомобилей перестал быть видимым для других водителей на дороге, и его дважды ударил грузовик, водитель которого таращил глаза от удивления. В общем, чертовщина продолжалась до тех пор, пока неверящие ни во что кроме золота мексиканцы не дали себе слово, что прекращают поиски… [1]47.
…Вот такие раньше дела творились не только на Руси Святой, но и в дальнем закордонье. Впрочем, почему творились? Наверное, творятся и до сих пор! Забываем только потихоньку корни свои, и вместо кудесников и волхвов, вместо серебряных пятаков и заговоренных кладов чудеса над нами творят и уже страшный суд свой учиняют жуткие монстры из преисподней или, на худой конец, тихие и незаметные пришельцы из соседних галактик. Обратимся к другим уже историям, рассказам о внеземном разуме (впрочем, оговоримся сразу, разница между разумом непонятно откуда взявшегося