В 1912 году, исследуя в первый раз подземелье Арсенальной башни, Стеллецкий заметил в нем только грязь и пришел к выводу, что «в настоящее время вода исчезла».
Конечно, когда рабочие начали прокапывать ров вокруг стоявшего посреди башни ветхого колодца, археолог забеспокоился, как бы вода не прорвалась в тайник — ведь сруб был совсем гнилой. Он даже приготовил об этом докладную записку коменданту. Но все обошлось благополучно.
Поздно вечером 23 марта того же 1934 года, возвращаясь с заседания научно-исследовательского совета при Метрострое, Стеллецкий заглянул под башню. Работа там уже велась в две смены. Опасности никакой не было. Но, опустившись в подземелье на следующий день утром, ученый пришел в ужас.
«Вода совершенно залила ров, — сделал он вечером запись, — и полилась в тайник, вероятно, до самого песка. Вскоре после того, как я ушел, рассказывали рабочие, в левом углу тайника появилось пятно. «Кто это воду разлил?» — спросил один землекоп. Вдруг рядом показалось другое, еще более крупное. Вода начала пробиваться в разных местах, даже в глубине тайника».
О том, что под Кремлем имеется источник, было известно и раньше. Как свидетельствует летопись, угловая кремлевская башня была перенесена итальянцем Солари на новое место, именно туда, где был обнаружен источник. В 1894 году князь Щербатов обследовал колодец, но Стеллецкий пошел дальше его. Выкачав из колодца всю воду и вычистив его, землекопы нашли в центре башни вырезанную на ее дне круглую цистерну, сооруженную итальянцем Солари для снабжения всего Кремля в случае осады свежей питьевой водой.
Стеллецкий невольно вспомнил древние цистерны, виденные им тридцать лет назад в Константинополе и Иерусалиме. Особенно сильное впечатление произвели на него тогда глубокие кувшинообразные цистерны, высеченные в неприступной скале древней иудейской крепости Иотаната. Путеводитель умалчивал о ней. Ходили слухи, что местные проводники сами точно не знают, где она находится, и показывают обычно совсем другие развалины. Стеллецкий дважды пытался это проверить. В первый раз он чуть не заблудился в горах и к ночи, так и не найдя никакой крепости, еле добрался до Назарета. Через год, сопровождаемый учителем-арабом, преподававшим в русской школе, он, наконец, нашел изрытую пещерами круглую голую скалу. В двух прикрытых камнями цистернах, продолбленных в самой ее вершине, еще сохранилась вода.
Дальнейшие раскопки, произведенные Стеллецким в подземелье угловой кремлевской башни, показали, что в начале XVIII века при постройке арсенала место стыка акведука[15] с ведущей к цистерне каменной лестницей было разрушено. Опасаясь затопления арсенала, ставший ненужным акведук тогда же забили каменной пробкой, заложили толстым слоем глины и речным песком, но вода все же пошла самотеком по каменному дну тайника, подмыла почву под фундаментом средней Арсенальной башни и арсенала и вызвала их осадку. Может быть, она была даже причиной трещин в его стенах, приписываемых взрыву, произведенному французами в 1812 году.
При расчистке дна Арсенальной башни были найдены монеты разных годов, вероятно оброненные работавшими в ее подземелье рабочими. По этим монетам Стеллецкий установил, что с затоплением башни боролись больше ста лет, засыпая ее землей и мусором. Но вода все же размыла стены башни почти на метр, а фундаменты соседней, средней Арсенальной, и самого арсенала двести лет мокли в стоячей воде.
Работы по откачиванию воды и расчистке подземелья от грязи затянулись. Они не требовали присутствия археолога, и Стеллецкий подал коменданту Кремля новую докладную записку — об изменении фронта работ.
Была уже глубокая осень 1934 года, когда в Кремле собралась авторитетная комиссия при участии видных специалистов: академика архитектуры Щусева, главного архитектора Кремля Виноградова и других.
В решении комиссии предлагалось дальше расчистить цистерну Арсенальной башни до «исторического дна», устроить новый водоотвод и реставрировать поврежденные водой стены башни, а также ведущую к цистерне кирпичную лестницу.
Самая важная для Стеллецкого часть решения, касавшаяся дальнейших поисков библиотеки Ивана Грозного, гласила: после того как будут закончены работы по реставрации подземелья башни и сооружен новый водоотвод, продолжать расчистку вновь открытого хода.
Стеллецкому уже было под шестьдесят; он почувствовал себя уставшим. Предложение коменданта Кремля съездить в Сочи отдохнуть пришлось очень кстати. Работы пока можно было продолжать и без него.
Проведя отпуск на черноморском побережье Кавказа, археолог в начале 1935 года вернулся в Москву. Первым его побуждением было позвонить коменданту Кремля. Но в телефонной трубке он услышал другой, незнакомый ему голос. Гражданский отдел Кремля, ведавший, между прочим, и археологическими раскопками, был тем временем упразднен, и эти раскопки прекращены.
МАКТАБА — «ВЕЛИКОЕ ИСКОМОЕ»
Работы по сооружению нового водоотвода были закончены. Стеллецкий случайно узнал, что в Арсенальной башне опять поднялась вода. Он схватился за голову: а что, если она просочится в заветный тайник с библиотекой и промочит драгоценные книги?
«Дамоклов меч над тайником!» — записал он в этот день в своем дневнике.
Бывший производитель работ каждый день звонил по телефону главному инженеру Кремля, осведомлялся о принимаемых мерах, как будто речь шла о спасении жизни опасно больного. Наконец тот его успокоил: вода из башни спущена в канализационную сеть.
Продолжая считать себя ответственным за судьбу «Великого Искомого», Стеллецкий подает в правительственные учреждения заявление за заявлением. Он просит разрешить ему продолжать подземные работы вне Кремля со стороны Москвы-реки, ходатайствует о возобновлении прерванных еще в 1930 году археологических изысканий в селе Коломенском, где, по предположе-нию кладоискателя, помещался «филиал» библиотеки Ивана Грозного (в селе Коломенском находился когда-то загородный царский дворец, в котором якобы трудился над переводами иноязычных книг Максим Грек).
Незадолго до начала Великой Отечественной войны неутомимый Стеллецкий предложил Президиуму Академии наук СССР «обсудить вопрос о результатах вековых поисков библиотеки Ивана Грозного, в частности в советское время». Это заявление было передано в отделение общественных наук Академии, переславшее его в Институт истории, откуда оно поступило в «Комиссию по истории Москвы».
Секретарь этой комиссии профессор П. Н. Миллер попросил Стеллецкого представить краткий проект или тезисы своего доклада. Археолог ответил довольно заносчиво, что в результате произведенных им в Кремле поисков он открыл верный путь к тайнику, где спрятана библиотека Ивана Грозного. Его заключения не нуждаются в подтверждении, так как они опираются на факты.
Профессор Миллер напомнил Стеллецкому, что вопрос о библиотеке Ивана Грозного уже достаточно выяснен Белокуровым, но все же посоветовал обратиться в московское отделение Института истории материальной культуры, занимающееся непосредственно археологическими раскопками. Но туда археолог не пошел, так как в этом институте у него было еще больше противников, чем в «Комиссии по истории Москвы».
«Вот если бы найти подлинник «списка Дабелова»!“ — снова мелькнула мысль у Стеллецкого. Ведь на одном из диспутов, происходивших уже в советское время, академик Лихачев сказал: «Дайте мне пощупать этот список, и я поверю в существование библиотеки Ивана Грозного…»
Наступил 1941 год. Эстония была уже снова советской, и поехать в Пярну было теперь нетрудно. Стеллецкий, вероятно, так бы и сделал, если бы во второй раз этому не помешали чрезвычайные обстоятельства: гитлеровские захватчики перешли советскую границу — началась война…
Когда враг был отброшен и уничтожен, тысячи городов и сел лежали в развалинах, и было столько неотложных нужд, что никто не позволил бы себе поднимать вопрос о возобновлении поисков библиотеки, исчезнувшей несколько веков назад. Стеллецкий и не стал этого добиваться. Он даже не съездил в освобожденную от гитлеровских оккупантов Эстонию. Трудно было рассчитывать, что местный архив в Пярну мог уцелеть. Здоровье престарелого археолога с каждым днем ухудшалось, и в 1949 году он окончательно потерял трудоспособность. Внезапное тяжелое заболевание — поражение одного из важнейших мозговых центров — вызвало серьезное нарушение его деятельности, называемое неврологами «афазией»: археолог перестал понимать разговорную речь и сам стал произносить слова, как думали многие, «не принадлежащие ни к какому языку». В то же время он производил впечатление вполне здорового общительного человека; он ходил из угла в угол по своей «пещере», разговаривая сам с собой и произнося речи на этом, ему одному известном языке.
Обо всем изложенном в последних двух главах автор вряд ли смог бы рассказать так подробно, если бы однажды, наводя справки в Музее истории и реконструкции Москвы о результатах последних поисков библиотеки Ивана Грозного, он не наткнулся в архиве музея на очень тоненькую картонную папку. В ней лежало всего несколько сколотых скрепкой бумажек: переписка секретаря «Комиссии по истории Москвы» профессора Миллера по поводу предложенного Стеллецкий доклада «о вековых поисках библиотеки Ивана Грозного». Тут же было подколото и заявление самого Стеллецкого, не забывшего указать на том же листке и свой адрес.
Я знал, что неистового кладоискателя уже нет в живых, так же как и многих его противников, в том числе и Миллера, но все нее отправился по этому адресу в надежде разыскать кого-нибудь из его родных.
Маленький двухэтажный домик на одной из старых, отписанных во времена Ивана Грозного «в опричнину» московских улиц, показался мне очень ветхим. На наружных дверях не было даже обычного списка жильцов, и, позвонив наугад, я приготовился уже к бесславному бегству, когда на мой робкий вопрос: «Не живет ли в этой квартире кто-нибудь из Стеллецких?» — последовало любезное приглашение: «Как же, пройдите, вдова его как раз дома».