Быстрым шагом он пересек двор и скрылся в подъезде. Лена заметила, что он не набирал код на домофоне, а приложил чип. Значит, бывает здесь. Интересно, у кого.
Она припарковала машину на пустой гостевой площадке и принялась разглядывать двор и дом. Такие жилые комплексы на десять-двадцать квартир с недавних пор приобрели в городе популярность. Квартиры здесь стоили довольно дорого, хотя располагались такие дома в основном на окраинах. Не самое удачное место компенсировали чистый воздух, близость леса и отличная структура самих комплексов, в которых было все, что нужно, вплоть до бассейна в подвале.
«Интересно, к кому здесь может ходить Никита? – думала Лена, разглядывая светящиеся окна. – Спросить? Раскричится, скажет, что снова лезу туда, где для меня нет места. Такое впечатление, что мне вообще нет места в его жизни. Оно есть только в постели, да и то когда он этого хочет. Что я делаю рядом с ним? Почему так отчаянно цепляюсь за него? Потому что мне очень одиноко? Потому что с ним лучше, чем без него? Из-за этого одиночества я готова терпеть его хамство, его постоянную занятость и полное безразличие ко всему, чем живу я? Наверное, это правда. В моем возрасте у женщин есть дети и семья, а у меня только работа. И Никита – единственное светлое пятно, от которого я не могу отказаться».
Эти мысли посещали Лену довольно часто, и всякий раз она находила оправдание тому, что так цепляется за Никиту. Да, она отдавала себе отчет, что он не особенно дорожит их отношениями. Но перспектива остаться одной казалась настолько ужасной, что Лена согласна была терпеть даже это. Даже легкое пренебрежение, скользившее порой в его речах, даже отсутствие глупых, но таких необходимых мелочей, как утренняя эсэмэска «Как дела?» или вечерняя «Спокойной ночи». Никита лишил их связь романтической составляющей, и это Лену очень обижало. Он не дарил ей цветы, подарки, да что там – он даже звонил ей раз в три дня строго по расписанию и крайне редко отступал от этого графика. И, несмотря на это, она любила его и была к нему привязана, хотя прекрасно понимала, что отношения эти, скорее всего, обречены.
– О чем замечталась? – Никита вывел ее из состояния печальной задумчивости.
– Ой, я даже не заметила, как ты подошел, – встрепенулась она. – Все в порядке?
– Да. Поедем отсюда.
В голосе звучали так знакомые Лене нотки раздражения. Визит, наверное, прошел не совсем гладко, но обсуждать это с ней Никита, понятно, не станет.
– Куда мы? – спросила она, выезжая из двора.
– В «Изумруд». Хочу поплавать и расслабиться.
– У меня купальника нет.
– Ты отлично знаешь, что там не бывает народа в будний день. – Он по-прежнему был раздражен. – Можешь обойтись бельем.
– Я не буду плавать в белье.
– Да и черт с тобой! – рявкнул Никита. – Один поплаваю, ты в номере посидишь! И помолчи, будь добра, минут десять, очень тебя прошу!
Больше всего в эту минуту ей хотелось остановить машину и попросить его выйти. Но стоило ей представить свое возвращение в пустую квартиру, как это желание прошло. Ничего, помолчать десять минут и полежать час в номере гостиницы, пока Никита будет плавать, не такое уж испытание. Зато не придется лежать дома в одиночестве и терзаться мыслями об отце и собственной ненужности. Этот аргумент всегда перевешивал любые выходки Никиты. Одиночество было для Лены непереносимым наказанием, и уж лучше Никитино раздражение, чем долгая бессонная ночь и тягостные раздумья. Лучше уж Никита…
Номера в «Изумруде» были большие, уютные, со всем необходимым для комфортного отдыха. Никита сразу ушел в бассейн, а Лена переоделась в мягкий халат, легла и закрыла глаза. Не отпускала мысль об отце – как он, что он. Она взяла телефон и позвонила матери, хотя понимала, что та, скорее всего, сбросит звонок, уж слишком она рассержена и считает Лену виноватой. Так и вышло.
Вздохнув, Лена набрала номер справочной и попросила телефон реанимации. Перезвонила туда, долго слушала длинные гудки, пока наконец ей не ответил дежурный врач. Только после разговора с ним она немного успокоилась. Отцу стало лучше, теперь его состояние оценивали как среднетяжелое.
Лена снова закрыла глаза и почувствовала, как по щекам потекли слезы. День выдался напряженным, усталость накатила с такой силой, что справиться с ней Лена не смогла.
Вернувшийся из бассейна Никита, увидев ее слезы, повел себя неожиданно. Он лег рядом, обнял Лену, прижал к себе:
– Что ты, Леночка? Я тебя обижаю, милая, прости. Такой характер несносный. Мне с тобой очень хорошо, ты же знаешь. Не надо плакать.
Такие перепады настроения всегда выбивали Лену из равновесия, а сегодня и без того на нее свалилось слишком много. Рыдания усилились, и Никита, не привыкший к ее слезам, даже растерялся. Через минуту-другую он сообразил, что нельзя дать истерике разойтись, дотянулся до мини-бара, вынул бутылочку коньяка и почти силой влил стакан Лене в рот.
– Вот так. Успокойся, милая, сейчас все пройдет.
Лена закашлялась. Дыхание перехватило, горло обожгло, но плакать ей действительно расхотелось. Она благодарно посмотрела на Никиту и пробормотала:
– Я уже все. Почти все…
Он снова притянул ее к себе и погладил по волосам.
– Ничего, ничего, Леночка.
В этот момент она почувствовала себя самой счастливой на свете. С ней рядом был любимый мужчина, в его объятиях она чувствовала себя спокойно. Одиночество ей больше не грозит. Во всяком случае, не этой ночью.
– Я говорил тебе, что в ячейке этой пусто? – Голос Андрея впивался в голову противным комаром, от которого нет никакой возможности избавиться.
– Погоди, не кричи. – Лена скосила глаза в сторону спящего Никиты. – Я сейчас.
Она выбралась из постели и ушла в ванную. Села на край, включила воду, попутно еще плеснула себе в лицо, чтобы проснуться окончательно.
– Говори нормально, без крика. Не нашли ничего в ячейке? Прямо пустая стояла? – В зеркале перед собой она видела свои опухшие после вчерашних слез глаза.
– Не пустая, конечно. Но никакого дневника там не было. Зато лежал конверт, в нем две фотографии. Мужчина и женщина. Фотографии без подписей, без дат.
– Может, родственники?
– Может. Что прикажешь делать с этим? – Андрей явно злился, и вряд ли из-за отсутствия в банковской ячейке дневника Жанны Стрелковой.
– Что-то еще случилось?
– Да. Ночью напали на писателя Голицына – слышала о таком?
У Лены вспотели ладони.
– Что с ним?
– Он в больнице. Удар по затылку сзади. Повезло, что он здоровый и, видимо, верткий. По касательной пришлось, но ушиб мозга там нормальный. Я с четырех утра в больнице торчал, вот в управу еду. И ты давай-ка тоже подгребай, начальница. Сдается мне, что здесь есть связь с делом Стрелковых, терпила как-никак жених Жанны.
– Паровозников, что за жаргон? «Терпила»! – передразнила Лена.
– Хорошо, нежная моя. Потерпевший. Но ты все равно приезжай быстрее.
– Хорошо, через сорок минут буду.
Лена положила мобильный на полку у раковины и встала под душ. Нападение на Голицына не вписывалось в версию об убийстве Стрелковых кем-то из прошлого. Хотя… Павел – жених Жанны, кто знает, в какие тайны будущий тесть мог его посвятить. «Надо самой его допросить», – подумала она, застегивая платье. Никита по-прежнему спал, и Лене стало жаль уходить вот так, не попрощавшись. Она осторожно поцеловала его в макушку и вышла из номера, стараясь закрыть за собой дверь как можно тише.
К ее приезду Андрей успел выпить кофе и подкрепиться парой бутербродов, а потому немного остыл и уже не выглядел таким раздраженным. Разве только не выспавшимся.
– Короче, Елена Денисовна, вот тебе фоточки. – Он бросил на стол перед Леной белый незапечатанный конверт. – А вот краткие записи того, что мне Голицын в больнице наговорил. – Рядом лег потрепанный блокнот. – Ты пока посмотри, почитай, а я подремлю на диванчике минут сорок, иначе толку от меня не будет.
Лена не успела и рот открыть, как Андрей уже перебазировался на диван и отвернулся, накрыв голову курткой.
– Бардак, а не прокуратура, – пробормотала она и открыла конверт.
Две фотографии. На одной привлекательный худощавый мужчина в сером костюме сидит на пестром диване с высокой мягкой спинкой – такие были очень популярны в начале 1990-х. Их тогда сплошь и рядом выпускали многочисленные мебельные фабрики, расплодившиеся на заре рыночной эры как грибы. Интерьер явно домашний. Вид у мужчины расслабленный, ворот белой рубашки под пиджаком расстегнут, в руке бокал с чем-то темным. В нижнем левом углу снимка виден край накрытого стола – очевидно, фото сделано во время какого-то праздника. Больше ничего примечательного.
Лена отложила этот снимок и взяла второй. Тот же мужчина в обнимку с женщиной – молодой блондинкой с круглым открытым лицом, оба улыбаются в объектив и выглядят очень счастливыми.
Чем эти фотографии могли заинтересовать Жанну и какое отношение они вообще имели к семье Стрелковых, Лена пока не очень понимала. И уж тем более ей было неясно, зачем держать такие безобидные снимки в банковской ячейке.
Отложив конверт в сторону, она взялась за блокнот, в котором Андрей по привычке делал пометки и записи. Почерк у Паровозникова был округлым, аккуратным, разборчивым. Это Лену всегда удивляло – и она писала мелко и разобраться в своих записях могла только сама. Работать с блокнотом Андрея было одно удовольствие.
Она внимательно прочла все, что Андрей набросал в ходе опроса Голицына, и теперь довольно хорошо представляла картину нападения. Павел возвращался из кафе, где засиделся допоздна над очередной главой книги. Чтобы сократить путь, пошел не по улице, а через гаражный массив за его домом. Именно там, в гаражах, на него и напали. В последний момент он услышал шаги за спиной и слегка отшатнулся, поэтому сила удара и точка приложения оказались не такими, на которые рассчитывал нападавший.
Однако сознание Голицын все-таки потерял и очнулся только спустя какое-то время. Сумки с блокнотом, какими-то мелочами и портмоне рядом не было, но часы и деньги в кармане куртки остались на месте. Мобильный тоже не пропал, лежал рядом на земле. Голицын попробовал подняться, но идти не смог. Он вызвал «Скорую» и снова ненадолго отключился.