– Вы плохо себя чувствуете? – спросила она, когда он в очередной раз замолк.
– Нет. Я все пытаюсь понять, кому и зачем я понадобился. Ведь не пропало ничего из того, что, по логике, должны были взять грабители. Ничего.
– Думаете, это может быть как-то связано с гибелью Жанны и ее отца?
– Я не вижу других мотивов, – просто сказал Голицын. – Если отбросить версию с ограблением – согласитесь, что она нелепая, – больше и думать не о чем. Врагов у меня нет, долгов тоже.
– Допустим, что вы правы. Но тогда получается, что вы не были со мной откровенны и скрыли что-то такое, что заставляет вас думать о связи нападения со смертью Стрелковых.
На его лице не дрогнул ни единый мускул, даже выражение не изменилось.
– Напрасно вы так думаете. Мне нечего скрывать ни от вас, ни от кого бы то ни было. Откровенных бесед со мной Валерий Иванович Стрелков не вел, а с Жанной нам и так было о чем поговорить, без всяких семейных тайн.
– Это вы так говорите, потому что знаете. А тот, кто на вас напал, мог этого и не знать. Вас видели в доме Стрелковых, считали женихом Жанны – кто станет вдаваться в тонкости ваших отношений с будущим тестем? Может быть, он вам безгранично доверял.
– Елена Денисовна, вам самой-то не смешно? Мой несостоявшийся тесть был человеком осторожным и первому встречному душу не раскрывал. А я для него все еще был этим первым встречным, не исключено, что так бы им навсегда и остался. У него не было друзей, знаете, таких близких, с которыми много лет дружил. – Павел на минуту задумался и добавил: – Вот разве что главный режиссер нашего драмтеатра, Городов. С ним он вроде как дружил, но и это не значит, что Валерий Иванович ему доверял до конца. Хотя… Вы, кстати, с ним не беседовали? Он мог бы, наверное, много интересного рассказать.
Лена сделала неопределенное движение, а про себя подумала, что рассказал уже Городов много интересного и даже странного, только подтверждения этим рассказам пока нет.
– Я буду иметь это в виду. Мне пора, поправляйтесь, Павел Владимирович.
Она направлялась к двери, когда за спиной раздался голос Голицына:
– И это все?
Лена обернулась и удивленно посмотрела на него.
– Это все.
– Понятно. Извините. – Он отвернулся к стене.
«Наглый тип», – почему-то подумала Лена, плотно закрывая за собой дверь палаты, однако на душе стало тепло. С Павлом не случилось ничего страшного, он поправится и выйдет из больницы. Только вот непонятно, почему она об этом так много думает.
Остаток дня прошел в обычной суете. На рабочем столе скопилась гора бумаг, она едва разобрала эти завалы к семи вечера и очнулась только тогда, когда в кабинет постучала уборщица с ведром и шваброй. Лена убрала документы в сейф, выключила настольную лампу, взяла свои вещи и вышла из кабинета. Сегодня придется ехать ночевать домой и столкнуться там с матерью – ничего не поделаешь. Нельзя вечно убегать и прятаться, нужно когда-то взглянуть неприятностям в лицо.
К ее удивлению, мать была дома и даже в хорошем настроении.
– Ты поздно, – буднично заметила она. – Раздевайся, ужинать будем.
– Как папа? – спросила Лена, входя в кухню.
Наталья Ивановна привычным жестом закрыла ноутбук и убрала его на подоконник. Туда же отправились небольшая настольная лампа и потрепанный ежедневник. Мать предпочитала работать за кухонным столом и даже в отсутствие отца не посягала на его кабинет. Так уж у них повелось.
– Папа? – вынимая из шкафа тарелки, переспросила она. – Папе лучше, завтра в обычную палату переведут. А вот ты как?
– Ты о чем? – усаживаясь за стол, поинтересовалась Лена.
– Ты не понимаешь или прикидываешься?
– Мама, хочешь что-то сказать – говори прямо. Я очень устала и не настроена ребусы разгадывать.
– Хорошо. – Мать поставила перед ней тарелку с овощным рагу, села напротив и спросила, глядя дочери в лицо: – Как ты будешь жить с тем, что обвинила отца во лжи?
– Во-первых, я никого не обвиняла, если уж хранить верность фактам. Я задала вопрос, на который папа почему-то не смог или не захотел отвечать. Тогда я поинтересовалась, не скрывает ли он от меня что-нибудь. Ты считаешь, что я сделала что-то лишнее?
– Нет, но…
– Во-вторых, – не давая матери себя перебить, продолжила Лена, – если бы папе нечего было скрывать, он не расстроился бы так сильно, чтобы спровоцировать собственный инфаркт. Где здесь, скажи, моя вина? Неудобные вопросы задаю? Извини, но честным людям их невозможно задать: им все вопросы одинаково удобны.
– Ты что же хочешь сказать? – подалась вперед мать. – Что твой отец – нечестный человек?
– Разве я так сказала? Зачем ты передергиваешь? Если папа не хочет говорить об этом со мной, тогда, может, ты скажешь? Ведь ты не могла не знать, что он участвовал в процессе по делу банды Хана.
Мама вздрогнула.
– Ты-то откуда об этом узнала?
– А что, это большая тайна? Никто знать не должен? Дело как дело, сотни таких за его практику было. Что именно в этом деле такого, что вас обоих корежит при его упоминании? – Лена оттолкнула от себя тарелку с ужином, к которому так и не притронулась. – Вот скажи, разве я не имею права задать вопрос? Ведь могу же и повесткой вызвать в свете открывшихся обстоятельств!
– Вот этого я и боялась. – Мама вдруг опустила голову на скрещенные на столе руки. – Этого я и боялась, когда ты в прокуратуре решила остаться. Того, что рано или поздно вы с отцом столкнетесь! Только не думала, что причиной будет это проклятое старое дело.
– Мама! – Лена выбралась из-за стола и села прямо на пол у материнских колен, опираясь на них подбородком, совсем как в детстве. – Мама, ну давай начистоту, а? Не носи в себе, ведь я вижу, как тебе тяжело! Поверь, вы для меня все равно останетесь родителями, что бы там ни было. Но мне важно знать, иначе я не смогу выяснить, кто и за что убил двоих людей, отца и дочь. Мама!
Но мама только молча помотала головой. Они просидели так довольно долго. Лена чувствовала, как затекают неудобно поджатые ноги, ноет спина, но пошевелиться боялась. Она почти физически ощущала, как мать внутренне страдает, оказавшись перед выбором – муж или дочь.
– Мама, – решилась Лена. – Скажи мне только одну вещь, пожалуйста. Папа мог говорить с кем-то по-немецки?
– Зачем тебе? – глухо отозвалась она, не поднимая головы.
– Пытаюсь понять. Ты можешь больше ничего не объяснять, не говорить – я и так уже все знаю. Папа был знаком со Стрелковым еще до дела Хана. И когда начался процесс над оставшимися в живых членами группировки, сделал все, чтобы имя Стрелкова нигде не фигурировало. Я представляю, каких денег это могло стоить. И думаю, что его труд не остался без награды. То, что ты не опровергаешь мои слова, только подтверждает их правоту. Вот и все. Но теперь скажи, как жить мне? – Лена сжала локоть матери и заглянула ей в лицо. – Скажи, как мне теперь жить с этим? Как смотреть в глаза сослуживцам? Мой отец – взяточник и сообщник! Отец, которому я верила, как никому на свете!
Мама вдруг словно очнулась и изо всей силы ударила дочь по щеке. Лена отлетела к плите, потрогала пальцами обожженную ударом щеку, встала и молча ушла к себе в комнату. Собрать немного вещей на первое время большого труда не составило, и через полчаса она уже заталкивала чемодан в багажник.
Ночевала она в прокуратуре, на диване в своем кабинете. Сна не было. Лена вдруг отчетливо поняла, что сегодня, вот прямо сейчас в ее жизни начинается какой-то новый этап. Ей придется жить самостоятельно, правда, пока неизвестно, где именно. Вернуться домой она не сможет – там ей просто нечем больше дышать.
Ничего, завтра она постарается найти квартиру. Счастье еще, что хотя бы научилась откладывать на черный день, так что на съемную квартиру на пару месяцев хватит. А дальше нужно что-то придумать. С такими мыслями она вертелась на своем диване всю ночь.
Утром Лена постаралась незаметно проскользнуть в туалет, умыться и вернуться обратно до того, как начнут приходить коллеги. Она никак не могла заставить себя не думать о произошедшем и сосредоточиться на работе. Пришлось даже вынуть из шкафа форменный китель, который ее всегда дисциплинировал. Вошедший в кабинет Паровозников даже застыл на секунду: Лена надевала форму только в те дни, когда являлось какое-то высокое начальство или в праздники, когда того требовал устав.
– Что это с тобой? У вас проверка какая-то?
– Вроде нет. – Она не отрывала глаз от папки с документами.
– А чего при параде?
– Так надо. Закрой, пожалуйста, дверь, мне с тобой поговорить надо.
Андрей щелкнул замком, подергал дверь для надежности и быстрыми шагами приблизился к столу.
– Что-то случилось?
– Садись. – Она кивнула на стул для посетителей и убрала папку. – Андрюха, ты мне друг?
– Дурацкий вопрос.
– Я могу быть с тобой откровенна?
– Ленка, ты заболела, что ли? Когда это ты не могла быть со мной откровенна, а? Очень обидные слова ваши, гражданка начальница.
– Андрей, мне не до шуток.
– Да уж вижу: сидишь в начале рабочего дня в кителе, лицо бледное, вид помятый. Ночевала здесь, что ли? – с сочувствием в голосе спросил он.
– От тебя не скроешь, – притворно вздохнула Лена. – Да, здесь ночевала. И если квартиру сегодня не найду, снова останусь. Сделаюсь местным барабашкой.
Паровозников изумленно смотрел на нее, как будто не верил своим ушам.
– Ты чего, из дома ушла? Странный фокус на старости лет.
– Видимо, мне нужен был хороший пинок, чтобы наконец вырасти. Андрюша, помоги мне с квартирой, а? Я ведь никогда этого не делала. В смысле никогда не искала жилье, не снимала, понимаешь?
Он помолчал пару минут, что-то прикидывая, и осторожно спросил:
– А к Кольцову уйти не вариант? Зачем тебе снимать квартиру, когда мужчина имеется?
Лена промолчала. Она даже приблизительно не рассматривала эту возможность, потому что понимала: ее нет. Никита точно не предложит ей жить с ним. И даже если вдруг подобное произойдет, он будет всем видом давать ей понять, что чем-то пожертвовал, поступился, лишил себя комфорта. При каждой размолвке ему будет чем ее уколоть. Нет, с ним на эту тему она разговаривать ни за что не станет.