– Я не думаю. Зачем Голицыну врать мне? Его ни в чем не подозревают.
– Как знать, Ленка, как знать.
– Я все-таки попрошу его помочь. Может быть, в этом кроется разгадка.
– Чует мое сердце, снова ты не в ту сторону роешь, подруга, – вздохнул Андрей, вынимая сигареты. – Но попробуй, чем черт не шутит. Хотя я бы на успех не рассчитывал особенно.
Лена промолчала. Она тоже не особенно рассчитывала на успех, да и выполнение этого плана откладывалось до момента выписки Голицына из стационара. А время не терпит, и прокурор завтра снова начнет требовать результат, а его нет.
– Ты с домработницей Стрелковых встречался? – Она наблюдала, как Андрей с наслаждением затягивается сигаретным дымом.
– Да, сегодня у нее был. Не знает она людей на фото. И садовник с поваром – тоже. Все трое дружно утверждают, что эти люди никогда в доме Стрелковых не появлялись. – Андрей щелчком отправил окурок в урну, вытянул ноги и закинул руки за голову: – Эх, хорошо-то сегодня как, Ленка. Не вечер – сказка.
– Значит, никто никого не видел, – пробормотала она. – А если как-то иначе пробить?
– Например?
– Мужчину можно по нашим фотоальбомам поискать. Вдруг?
– Это можно. Но что это даст?
– Будем знать, принадлежал ли он к криминальным структурам.
– А если нет? Снова мимо.
– Андрей, попробовать-то можно. Это ведь не так сложно сделать.
– Ой, Ленка, ладно. Завтра с утра займусь. А с теткой что делать?
– Давай сперва дядьку отработаем, а там, глядишь, и тетка как-нибудь приложится, – улыбнулась Лена. – А вообще, проводили бы вы, кавалер, свою даму до дома, время-то уже того-с, неприличное.
– Идем, дама. – Андрей поднялся, подал ей руку и помог встать. – Знаешь, что самое нелепое в нашей ситуации?
– Что? – беря его под руку, спросила Лена.
– То, что у меня совершенно нет никаких намерений насчет тебя. И не потому, что ты как бы начальство мое. Ты мне друг, Ленка, каких поискать.
– Вроде как дружбу сексом не портят? – усмехнулась она.
– Вроде как, – улыбнулся он в ответ и чуть сжал ее руку, лежавшую на его локте. – Баб, Ленка, много, а друзей мало. Их беречь нужно.
Они со смехом обнялись и, подталкивая друг друга, пошли по аллее к выходу из сквера.
Оказавшись одна в новой квартире, где еще ничего не пахло своим, Лена растерялась. Она походила по комнате, вышла в кухню, опустила светло-коричневые шторы на двух небольших окнах, провела пальцем по идеально белой поверхности стола. Все чужое: мебель, посуда, даже звук холодильника за спиной.
– Ничего, я привыкну, – решительно сказала себе Лена и щелкнула кнопкой чайника. – Это не так сложно. Пара дней, и все будет своим. Завтра утром кофе сварю – вот уже и запах изменится. Ничего, я справлюсь.
С чашкой в руке она ушла в комнату и вдруг подумала, что даже спать ей придется на чужом постельном белье – хозяйка оставила комплект на первое время.
– Елки-палки, оказывается, я совершенно не знаю элементарных вещей, – пробормотала Лена, с подозрением оглядывая упаковку с бельем. – Его же, наверное, постирать нужно или погладить хотя бы? Когда мама все это успевала, не понимаю…
На подоконнике нашелся утюг, за шкафом – гладильная доска, и Лена погрузилась в хозяйственные хлопоты. Прежде ее домашние обязанности ограничивались мытьем посуды и иногда полов, все остальное с удовольствием делала мама, ограждая дочь от необходимости проводить свободное время со шваброй, пылесосом и веревками для сушки белья. Готовить Лена умела и делала это хорошо, но продукты тоже покупала мама, или отец в выходной день сам ехал на рынок и в магазины. Словом, хозяйка из Лены была, мягко выражаясь, так себе. Но сейчас Лена была даже рада, что она должна все делать самостоятельно. В самом деле, сколько можно чувствовать себя ребенком?
Она выгладила белье с двух сторон и застелила довольно широкую кровать, стоявшую в небольшой нише с пологом. Потом уселась в кресло и щелкнула кнопкой на пульте. Телевизор в родительском доме она включала нечасто – времени не хватало, а если выпадала свободная минута, с куда большим удовольствием Лена бралась за книгу, чем за пульт. Но сейчас хотелось каких-нибудь звуков, пусть даже бормотания диктора новостей. Сна не было, хотя время уже приближалось к часу. Лена по-прежнему сидела в кресле с поджатыми ногами и смотрела на экран.
Ничего интересного там не было, но комната наполнялась звуками, и от этого было немного легче. Она всегда с трудом переносила одиночество и тишину, и так было с самого детства: наказания страшнее, чем остаться дома одной, маленькая Лена не представляла. Пустые комнаты, звук собственных шагов, каждый шорох и даже тихий ход настенных часов вызывали у нее панику. Это не прошло даже с годами. «Я жалкая трусиха, – думала Лена, сжимая в руках кружку с давно остывшим чаем. – Я боюсь быть одна, потому и держусь так отчаянно за того же Никиту. Потому и с Андреем сегодня весь вечер проторчала – чтобы одной не остаться, как сейчас».
Однако усталость все-таки взяла свое, и Лена забралась в постель и включила бра на стене у кровати. Засыпать на новом месте без света было все же жутковато.
Первое утро самостоятельной жизни принесло скорее приятный опыт. Оказывается, когда живешь одна, утром нет проблемы с душем – можешь провести под водой столько времени, сколько тебе нужно, а не прислушиваться к стуку в дверь. Можно без толкотни в небольшой кухне сварить себе кофе и гречку, сесть, вытянуть ноги на второй стул и неторопливо позавтракать. Можно выйти из дома без маминых напоминаний, что ты непременно опоздаешь. Эта привычка у ее мамы сохранилась еще с Лениных школьных времен и так никуда и не исчезла. Правда, вечером придется самой готовить ужин, а для этого зайти в магазин и купить продукты, но и это не проблема. Словом, в тридцать пять лет старший следователь Крошина открыла для себя прелести самостоятельной взрослой жизни.
Излучая оптимизм и счастье, Лена явилась в прокуратуру и с энтузиазмом принялась за работу. Сегодня ей удавалось практически все, до чего не доходили руки всю прошлую неделю. К тому моменту, когда приехал Паровозников, Лена успела подчистить все свои хвосты, а потому пребывала в особенно приподнятом настроении. Андрей с порога посмотрел на нее как-то странно, и Лена насторожилась:
– Ты чего?
Он запер дверь, уселся напротив.
– Вот ты мне скажи, ты ведьма, что ли?
– В каком смысле?
– В прямом. Я только что из нашего архива. Знаешь, кто на этой фотографии? – Он вынул белый конверт и толкнул его по столешнице в сторону Лены.
– Кто? – Она замерла от нехорошего предчувствия.
– Надеюсь, у тебя крепкие нервы, Крошина.
– Да не тяни ты!
– Гарик Хан это, дорогая гражданка начальница.
Выдав информацию, Андрей откинулся на спинку стула и в упор посмотрел на нее.
Лена вынула из конверта фотографию и еще раз внимательно всмотрелась в это лицо. Симпатичный молодой мужчина, таких много. Ничего выдающегося – ни стального взгляда, ни волевого подбородка. Она успела повидать немало людей, связанных с криминалом, и у всех было что-то такое, что позволяло отличить их от обычных граждан. Но Хан на этой фотографии напоминал скорее бухгалтера, менеджера невысокого ранга, а не человека, который сколотил группировку, державшую под контролем город.
О жестокости банды Хана ходили легенды. Человек, который управлял этими отморозками, в представлении Лены не мог выглядеть тихим обывателем за семейным столом.
– Ты не ошибся? – Она перевела взгляд на Андрея.
– Я-то, может, и ошибся бы, я ж в глаза этого Хана не видел. Но вот эксперты, сама понимаешь… Никитин аж на табуретке подскочил – он труп Хана лично осматривал, а уж ему-то я верю как никому больше.
– Допустим, это Хан. А с какой радости его фото лежит у Жанны Стрелковой в банковской ячейке?
– А не могла она, как и ты, заподозрить своего папеньку в совместной, так сказать, работе с господином Ханом, а?
Лена оживилась.
– А ведь ты прав. И это объясняет ее интерес к архиву Деева, понимаешь?
– Логично.
– Но это все равно не объясняет, почему обоих убили.
Лена отложила фотографию и отошла к окну. Яркое солнце слепило глаза, и она зажмурилась, нашаривая цепочку, чтобы закрыть жалюзи.
Неожиданная информация снова принесла больше вопросов, чем ответов. Где, у кого Жанна взяла эту фотографию? Почему заинтересовалась человеком, на ней запечатленным? Почему, в конце концов, спрятала ее в банковскую ячейку? Нет, нужно ехать к Голицыну и просить его еще раз как следует расспросить Деева. А еще лучше постараться самой просмотреть архив его отца. Нужно переговорить с врачом, возможно, состояние Голицына позволит ему выйти из больницы хотя бы на пару дней раньше. Это было бы кстати.
– Если он еще сам согласится, – сказал Андрей за ее спиной.
– Кто? – не поняла Лена, оборачиваясь.
– Голицын. У тебя скверная привычка вслух думать.
– Да? Никогда за собой не замечала. Но я почему-то уверена, что Павел согласится. Он любил Жанну, ему хочется знать, что произошло.
– А я вот почему-то уверен, что согласится он совершенно по другой причине, – вдруг сказал Андрей, хитровато поглядывая на Лену.
– Это о чем ты?
– А ты не понимаешь? Если ему в руки попадет архив Деева и там что-то интересное есть о Хане и его бригаде, ты только прикинь, какую книгу он намутит!
– Было бы ему это нужно, он бы давно так и сделал. Они с Деевым друзья, если помнишь.
– То есть ты не думаешь, что вокруг Стрелкова и его дочки Голицын крутился из корысти?
Лена не поверила своим ушам.
– Ты шутишь, что ли? Он за Жанной семь лет ухаживал, жениться хотел!
– Ну и что? Не женился ведь.
– Перестань, – поморщилась Лена. – Я с Голицыным трижды говорила и что угодно могу о нем думать, кроме того, что он имел какую-то корысть в доме Стрелковых.
– Ты, Ленка, идеалистка, у тебя все хорошие. А я злой, недоверчивый опер, мне положено всех подозревать. Можно, я закурю у тебя? – Андрей достал сигареты и зажигалку.