бернута леской, конец которой был закреплен к поперечному бревну на корме плота. Перехватывая леску руками, ему удалось подтянуться к плоту.
После этого Виллис стал выпускать с кормы один или два двадцатиметровых конца.
Многие мореплаватели-одиночки, чтобы предотвратить эту опасность, надевают на себя ременную или нейлоновую “сбрую”.
“Все время, пока я нахожусь на палубе, я должен оставаться в ременной сбруе, прикрепленной к страховочному лееру — я обещал это жене, — писал Чичестер. — Кто-то великодушно подарил мне великолепный красно-белый спасательный буй, но беда в том, что, если бы я упал за борт, мне нужно было бы сперва добраться до яхты, вскарабкаться на борт и бросить самому себе этот буй”.
Правда, опытные яхтсмены говорят, что у одиночного мореплавателя, оказавшегося за бортом, имеется небольшой шанс на спасение.
Его яхта при свободном руле опишет дугу, развертываясь против ветра, и на несколько минут задержится прежде, чем упрется в ветер.
Если упавший за борт правильно рассчитает и окажется в конце дуги, то он спасен. Плыть же вдогонку за яхтой абсолютно бессмысленно.
Одиночные океанические рейсы требуют не только огромного напряжения духовных, но и невероятного расхода физических сил.
В течение целых четырех суток Джошуа Слокам не мог помышлять об отдыхе, беспрестанно меняя паруса во время плавания в районе мыса Горн, куда его отбросила буря. Его хлестал град и снег с дождем, кровь текла по лицу.
Но какое это могло иметь значение, если ставкой была жизнь.
Ровно семьдесят два часа и не часом меньше отстоял на руле Ален Жербо при подходе к Нью-Йорку.
А как тяжело дался рейс через Атлантику Бомбару!
“Я похудел на 25 килограммов, и мне пришлось перенести немало тяжелых недомоганий и болезней. Я достиг берега с анемией (5 млн. красных кровяных шариков перед началом путешествия и 2,5 мнл. — по возвращении) и с общим количеством гемоглобина, граничащим со смертельным”.
Минуя летописи одиночных плаваний, гибель десятков безвестных и уже успевших прославиться капитанов, расскажем о трагической и наверняка счастливой судьбе одного из них, носившего звание патриарха океана.
В 1954 г. Нью-Йоркский клуб приключений избрал своим почетным членом Уильяма Уиллиса за его замечательное путешествие от гористых берегов Перу до обожженных солнцем песков островов Самоа. Возможно, используя опыт экспедиции “Кон-Тики”, Уиллис также сооружает плот из бальсовых бревен. Протяженность маршрута бальсового плота американского моряка составила шесть тысяч семьсот миль. Путь плота целиком-лежал в тропических широтах южного полушария. Так же как древние тихоокеанские мореплаватели при плавании с востока на запад, Уиллис использовал попутный юго-восточный пассат, а под бревнами его плота журчали струи Южного пассатного течения, также направленного на запад. Уиллис пишет: “Это не прихоть и не простое приключение.
Я не хочу доказать какую-либо научную теорию или открыть новый путь, чтобы по нему шли другие. Я хочу доказать этим путешествием, что всю свою жизнь шел по правильному пути”.
Путешествие началось 23 июня 1954 г. Уильяму Уиллису было 60! (Составителю книги исполнилось два дня от роду.) Чтобы понять, каковы были побуждения Уиллиса совершить необычное плавание, почитаем его дневник: “Я пришел в мир с крепкой верой в природу и всегда был убежден, что если стану вести деятельную и простую жизнь сообразно ее закону, то смогу еще больше к ней приблизиться и почерпнуть у нее силы. Для меня это дорога к счастью; с самого детства я шел по ней, и прожитые мной долгие годы доказали, что я избрал верный путь. И теперь, пока я еще полон духовных и физических сил, мне хочется подвергнуть себя суровому испытанию, какому должен, по-моему, подвергать себя каждый человек. Сейчас я испытываю себя бесконечным трудом, отсутствием сна и простой, скудной пищей; я отдаю себя на волю стихий, которые мне милы; далее я испытываю себя ужасным одиночеством и, как солдат в бою, непрестанной смертельной опасностью. Эта мысль также вдохновляет меня: возможно, мой опыт когда-нибудь пригодится потерпевшим кораблекрушение”. Таково кредо Уильяма Уиллиса.
Надо отметить, что Уиллис приступил к постройке своего плота из семи стволов бальсового дерева, срубленных в эквадорских лесах, не пользуясь чертежами. Точную модель “Семи сестричек” со всеми деталями он держал в голове. По его словам, плот был устроен следующим образом. Ширина кормовой и носовой частей плота была соответственно 6,1 и 5,5 метра.
“Поперек семи основных бревен, составляющих несущую часть плота, я привязал для прочности три мангровых бревна, по одному на каждом конце плота и одно посередине… Затем поперек плота во всю его ширину я уложил семь бальсовых бревен диаметром от 30 до 46 сантиметров. На эти бревна была положена палуба, крепко сколоченная из расщепленных пополам стволов бамбука и состоявшая из отдельных щитов…
Далее в переднем мангровом бревне вырубили два гнезда, по одному с каждой стороны плота, в них вставили по балке мангрового дерева длиной в 4,9 метра. Эти балки простирались вперед и были несколько приподняты кверху, а на расстоянии 2,5 метра от центрального бревна они сходились вместе, образуя бушприт”.
На “Семи сестричках” Уиллис, взяв за образец мачты старинных эквадорских и перуанских плотов, установил похожую на раздвинутый циркуль грот-мачту высотой чуть более девяти метров. Фока-штаг не только держал грот-мачту, но также нес кливер или фок, которые могли быть подняты в шторм вместо грота. Задняя мачта высотой около семи метров несла большой треугольный парус. Рулевое управление “Семи сестричек” состояло из штурвала, соединенного с обыкновенным рулем.
Для хранения приборов, одежды, продовольствия и, конечно, для отдыха мореплавателя на палубе плота была сооружена из бамбука, бальсовых досок, пальмовых листьев и оцинкованного железа каюта площадью 1,8x2,5 метра.
Пока “Семь сестричек” не вошли в настоящую зону пассатов, у Уиллиса было много хлопот с управлением плотом. Многие часы проводил он, сидя на деревянном ящике возле рулевого колеса. Только на короткое время, (Закрепив концами штурвал, он отправлялся в каюту, чтобы подкрепиться. Приготовление обеда не занимало у мореплавателя много времени. Бросив в железную кружку чайную ложку муки и поджаренных зерен злака куньибуа, произрастающего высоко в Андах, он наливал туда же воду и тщательно размешивал. Густая мучная паста — главное блюдо. На десерт Уиллис съедал две-три чайные ложки черной патоки.
Теперь надо позаботиться и о пассажирах “Семи сестричек”. Черная, как смоль, кошка Микки обычно уютно устраивалась на стареньком свитере под лебедкой, а зелено-красный попугай Икки обитал в каюте. Для попугая Уиллис захватил большой запас консервированной кукурузы и риса. С кошкой было вообще просто. Ежедневно на палубу “Семи сестричек” шлепались летучие рыбы, которые составляли основу меню для Микки.
12 июля произошло трагическое событие, о котором уже рассказывалось в начале главы: Уиллис оказался за бортом. К счастью, все окончилось благополучно.
“Сегодня я оказался на волосок от смерти по собственной вине. Увидев, что на крючок попалась большая акула, я должен был перерезать леску”.
17 июля Уиллис, проводя астрономические наблюдения, вдруг почувствовал острую боль в области желудка. К вечеру боль исчезла, а на другой день появилась опять. Она становилась совершенно невыносимой, и никакие средства не могли ее снять. Почти теряя разум от боли, Уиллис даже хотел провести хирургическую операцию — вырезать ножом больное место. Но усилием воли подавил это безрассудное желание. Да, одинокий мореплаватель в самые трудные и драматические минуты может рассчитывать только на себя, на свою волю и мужество.
И все же он чувствовал, что обречен, и, проявив невероятные усилия, заставил себя написать прощальную записку жене и другую, с указанием последних своих координат, тому, кто первым ступит на палубу его плота.
Наступила ночь, Уиллис лежал на палубе, не имея возможности даже укрыть себя от соленых брызг. Над головой расстилалось бархатное черное тропическое небо с блестящими звездами.
Один во всем мире! Один во Вселенной! Потом небо исчезло, наступил тихий, спокойный мрак.
Уиллис впал в забытье. Когда он очнулся, то почувствовал облегчение — боль отступила…
Несколько дней мореплаватель приходил в себя после болезни. Хорошо, что в это время “Семь сестричек* подгоняли попутные течения и ветры.
Следующий драматический эпизод плавания Уиллис пережил 6 августа, когда обнаружил, что из жестяных банок, хранившихся под палубой, вытекла почти все пресная вода. Это соленая вода разъела швы банок. Осталось всего сорок литров воды, а до ближайшей суши необходимо пройти не менее сорока пяти — пятидесяти дней под палящими лучами тропического солнца.
И Уиллис решает наряду с пресной водой употреблять для питья также соленую.
“Пройдя на нос к левой стойке мачты, я стал на колени и погрузил белую эмалированную кружку в океан. Наполнив кружку до краев, я поднял ее к светлеющему небу:
— В тебе сила и благо. Ты дашь мне жизнь.
Я смело тебя пью!
С этими словами я поднес кружку к губам”.
В начале сентября разразился жесточайший шторм, во время которого был в клочья разорван парус. Несколько дней и ночей бушевала стихия, грозя разбить “Семь сестричек”, но плот выдержал. И все это время Уиллис не смыкал глаз, не покидал руля. Когда шторм затих, мореплаватель принялся стежок за стежком вдоль разодранных ветром швов зашивать парус.
Так, борясь с невзгодами и непогодой, одиночный мореплаватель упрямо держал путь к островам Полинезии.
5 сентября “Семь сестричек” пересекли меридиан (142°30’ западной долготы), где “КонТики” закончил свое путешествие. “Семь сестричек” шли дальше на запад.
…Плавание завершилось 12 октября на островах Самоа.
После окончания первого плавания председатель Нью-йоркского клуба приключений вручил Уиллису диплом, в котором написано: “Почетное пожизненное членство присуждено Уильяму Уиллису в признание его замечательного путешествия на плоту “Семь сестричек” на протяжении 6700 миль от суровых берегов Перу до обожженных солнцем песков Самоа. Один против стихии моря. Мы славим этот дрейф — величайшее путешествие, совершенное одним человеком…”