Мыкается в гостинице, правда, платит недорого, а бухгалтерия в области регулярно компенсирует ему затраты, однако, это не дело, когда прокурор без семьи за сотни километров. Домой наезжал раз в две-три недели. Глаза от жены прятал. А на днях Татьяна сама решила порадовать мужа, приехала автобусом, нагрузившись тяжеленными сумками. В городе с продуктами туго, а в деревне совсем шаром покати. И консервов нет, которыми весь город спасается. Вот она и решила его обрадовать. Явилась нежданно-негаданно, подозрительно заглядывая в каждый угол и глаз масленых с него не спуская.
– Ты что это, ищешь кого? – широко расставил руки он, заключая в объятия её тонкую талию. – Сейчас обратное доказывать буду.
– Да стой ты, блудливый, – засмущалась она, – дай оглядеться.
Но он, жадный до её молодого красивого тела и спелых губ, ждать не смог.
А ночью вскочил с постели от диких воплей жены. Глядь, а та на столе скачет в одном неглиже и дико орёт, размахивая руками. Его, как молотком по голове шлёпнуло. Как же он забыл, дурило!
Ещё накануне, готовясь к возможному приезду жены, он наведался к Фомину. Егерь пообещал удивить прокурора особой рыбой, обитавшей только в их краях и известной лишь гурманам. Редкость эту Фомин хранил для него в холодильнике и выдал целую инструкцию по приготовлению, когда царственным манером вручал ведро с диковиной. Особенно наставлял, где и как держать такое сокровище. Вернулся от егеря Шаламов тогда поздно вечером, а застав в гостинице Татьяну, про всё забыл, оставив и ведро с диковиной рыбой в комнате. Вот эта рыба и разбежалась по полу, оттаяв в тепле.
– Змеи! Змеи вокруг! – вопила Татьяна на столе.
– Привиделось что? – полез он к ней спросонья. – На новом месте бывает.
– Смотри, Вова! – орала жена, дрожащей рукой указывая на чёрные клубки угрей, разматывающихся по полу.
Два битых часа ползал он потом в трусах, собирая скользких тварей в закутках и вытаскивая из-под кровати. А потом до самого утра успокаивал жену, пытаясь убедить слезть со стола. Так и встретили они рассвет: она – бледная до синевы, а он – верхом на злосчастном ведре, запихав туда последнего зловредного угря.
Но примета насчет змей сбылась, правильно Татьяна твердила. Принесли они в его жизнь заботу и тревогу. Вынырнула ненавистная статья в газете. Ещё неизвестно, что выдумает Зелезнёв, её читая. Да и Миронова что-то долго нет из милиции с вестями. Что могло приключиться?
Шаламов решил позвонить в районный отдел милиции сам.
– Привет, Константин Николаевич, – прохрипел он в трубку, – бережёшь покой прокурора?
– А что звонить, Михалыч? – зевнул тот. – У нас всё тихо.
– Так ли?
– Про артистку интересуешься?
– Про неё.
– В больнице она. Недавно привезли. Ничего толком не известно. Но без сознания.
– Это как же? Не осматривали ещё врачи?
– Привезли её сами артисты. Послал я туда дежурку. Твой Николай с ними увязался.
– А он-то что?
– Значит, есть интерес.
– Молодая артистка-то?
– Кто же её видел, Михалыч?
– Ну звони сразу, Константин, как только что прояснится.
Шаламов успокоился. Вот так и проходят надуманные страхи. Самовнушение, будь оно неладно. Придёт же в голову чёрт-те что!
Дверь без стука отворилась. На пороге стоял следователь Миронов.
– Можно, Владимир Михайлович?
– Входи, входи, Николай. Что это ты запыхался, как с пожара?
– Хуже, Владимир Михайлович.
– Ну-ну. Остынь. Хватит пугать-то.
– Рубленая рана у неё на голове.
– У кого? Чего мелешь-то?
– Актрису нашу убить пытались!
– Сядь, тебе говорю. Выпей воды.
– Убийство! Чистый висяк!..
Удачи и неудачи следователя Миронова
К дремавшему в кресле-качалке старцу с великолепной седой шевелюрой следователь Миронов и подходить не стал. Тот мирно посапывал, укрытый клетчатым шотландским пледом, с журналами и книжкой на коленях.
– Отдыхает Самуилыч, – кивнул в его сторону егерь Фомин. – Он в таком периоде жизни, когда только этим и заниматься. Артисты его, как реликвию, берегут.
– А чего с собой возят? – Миронов глянул на обложку книжки. – Детективчики дед читает… Не заболеет ненароком? У нас свежо на берегу.
– Что вы, Николай Александрович! – Егерь улыбнулся. – Самуилыч опытный путешественник. Можно сказать, Тур Хейердал. О нём чудеса рассказывают. Полстраны объездил. На Байкале бывал, на Игарке. Сочи, Ялта, Кисловодск его не интересуют. А в этом году его к нам на Волгу Марк Васильевич сманил.
– Это кто же такой?
– Главный их начальник. Помощник режиссёра.
– Как фамилия, говоришь?
– Сребровский. А вы что же, не знаете? Был он вчерась. Когда мы прощались. Вместе с этой?.. С пострадавшей. Нас провожали. Приглашали на спектакль. Красивая она, Николай Александрович.
– Что ты говоришь?
– А вы не видели её?
– Да откуда же? Меня к ней не пустили.
– Вас и не пустили?
– А что ты думал? Она без чувств. И состояние очень тяжёлое. Врачи за жизнь борются.
– И что же с ней такое?
– Рубленая рана головы.
– Вона как! Нашли изуверов-то?
– Пока нет. Но найдём. На то я сюда и приехал.
– Да кто же скажет, кроме её самой? – развёл руки егерь. – Или видел кто?
– Следственная тайна, Маркелыч. Понимаешь? – Миронов отошёл от старца и направился в сторону палаток артистов. – Но тебе, как нашему старому общественному помощнику, скажу.
– Я – могила. Ты меня давно знаешь, Александрыч. – Егерь забежал наперёд, заглянул в глаза Миронову. – Раскроем убийство?
– Конечно. Впервой, что ли, – бодро поддержал следователь. – Раскроем, Маркелыч. Вот только здесь я никого не найду. Куда все подевались?
– А кто её в больницу привёз?
Миронов заглянул в блокнот, полистал:
– Лисичкин Аркадий Константинович, Сребровский. Это тот, помреж. И Бобрачков.
– Бобрачков из местных. Наш. А первые двое ростовские. Они, видать, в райцентре и остались. Продуктов назад прихватить, ещё какие дела. Про неё домой сообщить надо. На почту пошли звонить, – начал строить догадки егерь.
– Вполне возможно, – согласился следователь. – Но не оставят они без присмотра имущество? Давай, Маркелыч, пробеги по палаткам. А я бакен поищу. Мне его осмотреть надо, место происшествия.
– Понятное дело, – засопел егерь. – Только к бакену без лодки вам не добраться.
– Значит, ищи и лодку.
– Молодые люди! – послышался женский голос. – Вы не нас разыскиваете?
Следователь и егерь обернулись. Из палатки, которую они только что миновали, высунулась женская головка в соломенной шляпке и солнцезащитных очках.
– Ага, – обрадовался Фомин.
– Заждались вас. Вы из милиции?
– Почти угадали.
Из палатки друг за другом выбрались под солнечные лучи Екатерина Модестовна и Вера Павловна.
– Железнова, – представилась Екатерина Модестовна, протянула Миронову руку и взглянула на Фомина. – А вас мы знаем. Вы с председателем колхоза у нас были. Беда-то какая!.. Вы, конечно, в курсе?
– Медянина Вера Павловна, – спряталась за спину Железновой дама с зонтиком. – Как там наша Липочка?
– Жива, – коротко сказал Миронов. – Но пока плохо. К ней не пускают никого. Так что я вот к вам приехал. Выяснить, так сказать, подробности происшествия.
– С нами уже беседовали, – сердито поморщилась Железнова.
– Лейтенант милиции был, – кивнула из-за её широкой спины дама с зонтиком.
– Я знаю, – прервал их Миронов. – Однако кое-что надо уточнить.
– Вы что же, не верите лейтенанту? – подозрительно глянула на него Железнова.
– Я из прокуратуры. Должен вас допросить.
Обе женщины изменились в лице:
– Мы готовы.
– Вот и прекрасно, – стал подыскивать место для беседы следователь.
– Извините, к себе не приглашаем, – видя его попытки, смутилась Железнова. – Ночь не спали, у нас не прибрано. Но есть прекрасное место. И от солнца спрячетесь.
– Да, печёт сегодня, – пожаловался и егерь.
В беседке, расположенной на берегу Волги среди деревьев и недалеко от воды, отдыхать – одна благодать. Устроившись под приветливой крышей, Миронов приступил к допросу. Фомин покрутился без дела и, вспомнив наставления, отправился по берегу искать лодку. Выйдя за лагерь артистов, он наткнулся на двух молодцов, обросших, не проспавшихся, на корточках копавшихся в лесках и прочей рыбацкой утвари. Рядом, привязанная к колу, плескалась лёгкой волной неказистая лодчонка.
– Привет рыбачкам! – добродушно окликнул их егерь, подходя ближе. – Удить собрались?
Один, хмуро оглядев его, промолчал, второй не поднял головы.
– Не наши, смотрю, – разглядывал их Фомин. – Не с Барановки, орлы?
Те угрюмо молчали.
– Давно здесь? – поинтересовался неугомонный егерь.
– Слушай, друг. Ты чего прицепился? Шёл бы своей дорогой, – угрожающе поднялся бородатый, с татуированной волосатой грудью и правой рукой, в которой сжимал длинный нож. – Чего надо?
– Егерь я, – отступил Фомин, покосясь на нож. – Местный.
– Вот ты нам и нужен, – поднял лысую голову второй незнакомец. – Раз егерь, значит, знаешь, где рыбу ловить. С утра возимся, до сих пор пустые.
– Знамо дело, покажу, – оживился Фомин. – А вы откуда будете? Недавно приехали?
– Вчера ночью, – поднялся с колен лысый.
– Хвалиться не буду, я вам место покажу, до захода солнца если постоите, бершей сумку накидаете, а то и судак подойдёт.
– Врёшь небось, – оторопел лысый.
– Врёт, – кивнул бородач. – Эти деревенские одни брехуны. Мужики, те двое, тоже показывали к палаткам этим держать, а толку?
Бородач лениво и хмуро повернулся в сторону палаток артистов и спросил егеря:
– Тут ростовские остановились? Артисты?
– Тут-тут, – обрадовался Фомин, и нутро новоявленного сыщика обожглось жаром предчувствий. – Рыба есть, конечно, но солнце отпугнуло. А к вечеру, как остынет, и здесь дёргать можно от души.
– Что значит дёргать? – бородач ощерился. – Ты, егерь, точно скажи, где ловить надо? Чего крутишь?