– А куда те мужики делись? – заикнулся Фомин. – Которые вас сюда направили?
– Во, даёт! Егор, опять любопытный попался…
– Гляди на него, – усмехнулся татуированный. – Ты не сыщик, мужик?
– Мент, не иначе? – бросил мучить леску лысый. – Бегает вас здесь не счесть. Случилось что?
Неизвестные уставились на егеря, бородач поигрывал ножичком.
– Да я не знаю, – отодвинулся Фомин. – А кто же здесь был? Милиция, говорите?
– Были, – отвернулся от него бородатый, потеряв интерес, а лысый спросил:
– Ну что, дед, покажешь, где рыбу можно дёргать? А то к ужину придётся консервы открывать. Будь они неладны!
– Покажу, а чего же, – облегчённо засуетился егерь, – давайте за мной. Недалеко здесь. Только услуга за услугу.
– Ишь, чего захотел! – ощерился бородатый сердито. – Рыба ещё в воде, а он уже просит.
– За окуней и бершей я вам ручаюсь, – повёл Фомин за собой незнакомцев. – А просьба моя не ахти какая. Мне вон до бакена того сплавать надо. Одолжите лодку? На ваших глазах буду.
На том и порешили. Фомин отвёл незадачливых рыбаков в заливчик к корягам и ивам, грустившим над лёгким омутом. Дал обоим жмыха для прикорма, не жадничая, чтобы до вечера хватило, а сам, ухватившись за верёвку, поволок лодку вдоль берега к пёстрым палаткам. Душа его билась и рвалась в преддверии встречи с Мироновым: Фомин почуял след преступников. Обрадует он следователя двойной удачей. И лодку удалось прихватить, и незнакомцы эти – не простые рыбаки. Ножи-то у них вон какие! И в татуировках все. Из тюрьмы бродяги. Не иначе. Убийцы и есть!..
Когда он добрёл, упираясь из последних сил, до палаток, Миронов ждал его на берегу не один. Кроме прежних женщин, объявилась кудрявая блондинка, а со следователем стояли завхоз Рассомахин и актёр Лисичкин, знакомые Фомину.
– С удачей тебя, Маркелыч, – приветствовал егеря Миронов, а завхоз с распухшим красным глазом и Лисичкин заспешили помогать вытащить лодку на песок.
– Николай Александрович, – позвал в сторону следователя Фомин. – На минутку вас…
– Какие секреты? – кивнул ему тот и обернулся к артистам: – Милые женщины, ну и… остальные присутствующие, мы с Иваном Маркелычем сплаваем к бакену. Осмотр, так сказать, совершим. Подождите нас на бережке. Вы мне ещё понадобитесь.
Артисты послушно закивали головами.
– Какие новости, Маркелыч? – спросил Миронов егеря, лишь только они отплыли от берега.
– Есть новости, – вытаращил светящиеся счастьем глаза тот. – Кажется, я нашёл, кого вы ищете.
– Да ну! Шутишь?
– Не маленький я, чтобы шутить такими вещами, – обиделся Фомин и рассказал следователю про лысого и бородача.
– И татуировки у них самые что ни на есть бандитские, – закончил он. – У меня глаз намётанный на шпану. Я их за версту чую. У одного на ногах, а у другого на груди. Издевательство самое настоящее.
– Что же у него за издевательство? – усмехнулся Миронов, хватаясь за бакен, к которому они уже подплыли за разговорами.
– Море и солнце с лучами. Или закат, или рассвет. Половина диска видна.
– Ну? Что остановился?
– И это?.. Слава кепеэсэс написано.
– Рассвет, конечно. Что тут сомневаться, – тщательно оглядывая бакен, подытожил Миронов. – Нет на бакене ничего. Чистый, как младенец.
– А что ищем-то?
– Ну, может, кровь осталась. Зафиксировали бы. Зря я фотоаппарат с собой взял!
– Не утоп бы. Дорогая вещь.
– Служебный. За мной значится, – Миронов проверил фотоаппарат в кожаном футляре, болтающийся у него на шее. – Больших денег стоит. «Зенит три эм».
– Я хотел себе купить, – пожаловался егерь. – В наших магазинах таких нет.
– А тебе зачем? Это специальные.
– Как зачем? Природу снимать. Браконьеры опять же… попадаются. Чтобы не бегали. Хлопнул. Сунул ему фотку. Куда он денется.
– Подарю, когда списывать буду, – пообещал Миронов. – Знаешь, Маркелыч, неудачной наша поездка получилась.
– А что ты мечтал найти? Вода, если и было что, давно смыла. На волнах бакен, вон как швыряет!
– Не только бакен. И палатку, где артистка жила, найти не удалось, – пожаловался следователь. – Висяк, как есть висяк. Эти бабки тоже ничего путного не сказали.
– Так вон убийцы-то! – завращал глазами Фомин. – Я же тебе рассказал про оборванцев. С ножами они! Сам видел.
– Врач сказал, рубленая рана у неё. Топор искать надо.
– Найдёшь его! Он в воде давно. Они его выбросили. Станут нас ждать.
– Не станут…
– Брать их надо, Александрыч. Сейчас лодку пойдём отдавать, и вяжи обоих. Пока дёру не дали.
– Вязать, говоришь?..
– В тюгулёвку их! И дать, как следует. Враз заговорят. Они народ ушлый. Прижать нужно.
– Прижать, говоришь?..
– А что на них смотреть? – не понимал безразличного выражения на лице следователя Фомин. – В милиции не таким языки развязывают.
– Развязывают, говоришь?.. – криво усмехнулся Миронов.
– А что, волындаться с ними? – нахмурился егерь. – Не дураки, чтобы сами признаваться. Да ещё в убийстве!
– Да, умышленное убийство самое тяжкое преступление… – поразмыслил следователь.
– Вот. Я и говорю! Без назидания, – Фомин крякнул, сжал кулаки-булыжники и со значением постучал ими по своим коленкам, – без этого дела только дурак пойдёт на сознанку.
– Ты прямо по фене заговорил, Маркелыч, – невесело улыбнулся Миронов. – А в активе у нас с тобой пока полный нуль.
– Как так? – всполошился тот.
– Проверяла уже милиция твоих оборванцев. Не шпана они. Вполне положительные люди. Геологи из Саратова. Отдыхают у нас.
– А ножички? – округлил глаза егерь.
– Ножички у рыбаков – обычное дело. Ты сам-то без ножа ходишь?
– Я егерь. Мне положено.
– И им не воспрещается. Обычные ножи, Маркелыч. Обычные… А вот про двух других мужиков они тебе говорили, это интересно.
– Каких, Александрыч? Я что-то запамятовал.
– Которые их к палаткам артистов послали.
– Да-да. Говорили! Как же.
– Вот тех надо бы найти.
– Так как же, Александрыч?
– Ладно. Это я сыщиков наших напрягу. Давай ещё с завхозом поговорим. А там видно будет.
Миронов высадился на берег и отправился к Рассомахину, оживлённо беседующему с Лисичкиным и женщинами, а Фомин, подгребая вёслами, поплыл отдавать лодку владельцам. Когда он возвратился, Миронов сидел на пригорке, чиркая что-то в своём блокноте.
– Ну, как геологи-то?
– Ничего, ребята. Повеселели, как клёв пошёл. Приглашали на уху, – егерь сел рядом со следователем, закурил. – С завхозом-то что? Не дрались они здесь? Может, скрывают от нас? По пьяни-то чего не наделаешь.
– А? – не понял Миронов, не отрываясь от своего занятия.
– Глазище-то у завхоза видел какой? Не приложился кто вчера? За этой… пострадавшей мужики-то табуном… И режиссер их в сиреневых рейтузах крутился, никого не подпускал. Наш Сердюков-то! Тоже туда. Пузо выставил и попёрся. Мне даже поцеловать её не дал.
– Да ты что, Маркелыч? – усмехнулся следователь и оставил блокнот. – Не дал поцеловать!
– Не дал, пузатый, – сконфузился егерь, – а ведь у неё мужик есть. Из артистов тоже. Там был вчерась. С нами. За одним столом.
– Вот как?
– Водку пили с этим? Как его? С Лисичкиным. Да он тебе говорил, наверное?
– Нет. Не сказал.
– Пил. Укатались они оба. Тот по столу стучал. А Лисичкин его успокаивал. Приревновал, наверное.
– Ты всё помнишь, Маркелыч?
– А чего мне забывать? Я трезвый был. Как стёклышко. А баба, Александрыч, красавица. Жаль её. Ласковая такая. Всех целует. Если бы такая была…
– А муж, значит, приревновал?
– А как же? И я бы на его месте не стерпел. Этот режиссёр их, наглый малец. Прилип к ней, обнимает. Вот я и спросил про глаз-то.
– Так глаз болит у завхоза! Он при чём?
– Э-э-э! Александрыч! Такая женщина!..
– Но завхоза вроде не было за столом? Женщины говорят, он рыбачить уезжал. Сетку они здесь где-то ставят, на котёл рыбу ловят.
– Нет. За столом его не было. Это точно.
– А чего же ты его приплёл?
– А после?.. Может, мордобой у них пошёл?
– Проверим… Что-то я мужа её не найду.
– Это как же?
– Завхоз говорит, что с шофёром с вечера тот ещё уехал на другой берег Волги рыбачить. К вечеру возвратятся.
– Значит, не знает муж, что жену убили?
– Выходит так.
– Вот те раз! Вот подарочек будет…
– Зарыбачились.
– Что же? Ждать будем, Александрыч?
– А что делать?
Спустилось солнце за горизонт, Миронов с Фоминым поужинали ухой у геологов, попили чайку с артистами и уже засобирались назад, так и не дождавшись никого, как к берегу в стороне от палаточного лагеря неслышно тиснулась в песок лодка.
– Витёк! – бросился к лодке завхоз Рассомахин, опережая следователя и егеря. – А где Иван Иванович? Вас здесь следователь заждался из прокуратуры.
– А я почём знаю, где он? – отозвался шофёр и выпрыгнул из лодки. – Я его не видел. Он ночью так и не пришёл, как договаривались. Я один уехал. Передумал Иван Иванович. А что, нет его?
Уравнение с четырьмя неизвестными
Шанин вбежал, как всегда, первым, запыхавшийся. Распахнул широко дверь, прошёл к столу, поприветствовав с порога: «Здравия желаю, товарищ прокурор!» – и уселся в угол кабинета, к окну. Удобное место для милиционера, подметил Шаламов, всех видно, а самого не видать со света.
Но начальник райотдела не умел скучать, его постоянно что-то будоражило.
– Как Григорич, не приглашал? – въелся Шанин в прокурора. – Я только что от него. Злой наш Зелезнёв.
«Знаем твои заботы, – подумал Шаламов, не поднимая глаз. – С утра, чуть свет в окошке, в райком несёшься, чтобы гэбэшник не опередил. Наперегонки бегаете». – А вслух пробасил:
– Нужды вроде не было.
– А статья? Журкин, змей, настрочил! – Шанин открыл папку. – Собирать объяснения пришлось.
– Тебе не впервой.
– Личный состав перевернул. На ноги всех поставил.