– В ваших же интересах.
– Вот этого не надо. Я не потерплю!
– Ваша воля.
– Злодеи. Лишить человека свободы! Возможности двигаться! Я найду на вас управу!
– Жалуйтесь. Следователь обещал приехать. Он вам скажет, что вы можете, а что, извините, запрет. Категорически!
– И что же нельзя?
– Шастать по кустам! По канавам! Трупы искать! Этим милиция занимается.
– Я им не мешаю.
– Мешаете! Ищейка нашлась! Трупы искать. Очень им это нужно.
– Опомнитесь! Что вы говорите?
– Сыщик сопливый!
– Вот этого я вам, Бронислава Мелентьевна, никогда не прощу, – губы у Лисичкина задрожали. – У меня нет корыстного интереса. Я ради Ивана Ивановича это делаю. Вы сами хорошо знаете.
Фиолетова ревела, не скрывая слёз.
– А одежду вы мне отдайте. Мои штаны и рубашку. Не имеете права. Я не ваша собственность, в конце концов. Кто я вам?
– Вы! Вы! – задохнулась Бронислава Мелентьевна. – Да пропадите вы все! Одна учит, второй с претензиями, третий… Сегодня пешком уйду в райцентр. Дозвонюсь домой. Пусть приедут. Возьмут меня отсюда.
Бронислава Мелентьевна тяжело покачала головой, словно сбрасывая с себя непосильное бремя, прошла в угол палатки и бросила оттуда одежду Лисичкину.
– Уеду. Обрыдло всё, – сквозь слёзы причитала она.
Когда Фиолетова в расстроенных чувствах покинула его, обрядившись в одежды, выздоровевший следопыт счёл нужным попросить совета у авторитета…
– Вы мудро поступили, дорогой Аркадий Константинович, что обратились ко мне, – приостановил раскачиваться в кресле Левензон, выслушав сбивчивый нервный рассказ Лисичкина и его необычную просьбу. – Я несказанно благодарен вам за оказанную честь. Но мне потребуется время, чтобы осознать случившееся. Я, право, не готов на скорые выводы и решения.
– Мне нужна ваша поддержка моих действий, – зашептал на ухо старику Лисичкин. – Вас они слушаются, меня игнорируют. Пусть они не запрещают мне искать Ивана Ивановича! У меня нет никаких надежд на милицию, поэтому нельзя сидеть сложа руки. Но Екатерина Модестовна категорически против, Фока Савельич у неё на поводу, а Сребровский, выехав в райцентр, сгинул.
– Но ведь и я в таком положении, любезный Аркадий Константинович. Фока и Екатерина Модестовна держат меня в совершенном неведении. Лишь вы поведали мне, что у нас происходит.
– Они беспокоятся за ваше здоровье.
– Покорно благодарю. Самое грустное, что вы правы.
– Я не хотел, простите.
– А вы, значит, вместо нашего Вани нашли другого человека? – раскачивая головой, глубокомысленно начал вникать в доверенную ему тайну Левензон.
– Труп.
– Дела…
– Так получилось. Я действительно принял его за Ивана Иваныча. Там глубокий ров. С водой. Я не смог его вытащить. Даже перевернуть не сумел. Тяжёлый очень. Переволновался.
– Конечно.
– Мне никакой поддержки. Все против меня.
– Дела…
– Вокруг меня одни женщины. Завхоз валяет дурака. Ему бы только сетки ставить да рыбу ловить. Шофёр заглядывает ему в рот. Нас двое мужчин осталось, Иосиф Самуилович!
– Спасибо за комплимент. Вы и немощный старик в кресле, – склонил седую шевелюру Левензон и закачался, закрыв глаза.
Лисичкин умолк, боясь нарушить его покой. Длилось это долго. У Аркадия Константиновича закралась мысль, а не пора ли прощаться – старик, забыв о нём, заснул.
– Значит, вы пришли искать моей поддержки, молодой человек? – вдруг ожил Левензон и остановил кресло.
– Вдвоём мы их переубедим.
– Вот вам моя рука!
Они посмотрели в глаза друг другу и пожали руки.
– Я думаю, вы искренний человек, – тихо сказал Левензон.
У Лисичкина запершило в горле.
– Рассчитывая на это, я позволю задать вам один вопрос. Только, как на духу.
Лисичкин проглотил слюну и разглядел светлую грусть в голубых глазах старца.
– Вы верите в Бога?
– Да.
– Отменно. Значит, допускаете наличие и Сатаны.
– Кого? – смутился Лисичкин.
– Дьявола. Нечистой силы.
– Я?.. Не думал никогда… Не знаю… – смутился совсем Лисичкин.
– Одно предполагает другое. Здесь альтернативы не может быть.
– Это имеет какое-то значение?
– В том, что я предложу вам, да.
– Я согласен! – выпалил, не раздумывая, Лисичкин.
– Не спешите, молодой человек. Всё не так просто… Во всей нашей истории много загадочного. Я бы осмелился сказать, иррационного. Вам не кажется?
– Я как-то не думал об этом.
– Естественно. Вы не знакомы с другой стороной мира.
– С другой стороной?
– Обратимся к элементарному. У Бога есть рай и небеса?
– Ну… Можно предположить. Данте в определённой степени удалось даже там побывать…
– Не нукайте, пожалуйста.
Лисичкин торопливо заправил рубашку в брюки: как бежал, забыл про всё, выпрямился, напрягся.
– Дьявол – это носитель тёмных сил. Естественно?
– Естественно, – машинально повторил Лисичкин.
– Веря в Бога, мы всё же забываем о его существовании. Я имею в виду дьявола. А он должен быть.
– По логике вашей должен. У Гёте… Наконец Булгаков…
– Вот. Согласились. Значит, следите за моей мыслью.
– Пытаюсь. Но к чему всё это? Я не улавливаю связи.
– Я попытаюсь вам помочь. Но в силу своего… потенциала могу воспользоваться только единственным средством.
– Я согласен на всё, только найдите Ивана! – выпалил Лисичкин, не задумываясь, и добавил тише: – Живого или мёртвого.
– Вам мой метод покажется странным.
– Я готов.
– Другого у меня всё равно нет.
– У нас нет и времени, Иосиф Самуилович.
– Ну что же, раз согласны, я позволю себе ещё один вопрос.
Лисичкин невольно напрягся.
– Вы интересовались английским писателем Артуром Конан Дойлем?
– Вроде фантазировал он что-то? Про бездну в океане что-то читал. На батискафе туда погружался. Учёный…
– Конан Дойль был убеждённый материалист. Фантазировал так, ради заработка. Жизнь его глубоко трагична, судьба жестока. У него умерли любимая жена, сын, в котором он души не чаял. Он мучился без них. Не верил, что потерял навсегда. Они являлись к нему во сне. И он увлёкся спиритизмом.
– Чем?
– Злые языки называют это чёрной магией. Но спиритизм – единственное средство, позволяющее установить связь с потусторонним миром. Оккультизм, видите ли…
– С миром дьявола?
– С миром умерших. А уж где они ютятся, неизвестно. Мы придумали названия. Добрым – рай, злым – ад, но это не существенно. Учёные нашли подтверждение тому, что после смерти тело человека теряет вес. Смельчаки утверждают, что это и есть душа, покинувшая тело. А если она покинула одну субстанцию, значит, нашла где-то пристанище. Вот оттуда её и пытались вызвать на сеансах спиритизма смельчаки и отчаявшиеся, как, к примеру, вы.
– И Холмсу это удавалось?
– В той или иной мере. Но не Холмсу, а Дойлю.
– Простите.
– Сэр Артур Конан Дойль, знаете ли, устраивал несколько сеансов сам. Имел честь быть приглашён на сеансы великих оккультистов. Он общался с самой Еленой Блаватской, стоявшей у истоков Всемирного общества спиритистов.
– Удивительно!
– Так вот, этот гений утверждал, что разговаривал с женой и сыном. Слышал ясно их голоса оттуда… А он производит, как изволите понимать, впечатление мудрого и достойного человека, не позволявшего глупости. Тем более – ложь. В своё время я увлёкся этим, поверив ему.
– Вы говорили с мертвецами?!
– Ну, не так громко, молодой человек. Не так громко. У меня звенит в ушах от вашего крика… Должен огорчить вас. Мне как-то не удавалось.
– Но вы сделаете это ради Ивана Ивановича?
– Попытаемся, мой друг. Попытаемся… Но в необходимости этого надо ещё убедить наших коллег. Это самое трудное, что вам предстоит на первых наших шагах в поисках истины.
– Я уговорю Броню. Она сладит с женщинами. Рассомахин вообще большой любитель всего неординарного.
– Это здорово, мой друг, действуйте!
В полночь, пугаясь лунного света, тёмных закоулков и друг друга, крадучись, перебегая от одной палатки к другой, они начали пробираться к условленному месту. Одноглазый завхоз расхаживал по беседке, встречая прибывающих шёпотом и мигающим фонарём, Левензон молчал, покачиваясь в качалке. Когда прибыл последний, оказалось, что собрались в том составе, как в тот злосчастный день, когда Аркадий Константинович явился с роковой вестью. В этот раз Лисичкин предстал первым, ведя за руку затихшую Брониславу Мелентьевну.
Посредине беседки был сооружён странный стол из нескольких пустых тарных ящиков и гимнастического обруча, обтянутого брезентом. Соорудил мебель Фока Савельевич. Круглый стол был беспрекословным требованием Левензона. В таких серьёзных вещах Иосиф Самуилович придерживался принципиальных позиций. Пришлось немного повозиться в поисках свеч. И здесь Левензон был неуступчив. Свечи ни в коей мере не должны быть декоративными, а непременно церковными, и это заставило изрядно попотеть Лисичкина. Спасение, когда все опустили руки, пришло нежданно-негаданно. Свечи нашлись в чемоданах запасливой Веры Павловны, та захватила их на всякий пожарный случай из дома. Свечи были толстые, жёлтые, с настоящим запахом ладана, и это вызвало особое ликование Левензона.
Шесть свечек стояли в блюдцах на столе, расположившись по кругу, седьмая горела в центре, аккуратно накрытая трёхлитровой банкой из-под огурцов. Фока Савельевич хотя и содрал с неё наклейку, но кусочки с буквами кое-где проступали. Банкой берегли пламя свечи, впрочем, это оказалось лишней предосторожностью. Ночь не дышала, замерев. Ни ветерка, ни звука. Казалось, природа тоже готовилась к встрече с неведомым.
– Это зачем? – только ступив в беседку, запальчиво спросил Лисичкин, кивнув на горевшую под банкой свечку.
– Это свеча Ивана Ивановича, – глухо ответил завхоз так, что спина Лисичкина похолодела. – Её сам оракул зажёг.
– А те? – всё же осмелился спросить он опять, скосив глаза на остальные.