— Так было раньше, — возразил я. — Но стоит только Администрации узнать, что мы в прямом смысле перешли им дорогу, что мы занялись поисками хардспейса, и главное — что мы в этом преуспели, как они с радостью намалюют на каждом нашем борту по мишени!
— И ты считаешь, что они на машине времени слетали в будущее, узнали, что так будет и превентивно подсадили в команду Кайто? — по-доброму улыбнулся капитан.
Он, конечно, прав. По-своему прав. Он смотрит на ситуацию со своей точки зрения, точки зрения капитана крошечного по галактическим меркам кораблика, который, объявлен в розыск, как и сотни других корабликов, но на уровне всё той же сотни других корабликов. Залетят в ловушку сами — хорошо, а нет так и нет. Гоняться специально и преследовать никто не будет, есть и куча других занятий.
Но я тоже прав. И тоже — по-своему. Моя точка зрения кардинально отличается от его, потому что кардинально различаются наши ситуации. В отличие от него, я всегда носил мишень не только на спине, но и на груди, на лбу, и даже на конечностях, наверное, тоже. Всю мою жизнь меня постоянно, без перерывов пытались уничтожить — сначала враги Администрации, потом и сама Администрация. Для такой жизни параноидальное недоверие ко всему непонятному — это нормально, это правильно, я бы даже сказал единственно-правильно. Жизненно необходимо!
Но ведь сейчас у меня уже не такая жизнь. Нет «Спектра», нет «Мёртвого эха», нет даже врекерского буя. Теперь я для Администрации не то что не цель номер один, я даже не врекер с личным номером 1256-е-47. Он был выкуплен у корпорации и, скорее всего, уже присвоен какому-то другому счастливчику, решившему, что долговая кабала длиной в половину жизни — лучший выбор в его жизни.
Новая жизнь, новая «семья», если её можно так назвать, а я все пытаюсь цепляться за старые привычки. А ведь это тупиковый путь, если вдуматься. Потому что, когда мы цеплялись за старые привычки — пытались противодействовать Администрации так, как умеем это лучше всего, пулями и броней, — мы проигрывали. Против нас настраивали людей, нас загоняли, как диких животных, выжимая во всё менее и менее заселённые сектора…
Мы проигрывали эту войну и единственный момент, который можно было бы назвать переломом в ней — это момент, когда мы решили перестать воевать и рассеяться по космосу. Если бы ребята были поосторожнее, многие из них до сих пор были бы живы, и, возможно, стояли бы сейчас рядом со мной…
Но в любом случае, глупо спорить с фактом — перелом наступил тогда, когда мы решили перестать жить по-старому. Или наоборот — мы решили перестать жить по-старому и этим спровоцировали перелом?
Проверить это можно только одним способом — попробовать повторить эксперимент. Перестать жить по-старому и играть новую роль. Тем более, что это именно та самая роль, которую я так упорно пытался для себя выбить, работая врекером. Есть немаленький шанс, что именно через это я смогу всё же добиться своей цели.
Сначала в войне Администрации против «Мёртвого эха» вела Администрация. Потом, после перелома, наступила ничья, ведь отряд в моём лице ещё существует.
Продолжая тенденцию, логично предположить, что после второго перелома ситуация сложится в мою пользу.
Хотя, навыки, полученные в прошлом, не раз выручали меня и мою новую «семью». Так что, совсем отказываться от них, я думаю, не стоит. Но попробовать дать слабину можно. Жить всё время с закрученными гайками сложно. Пора дать себе немного выдохнуть. Хотя бы в этот раз.
— Ладно, — я пожал плечами. — Раз никто не видит в этом проблемы, то и я, пожалуй, попробую её не видеть.
— Кайто не прокси, — снова улыбнулся капитан, по-доброму, по-отечески. — За это можешь не переживать.
— Но я же видел!
— Я знаю. Мы тоже видели это пару раз. Но он не прокси, мы проверяли. Ещё когда у нас все антенны были на месте, во время одного из таких… «приступов», назовём их так, мы проверили все возможные диапазоны — никаких каналов связи зафиксировано не было. Никто не подключался к Кайто, если говорить просто. А для того, чтобы хаб связался с прокси, сам понимаешь, должен существовать хоть какой-то канал связи.
— И как тогда это объяснить? Кайто проявляет все признаки прокси, но не является прокси? Так вообще бывает?
— А хардспейс бывает? — капитан развёл руками. — Ещё неделю назад мы были уверены, что нет. Массовый психоз с кровавыми убийствами на космической станции бывает? Ещё вчера мы об этом даже не задумывались, потому что само собой подразумевалось, что нет. Космические киты бывают? После всего, что мы уже видели, я не удивлюсь, если окажется, что да.
— Тоже мне сравнение, — я усмехнулся. — О космических китах и хардспейсе хотя бы легенды ходят, это, конечно, мизер, но хоть какая-то информация.
— Так и про таких как Кайто ходят, — капитан приподнял брови. — Прокси-хаб — неужели не слышал?
— Не доводилось, — признался я. — Я вообще в этой теме не очень разбираюсь.
— Ну, всё скрыто в названии, — капитан пожал плечами. — Якобы есть такие прокси, которые сами для себя одновременно являются и хабами. Они впадают в состояние прокси и становятся совершенно другими людьми, но при этом за ними не замечено никаких сторонних подключений и чужого влияния. А в некоторых случаях, говорят, что и прокси-импланта у таких уникумов нет. Учёные считают, что мифы о прокси-хабах основаны всего-то-навсего на психическом нарушении, расщеплении личности, уж про него-то ты слышал?
Я кивнул.
— Ну вот, они считают, что те, кто становится прокси, со временем вполне могут обзавестись второй или даже третьей личностью, это вроде профессиональных рисков. Ну и как итог — разум человека может быть захвачен другой личностью, которая живёт в этой же самой голове, без сторонних подключений. Сам себе прокси и хаб в одном лице.
Отлично, как раз недавно раздумывал о том, о каких ещё болячках экипажа мне предстоит узнать, и вот на тебе — у техника психоз. Отлично, просто прекрасно, прямо сказать нечего.
Зато теперь по крайней мере стало понятно, что имел в виду Кайто, когда на полном серьёзе заявлял, что боится того, что у него в голове. Если он знает о своём недуге, то в этом нет ничего удивительного.
— То есть, Кайто у нас не притворяется, что у него не всё в порядке с головой? Это на самом деле так?
— Это мои предположения, — капитан вздохнул. — Я тебе вот что скажу — однажды на моих глазах с Кайто произошло такое «переключение». Мы после выполнения одного задания сидели в баре, а он направился в магазинчик, закупиться какими-то там своими деталями. Мы, конечно же, держали связь по комлинку, и никто даже не предполагал, что что-то может пойти не так, но… По ходу дела, кто-то прознал, что мы при деньгах, и что немалая часть этих денег — в карманах Кайто. Его явно пасли, и, когда он отошёл от бара подальше, на него напали. Мы услышали только его вопль о помощи, а дальше — тишина.
— Интригует, — признался я. — И что же было дальше?
— А дальше мы, конечно же, поспешили за ним. Он сказал, куда пойдёт, поэтому мы устремились по его следам, и быстро нашли место… потасовки, назовём это так.
— И что там было?
— Там? О, там было интересно! Представь себе пятерых молодых крепких парней, примерно как ты, двое из которых вооружены ножами, ещё двое — шокерами, и один — пистолетом, огнестрельным. Представил? А теперь представь, что все они скручены в узлы, вместе со своим оружием, а перед всем этим делом стоит забрызганный с ног до головы кровью Кайто. Стоит и ждёт нас, потому что, как только он нас увидел, его словно отключили — глаза закатились и он рухнул как подкошенный.
— С трудом представляется, — признался я. — И что было дальше?
— А дальше мы притащили его на корабль, и выяснили, что кровь — не Кайто, ну или вернее, его крови почти нет. Это всё была кровь тех ублюдков. Но при этом у Кайто нашлась целая куча внутренних повреждений — сломаны обе руки, порвана связка в левой ноге, вывих правой ноги, и даже перелом черепа над бровью. Пиявка его потом две недели выхаживала, чуть ли не с ложечки поила, а он метался в бреду и повторял, что это не он их убил.
— Звучит как сказка, — я улыбнулся. — Ну серьёзно. Чтобы после такого и не возникли вопросы?
— Кар, я тебе уже говорил, что этот корабль в какой-то степени — тихая спокойная гавань для всех, кто не смог найти себя нигде больше, кроме как здесь. Тут не принято задавать вопросы и лезть в душу. И знаешь, чем это хорошо?
— Полагаю, что знаю, — я усмехнулся. — Потому что если бы тут было принято наоборот, то первым на очереди отвечать на вопросы должен был бы я, не так ли?
— Я даже не сомневался, что ты догадаешься, — капитан кивнул. — И это, пожалуй, ещё одна причина задать тебе целую сотню вопросов, один другого неудобнее.
— Что ж, тогда мне крайне повезло, что их здесь не задают.
— Дело не только и не столько в везении, Кар. Ты в экипаже всего ничего, но уже успел несколько раз вытащить нас всех из глубокой задницы. И Кайто тоже вытаскивал. И Магнус. И Пиявка, и Жи, и Кори. И даже я. Все это делали по-разному, в силу своих возможностей, в силу специфики своих навыков, но они это делали. И я с уверенностью могу сказать, что любой из них из кожи вон вылезет, но приложит все усилия к тому, чтобы мы, весь остальной экипаж, были живы, здоровы и счастливы. И до тех пор, пока это остаётся так, меня не интересует, что творится в душе у этих людей. Вернее, меня интересует, чтобы в них творился покой и порядок, чтобы их не мучили тяжёлые мысли, чтобы им не приходилось искать где-то утешение или поддержку, чтобы…
— Чтобы вы были семьёй? — закончил за него я.
— В какой-то степени, — капитан кивнул. — Я, конечно, тот ещё папаша, но, к счастью, и мой экипаж — не дети малые, которых нужно учить и наставлять. Люди все взрослые, все всё понимают. Поэтому и не задают вопросов. Даже вопросов про вопросы. Ты первый, с кем вообще пришлось говорить на эту тему.
— Извините-извините, — съехидничал я. — Ладно, я понял — Кайто, возможно, шизофреник, но он наш шизофреник, он хороший. Пусть будет так. Мне главное, чтобы его шиза не стала причиной того же, что было на станции. Это будет совсем не круто.