— Кто-то умер, — заметил другой.
Они замолчали, переглядываясь. Их глаза сияли. Они улыбались с понимающим видом.
— Будем есть мясо, — пробормотал один из малышей.
Счастливая случайность помогла мне узнать, каким образом священнодействующий лама извлекает души из тел умерших и направляет их на том свете на путь праведный.
В тот день, возвращаясь с прогулки через лес, я вдруг услышала отрывистый пронзительный звук, не похожий на крик ни одного из известных мне животных. Через несколько минут тот же звук повторился еще два раза. Я пошла, потихоньку в том направлении, откуда он доносился.
Я увидела двух монахов. Они сидели на земле под деревьями с опущенными долу глазами, в позе глубокой медитации.
— Хик! — закричал один из них необыкновенно пронзительной фистулой. — Хик! — через несколько мгновений повторил другой.
И они продолжали кричать, не разговаривая, не шевелясь, делая между выкриками долгие паузы. Монахи издавали этот вопль с очевидным усилием, будто поднимая его из самой глубины своей утробы. Через некоторое время один из них поднял руку к своему горлу.
Его лицо выражало страдание. Он отвернулся и выхаркнул струйку крови. Его товарищ сказал несколько слов, которые я не расслышала.
Ничего не отвечая, монах встал и направился к шалашу. Тогда я заметила у него на темени в шевелюре длинную, торчащую дыбом соломинку. Что означало это украшение?
Едва завидев Давасандюпа (переводчик А. Дэви-Нил, прикомандированный к ней самим Далай-ламой XIII), я засыпала его вопросами: что делали эти люди, почему они издавали такой странный звук.
— Этот вопль, — объяснил мне толмач, — ритуальное восклицание. Его издает священнодействующий лама возле только что испустившего дух покойника, чтобы освободить его душу и заставить покинуть тело через отверстие, образуемое на темени в результате магического словосочетания.
— Только лама, перенявший от опытного учителя умение произносить «хик» с надлежащей интонацией и энергией, может действовать успешно. Совершая обряд перед трупом, он добавляет еще «пхет» после «хик». Но ему нужно очень остерегаться произносить «пхет», когда он только упражняется, как те монахи в лесу. Соединение этих двух словосочетаний влечет за собой необратимое отделение от тела, и, стало быть, если лама правильно произнесет их в одиночестве, он немедленно умрет. Во время настоящего священнодействия опасность ему не угрожает, потому что он выступает от лица мертвеца, просто ссужая ему свой голос. Влиянию магического звукосочетания подвергается не лама, а покойник.
После того как опытный наставник передал ученикам учение извлекать дух из телесной оболочки, им остается только выучиться издавать звук «хик» с правильной интонацией. Эту цель можно считать достигнутой, если воткнутая в голову соломинка стоит прямо и не падает в течение какого угодно времени. И действительно, правильное произношение «хик» образует небольшое отверстие на темени черепа, куда и вставляется соломинка. У мертвеца это отверстие бывает гораздо больше, иногда в него можно даже засунуть мизинец».
О «ПЕРЕСЕЛЕНИИ ДУШ»
Как правило, невежды думают, будто буддисты верят в перевоплощение, даже в метемпсихоз (то есть в переселение душ из одного тела в другое). Но они заблуждаются. На самом деле буддизм учит, что энергия, полученная в результате духовной и физической деятельности какого-либо существа, порождает после его смерти новые явления духовного и физического порядка.
На эту тему существует множество хитроумных теорий, и, по-видимому, мистики Тибета трактуют вопрос о смерти глубже, чем большинство других буддистов.
Философское мировоззрение доступно только избранным. Эта истина не требует подтверждений. Что касается толпы, то сколько бы ни повторяла она ортодоксальный символ веры: «Все соединения непостоянны, никакого «Я» не существует» — она продолжает цепляться за более простое верование в неопределенную сущность, странствующую из мира в мир, перевоплощаясь в различные формы.
Но тем не менее, ламаисты представляют себе условия этих странствий своеобразно, значительно расходясь во взглядах с единоверцами южных стран: Цейлона, Бирмы и т. д. По их мнению, проходит более или менее длительный период времени между смертью и мгновением, когда умерший возрождается среди того или иного из шести признаваемых ими видов живых существ.
Эти шесть видов соответственно следующие: 1) боги, 2) существа небожественного происхождения, подобные Титанам, 3) люди, 4) другие существа — добрые или злые — включая сюда гениев, духов, фей и пр., 5) животные, 6) идаги — чудовища, вечно терзаемые голодом, жаждой, и обитатели различных чистилищ, подвергаемые там различным мучениям.
Ни одно из указанных состояний не бывает вечным. Смерть настигает всех — как богов, так и стенающих в чистилище горемык, а за смертью следует возрождение либо среди существ прежней категории, либо в новой среде.
По народным верованиям, условия, в которых возрождается умерший, зависят от совершенных им при жизни добрых или злых дел. Более просвещенные ламы учат, что человек или какое-нибудь другое существо своими мыслями и действиями развивает в себе свойства, приводящие его естественным путем к возрождению в соответствующих этим свойствам условиях. Наконец, по мнению других лам, существо своими поступками, главным образом, своей духовной деятельностью, изменяет природу составляющего его вещества и таким образом само превращает себя в бога, в животное, в осужденного на мучения духа и т. д.
Здесь следует отметить, что ламаисты придают изворотливости и сметливости еще большее значение, чем некоторые буддийские секты махаянистов.
«Сметливый человек проживет с комфортом даже в преисподней», — очень популярная поговорка в Тибете. Она лучше всяких объяснений выражает взгляды ламаистов.
Итак, между тем как большинство их единоверцев убеждены, что судьба умершего с математической точностью определяется его моральной сущностью, ламаисты полагают, что для ловкого человека (того, «кто знает, как нужно за это взяться») остается возможность изменить и улучшить свою судьбу после смерти, возродиться в благоприятных условиях.
Хотя несмотря на все надежды, «ловкость рук», бремя свершенных поступков, по их верованиям, все же остается довлеющей силой, иногда настолько значительной, что все ухищрения покойного или даже старания принимающего участие в его судьбе чудотворца-святого бессильны удержать дух от перевоплощения в бедственных условиях.
ЧТО ЧУВСТВУЕТ В «ЗАГРОБНОМ МИРЕ» МАТЕРИАЛИСТ?
Верования ученых лам и в еще большей степени ламаистов-созерцателей, относящиеся к судьбе духа на том свете, очень отличаются от верований невежественных масс. Прежде всего, они считают многочисленные дорожные приключения духа в Бардо («загробный мир» — прим, составителя) явлениями субъективного порядка. По их мнению, характер загробных видений определяется нашими взглядами и представлениями. Райские обители, преисподняя, суд над мертвыми и проч, являются за гробом только тем, кто в них верил при жизни.
Один гомштен (отшельник-созерцатель) из Восточного Тибета рассказал мне по этому поводу следующую историю.
Специальностью одного художника была роспись стен храмов. Среди прочих фигур он писал фантастические существа с человеческим туловищем и головою животного — условное обозначение подручного судьи над душами. Пока он работал, его маленький сын часто играл возле него. Ребенка забавляло смотреть, как рождаются на фресках чудовищные образы. Случилось так, что мальчик умер. Попав в Бардо, он встретил там разных страшилищ и узнал своих старых знакомых. Ребенок радостно засмеялся. «О, — сказал он, — я вас всех знаю, это вас мой папа рисует на стене», — и мальчик захотел поиграть с ними.
Однажды я спросила ламу из Энше, какие видения после смерти могут быть у материалистов, считавших смерть абсолютным уничтожением личности.
— Возможно, посмертные видения такого человека, — ответил лама, — соответствуют религиозным верованиям его детства и окружающей его среды. В той степени, в которой позволяют ему его умственные способности, развитие и ясность мышления после смерти, он наблюдает и анализирует все, что видит. Перед ним возникают факты и собственные его рассуждения, на основе которых он всю жизнь отрицал реальность этих фактов. Таким образом, он мог бы прийти к выводу, что спит и видит сон.
У человека с менее развитым умом вера в полное уничтожение после смерти скорее результат безразличия, умственной лени, чем убеждения, он может и совсем ничего не увидеть. Но это нисколько не помешает энергии, порожденной его прежними поступками, следовать своим путем и проявиться в новых формах. Выражаясь иным языком, все это не помешает новому оплошению материалиста.
О ЧЕМ СЛЕДУЕТ МОЛИТЬСЯ ПЕРЕД СТАТУЕЙ БУДДЫ?
Поскольку совершение магических обрядов преследует личные цели, медитации и мистические упражнения совершаются в индивидуальном порядке. За исключением духовного руководителя, никто не имеет права вмешиваться, тем более никто не имеет права требовать от монаха-ламаиста отчета о его религиозных и философских воззрениях. Он может исповедовать какое угодно учение и даже быть абсолютно неверующим — это его сугубо личное дело.
В тибетских монастырях нет ни храмов, ни часовен. Монастырские лха-кханги — «дома богов» — просто считаются частными жилищами богов и более или менее исторических героев. Всякий желающий может нанести визит вежливости скульптурным изображениям божественных особ. Он зажигает перед ними светильники или сжигает в их честь благовония. Затем, отдав троекратный поклон, удаляется.
Пред изображениями Будды вообще никогда ни о чем не молятся, потому что Будда переселился за пределы мира, вернее, за пределы всех миров. Но все же посетители дают обеты, выражают свои чаяния, принимают решения. Например, гость мысленно произносит: «Ах, как хорошо было бы в этой жизни и в дальнейших моих су-ществованиях^иметь много денег, чтобы раздавать щедрую милостыню и сделать многих счастливыми». Или же: «Если бы я мог вполне постигнуть откровение Будды й жить по его заповедям!»