Тех, кто, вознеся ритуальным жестом маленький зажженный светильник перед изображением Будды, жаждет только духовного просветления, гораздо больше, чем думают. Пусть они часто не делают никаких усилий, чтобы достигнуть его, все же мистический идеал спасения через познание продолжает жить среди тибетцев.
Полная духовная свобода, предоставленная монахам-ламаистам, сочетается с почти такой же материальной самостоятельностью.
Члены монастырской братии не живут общиной. Каждый живет отдельно в своем доме или отведенном ему помещении и на собственные средства. Добровольная бедность, обязательная когда-то для последователей буддизма древнего, уставом не предписывается. Я даже уверена, что лама, давший обет бедности, встретил бы всеобщее порицание. Одни только отшельники могут позволить себе подобную «эксцентричность».
Предания о «сыновьях из хороших семейств», променявших богатство и роскошь на жизнь нищего подвижника, и более конкретно — история Будды, бежавшего с трона магараджи, всегда находит благоговейных и неподдельно восхищенных слушателей. Но такие истории о делах давно минувших дней кажутся им сказаниями о мире ином, не имеющем ни малейшего отношения к миру, в котором живут их высокочтимые пышные ламы.
Управление большим монастырем так же сложно, как и администрирование большого города. Помимо заселяющей обитель многотысячной монашеской братии, монастырь распространяет свое покровительство на полчища арендаторов-полуарабов, но зато он властен творить над ними суд и расправу. На избираемых монастырским советом чиновников возложено вершение всех мирских дел. Они справляются с ними с помощью штата конторщиков и небольшого отряда полицейских.
Об этих стражах порядка — добдобах — следует сказать несколько слов особо. Их вербуют среди неграмотных, наглых силачей с умственными способностями солдафонов, попавших в монастырь по воле родителей еще мальчишками, между тем как самым подходящим местом для них была бы казарма.
Отважные бессознательной звериной отвагой, эти хвастливые бездельники — средневековые головорезы — вечно затевают склоки или какие-нибудь скверные проделки. Их форменным самовольно присвоенным мундиром можно считать обильно покрывающую их грязь. Эти доблестные витязи никогда не моются: по их мнению, чистых храбрецов не бывает, и грязь — отличительный признак героев.
Им этого мало: они натирают себе тело жирной сажей, налипающей на дно кастрюль, до тех пор пока не превратятся в настоящих негров. Добдоб часто разгуливает в лохмотьях, но это результат собственных его ухищрений: он сам кромсает монашеское одеяние, стремясь придать еще больше свирепости своему и без того ужасному облику. Когда ему приходится надевать новое платье, он прежде всего стремится получше его запачкать — этого требует традиция. Как бы дорого ни стоила ткань одежды, добдоб разминает в своих грязных руках масло и намазывает его густым слоем на обновку. Высшая степень элегантности для этих джентльменов, когда их платье и тога регулярно, со знанием дела, пропитываются жиром и принимают темный бархатистый налет и стоят торчком, не сгибаясь, как железные доспехи.
БЕГУНЫ ЛУНГ-ГОМ-ПА
«Под общим названием «лунг-гом» тибетцы объединяют многочисленные упражнения, преследующие различные цели: одни — духовные достижения, другие — физические. Упражнения эти комбинируют концентрацию мысли с разнообразной дыхательной гимнастикой. Но название лунг-гом применяется преимущественно для обозначения особого вида полудуховной-полуфизической тренировки, развивавшей сверхнормальную скорость и легкость движений. Звания лунг-гом-па удостаивается атлет, способный пробегать с необыкновенной быстротой большие дистанции, нигде не отдыхая и ничем не подкрепляясь в пути.
Следует отметить — для подвигов лунг-гом-па нужна скорее необычайная выносливость, чем быстрота хода в течение определенного отрезка времени. Задача состоит не в пробеге с максимальной скоростью дистанции в 12–15 км, как в наптих спортивных состязаниях, но, как уже говорилось, в безостановочных переходах в несколько сот километров ровным, необычайно быстрым шагом.
Моя первая встреча с лунг-гом-па произошла в пустыне трав на севере Тибета. На склоне дня мы медленно ехали по обширному плато. Вдруг далеко впереди я заметила крошечное черное пятнышко, при рассмотрении в бинокль оказавшееся человеком.
Продолжая смотреть в бинокль, я заметила, что человек передвигался удивительно быстро и какой-то очень странной поступью. Я передала бинокль слугам. Один из них посмотрел в него в течение нескольких минут и пробормотал: «Лама лунг-гом-па чиг да» (по-видимому, это лама лунг-гом-па)!
Человек приближался и становился все заметнее — так быстро он шел. Мне хотелось рассмотреть его поближе, поговорить с ним, расспросить и даже сфотографировать… Но стоило мне только об этом заикнуться, как слуга, первый узнавший в путнике лунг-гом-па, воскликнул:
— Почтенная госпожа, вы не остановите ламу и не заговорите с ним! Ведь он умер бы от этого. Этим ламам нельзя прерывать медитацию во время ходьбы. Если лама перестанет повторять магические формулы, вселившееся в него божество ускользает и, выходя раньше положенного срока, так сильно сотрясает тело ламы, что убивает его.
Предостережением, выраженным в подобной форме, пренебрегать не следовало, хотя по содержанию оно и казалось абсурдным. Из того, что мне было известно о явлении лунг-гом, я могла предположить, что человек этот шел в состоянии транса. Значит, вполне вероятно, если внезапно и насильственно вывести его из этого своеобразного состояния, он, хотя и не умрет, но испытает мучительный нервный шок. В какой степени это потрясение окажется опасным для его жизни — мне было неизвестно. Я не хотела делать ламу объектом эксперимента, может быть, жестокого, поскольку последствий я не могла предугадать.
Путешественник подошел к нам совсем близко. Уже можно было отчетливо различить его бесстрастное лицо с широко раскрытыми глазами, устремленными ввысь на какую-то точку в пространстве. Нельзя было сказать, что лама бежал: казалось, будто при каждом шаге он взмывал в воздух и двигался скачками, как упругий мяч. На нем было обычное монашеское облачение и тога — и то и другое порядком потрепанное.
Левой рукой, наполовину скрытой тканью одёжды, лама держался за складки тоги, в правой был зажат ритуальный кинжал. Монах на ходу слегка заносил вперед правую руку с кинжалом, ритмически соизмеряя шаг, и казалось, будто он острием высоко поднятого ножа на самом деле касался земли и опирался на кинжал, как на тросточку.
Слуги сошли с лошадей, и, когда лама проходил мимо, распростерлись на земле лицом вниз. Но он не остановился и, очевидно, совсем нас не заметил».
Вот что А. Дэви-Нил сообщает о методике этой необычной динамической медитации: «Идущий должен хранить молчание, ни о чем не думать и не смотреть по сторонам. Он должен устремить свой взгляд на какой-нибудь один отдаленный предмет и не отвлекаться от него ни в коем случае, что бы ни случилось.
В состоянии транса нормальное сознание в значительной степени отключается, но все же остается достаточно активным, чтобы преодолевать встречающиеся на пути препятствия и сохранять направление движения к цели. Впрочем, и то и другое происходит механически, не пробуждая никаких процессов мышления в пребывающем в трансе субъекте.
Пустынные просторы, равнина, сумерки считаются благоприятными для лунг-гом условиями. На закате состояние транса достигается очень легко даже при утомлении после длинного дневного перехода.
В трансе ощущение усталости проходит, и путник может пройти еще много километров.
Первые утренние часы также благоприятны для этого состояния, но в меньшей степени. Полдень, первая часть дня, узкие извилистые долины, леса, пересеченная местность создают в равной степени отрицательные условия. Принято считать, что только первоклассные лунг-гом-па в состоянии преодолевать порождаемые ими противодействия.
Из вышеизложенного можно заключить, что тибетцы считают однообразие ландшафта и отсутствие в окружении особенно поражающих деталей благоприятными условиями для создания транса. Вполне очевидно, что на пустынном плато меньше риска отвлечься от повторения магической формулы или нарушить ритм дыхания, чем в узком ущелье, загроможденном утесами, поросшим кустарником, прегражденным потоком и т. п. Кроме того, трудно поддерживать равномерность шага на пересеченной местности».
«Самые ученые из лам, не отрицая реальности достижения этой категории лунг-гом, не придают им никакого значения. Их отношение к ним напоминает реакцию Будды в следующем эпизоде:
Однажды Будда, путешествуя с некоторыми из своих последователей, встретил в лесной глуши изможденного йога, жившего в одиночестве среди лесов в уединенной хижине.
Учитель остановился и спросил, сколько времени анахорет пребывает уже в этом месте.
— Двадцать пять лет, — ответил йог.
— Чего же вы достигли таким самоистязанием? — опять спросил Будда. х
— Я могу переходить реку прямо по воде, — гордо заявил йог.
— Ах, бедняга! — заметил мудрец с жалостью. — Неужели вы на самом деле потратили столько времени на это? Ведь паромщик взял бы с вас за переправу только один обол».
ГЕНЕРАЦИЯ ТУММО
Прожить зиму в пещере, часто на высоте от 4000 до 5000 м в легком платье или совсем без платья и не замерзнуть не так-то просто. Однако многим тибетским отшельникам это удается. Их выносливость объясняется умением стимулировать внутренне тепло, именуемое «туммо».
Слово «туммо» означает «тепло», но не употребляется в повседневной речи для обозначения обыкновенного понятия тепла. Это технический термин мистической терминологии. Действие обозначенного им внутреннего тепла не ограничивается только одним согреванием тела аскета, умеющего развить это тепло.
Адепты тибетских тайных учений знают различные разновидности туммо. Туммо эзотерическое, возникающее стихийно во время некоторых видов экстаза, постепенно окутывая мистика «сладостным теплым покровом богов». Туммо эзотерическое обеспечивает отшельнику нормальное самочувствие на снежных вершинах.