По рассказам их, из этого дома 1 января 1700 года, в Васильев день, Данила Филиппович после долгого радения на виду у всех вознесся на небо. Потому, говорили хлысты, с этого дня и стали считать новый год[40].
А Иван Тимофеевич Суслов ушел из Москвы и лет пятнадцать ходил по разным местам, в том числе и по монастырям. Потом возвратился он за Сухареву башню, но не поселился в том доме, где беседовал с верховным гостем Данилой Филипповичем, а выстроил против него другой маленький домик, который сделался вторым московским «божьим домом». Живя здесь, Суслов распространил свое учение в монастырях московских – женских: Вознесенском, Рождественском, Ивановском, Новодевичьем и Варсонофьевском, и в мужских: Воскресенском Новоиерусалимском, Симоновом и Высокопетровском. Прожив в Москве около трех лет, Иван Тимофеевич, по словам хлыстов, при многих свидетелях вознесся на небо. Бездыханное же тело его осталось на земле и было погребено сначала при церкви Николы в Драчах[41], а потом перенесено в женский Ивановский монастырь, где среди иночествовавших было уже немало последовательниц хлыстовщины. Над новою могилой лже-Христа поставлен был памятник, на котором надпись гласила, что тут погребен святой угодник божий. Тот памятник простоял около двадцати лет.
Прокопий Лупкин
По смерти Ивана Тимофеевича у московских хлыстов место его заступил нижегородский стрелец Прокопий Данилович Лупкин. Говорят, он был родным сыном Данилы Филипповича.
Он был лже-Христом с 1713 года до смерти своей, последовавшей в 1732 году, непосредственно во время сектантского радения. Лупкин страдал эпилепсией, что почиталось хлыстами за знак особой святости. Глава хлыстов не бедствовал: к 1723 году Лупкин имел уже в Москве свой дом за Яузой в Таганке.
Он был похоронен в Ивановском девичьем монастыре, рядом с Иваном Тимофеевичем Сусловым. С этого момента инициативу в сектантстве перехватили женщины.
Хлыстовщина в монастырях
Одно из названий «хлыстовщины» – «богородичный культ» – происходит из-за амбициозных дам, объявлявших себя непорочными девами, родившими бога. Физиологическая девственность, возраст, происхождение, а тем паче соотношение возраста матери и ее «сына» во внимание не принимались. Особо придирчивым неофитам объясняли: мол, имеется в виду «духовное рождение», т. е. вовлечение в секту.
Жена Прокопия Лупкина, Акулина Ивановна, стрелецкая дочь, нижегородская уроженка, была «богородицей» еще в Нижнем Новгороде, а потом и в Москве. Все семейство ее принадлежало к секте хлыстов, все они считались «пророками» или «апостолами». У Лупкиных был сын Спиридон, также весьма известный в хлыстовщине человек. В 1713 году он постригся в московском Симоновом монастыре и принял имя Серафима.
Хлыстовки распространили свою секту по московским женским монастырям.
Прежде всего хлыстовщина появилась в монастыре Ивановском. Здесь жили еще последовательницы «христа» Ивана Тимофеевича, тут же похороненного. Ивановские монахини чествовали могилу лже-Христа как гробницу святого. В этом монастыре, с именем Анны, приняла пострижение Акулина Ивановна Лупкина, по имени которой некоторые впоследствии называли секту хлыстов акулиновщиной.
Сюда же поступила в монахини и родная сестра ее, тоже Акулина Ивановна, принявшая при пострижении имя Александры.
Однако обе Акулины Ивановны должны были уступить первенство инокине Анастасии (в миру Агафья Карпова). Она была богородицей не только корабля, образовавшегося в Ивановском монастыре, но признавалась такою у всех хлыстов, как живших в Москве, так и находившихся по другим местам.
В Новодевичьем монастыре хлыстовщина появилась несколько позже.
В Варсонофьевском монастыре хлыстовщина появилась одновременно с Ивановским.
В Вознесенском монастыре, в московском Кремле, хлыстовщина появилась с 1718 года. Она занесена была сюда беглою из вологодского Горицкого монастыря девкой, Марьей Кузьминичной Босой. Босая была юродивая и кликуша, ходила в рубище, босиком, отчего, конечно, и получила свое прозвание. Марья Босая увлекала монахинь рассказами о своих чудесных видениях, и они мало-помалу впадали в секту людей божьих.
Как «разводили» князя Мещерского
На практике хлысты вовсе не были такими уж аскетами и к нищенской жизни в лесах не стремились. Они не брезговали принимать богатые подношения от доверчивых знатных людей. Весьма поучительна история князя Ефима Васильевича Мещерского.
Этот родственник заключенной в Суздале царицы Авдотьи Федоровны принадлежал к противникам Петровых преобразований. Он находился на военной службе во время несчастного похода под Нарву, счастливым случаем избежал смерти и, возвратясь в Москву, стал вести жизнь уединенную и созерцательную. Приписывая избавление свое от смерти висевшей у него на шее во время битвы иконе Смоленской Богородицы, князь Мещерский в своем селе Козьмодемьянском построил моленную с крестообразными окнами, подвесил к ней стеклянный колокол с таким же языком и поставил туда икону, перед которою сам отправлял службы, и кроме того, как носилась молва, занимался изгнанием злых духов.
Князь был очень богат и чрезвычайно доверчив.
Ходили по народу толки, что князь Мещерский изгоняет бесов молитвами, которые читает по книге, и деревянными четками, которыми хлещет бесноватого, что верующих (то есть принадлежащих к содержимой им тайной секте) он причащает каким-то особым, святым хлебом.
Когда Марья Босая с компанией хлыстовок, взяв с собой еще какую-то бесноватую Арину, носившую вериги, пришли в село Козьмодемьянское, князь Ефим Васильевич радушно встретил странниц и прямо повел их к себе в моленную. Три раза ударил он там в диковинный колокол. Пришедшие изумились, услыша необычайный, таинственный звон. Князь стал читать утреню, но вскоре в княжеской моленной началось совсем иное служение. Арина-верижница застонала, стоны ее превратились в дикие крики, ее корчило, она вспрыгивала кверху, потом падала наземь, произнося бессмысленные речи, прерываемые собачьим лаем и свиным хрюканьем. Прочие хлысты стали охать, бить себя руками в грудь и учащенно кланяться в землю. Князь подошел к Арине-верижнице, стал хлестать ее четками по голове, по плечам и по груди, приговаривая: «изыди, нечисты душе». Арина стихла, а князь пришел в восторженное состояние. Тогда вышел на середину зарайский подьячий Федор Григорьев и начал «радеть», то есть кружиться на одном месте, а потом с распростертыми руками понесся по всей часовне. Он кружился-кружился и, как мертвый, упал на землю. Восторженный князь Мещерский и его хлестал четками. В заключение князь роздал всем кусочки хлеба, как бы причащая, – тоже хлыстовский обряд.
Он неоднократно одаривал Марью Босую и ее товарок-хлыстовок деньгами и ценными подарками, пока все они не попали под следствие.
Увы, по окончании следственного дела над хлыстами князь Мещерский был отправлен в Соловки, но по вступлении на престол Анны Ивановны его жена Авдотья – женщина незнатного происхождения, зато разумная, упросила государыню освободить мужа ее из заточения по причине повреждения в уме.
Следствие 1733 года
В 1732 году к начальнику Москвы, графу Семену Андреевичу Салтыкову, добровольно явился некто Семен Караулов, промышлявший в Москве разбоем и имевший с шайкой своею главное пребывание под Каменным мостом через Москву-реку. Повинившись перед графом в производимых им с товарищами разбоях, Караулов попросил о милости, а взамен обязался рассказал, что есть в Москве четыре дома, где чинятся великие непотребности. Собираются-де туда по ночам на праздники разных чинов люди, в том числе монашеского звания. Начальники этих сборищ садятся в переднем углу, а прочие по лавкам. Старшим кланяются и целуют у них руки, собирают деньги и им отдают, а другие – пророчествуют.
Дело выходило приметно: пророчествовать в те времена было строго запрещено законом. Салтыков сделал нужные распоряжения, и по указаниям Караулова на хлыстовских радениях захвачено было семьдесят восемь человек; в числе их были монахи и монахини разных московских монастырей. Руководительницей секты оказалась монахиня Ивановского монастыря Анастасия (в миру Агафья Карпова). Открылось, что она и еще две старицы и старец пророчествовали и вместо причастия святых тайн подавали резанный кусками хлеб, а из стакана давали пить квас, а иногда воду.
«Христа людей божьих», Прокопья Даниловича, в то время не было уже в живых. Его место заступил родной сын его, симоновский монах Серафим. Он был захвачен.
Салтыков об открытии «богомерзкой ереси» донес сенату, а сенат сообщил о том Святейшему синоду. Была создана особенная следственная комиссия из лиц духовных и светских. Эта комиссия сыскала еще множество разного звания людей, принадлежавших к хлыстовщине; примечательно, что некоторые из них сдавались добровольно.
Комиссия установила факты глумления над церковными обрядами, ереси, лжепророчеств, ритуального разврата и еще многое другое. В октябре 1733 года состоялся приговор о последователях хлыстовщины. Инокиню Анастасию расстригли и под именем Агафьи Карповой возвели на эшафот на Сытном рынке в Петербурге, где и отрубили ей голову. Той же участи подверглись иеромонахи Высокопетровского монастыря Филарет и Тихон, предварительно в Синоде лишенные сана и монашества. Симоновского эконома, иеромонаха Серафима, расстригли и под именем расстриги Спиридона Лупкина наказали публично кнутом и отправили в вечную ссылку в Охотский острог. Мать его и тетка, две Акулины, а также другие женщины были расстрижены, наказаны кнутом и сосланы в отдаленные монастыри.
До вице-президента Синода архиепископа Феофана Прокоповича дошли сведения о могилах «христов» Суслова и Лупкина, в Ивановском монастыре. По его указанию, «закопанные в московском Ивановском монастыре трупы богопротивных ересеучителей и еретиков Прокопия Лупкина и Ивана Суслова» выкопали и сожгли.