Сыщики взяли купчиху с собой в карету и отправились по указанным ею адресам. Каину было приказано взять свою команду и сопровождать начальство. На Покровке арестовали купца Григория Сапожникова, на Таганке – купца Якова Фролова, малолетний сын которого с перепугу рассказал, что «христос сын божий, рожденный от богородицы Настасьи Карповны» живет в богатом доме о шести светлицах за Сухаревой башней.
Немедленно кинулись туда – но лже-Христа уж дома не оказалось: накануне он спешно уехал в Петербург. Это могло означать только одно: и в Тайной канцелярии у сектантов есть свои люди, которые успели предупредить еретика. В Петербург был отправлен курьер с описанием всех обстоятельств дела, и какого-то «лже-Христа» изловили на въезде в город и отправили назад в Москву под караулом. Но того ли? Его принялись пытать на дыбе, и он, разом избавившись от немоты, свойственной Андрею-юродивому, сознался во всех своих грехах.
В приворотной светелке «божьего дома» найден был скелет, зарытый в землю возле печки. Предполагают, что то были останки лже-Христа Ивана Тимофеевича Суслова, похищенные хлыстами из могилы в Ивановском монастыре.
Всего по делу о «квакерской ереси»[42] было арестовано 116 человек. Главари секты были сечены кнутом на Царицыном лугу и отправлены в ссылку в Рогервик (Эстония), монахини биты плетьми и отправлены в дальние монастыри, а рядовые члены секты, «прелепившиеся по глупости и от одной только простоты», отделались легкими наказаниями.
«Начальником» той ереси был объявлен купец Григорий Сапожников, а несчастная купеческая жена, с которой все это дело началось, внезапно умерла во время следствия и более не могла назвать ничьих имен.
Воспоминанием о том громком деле стала песня, распеваемая завзятыми картежниками и вроде бы сложенная основателем русского театра Федором Волковым. Она начинается словами: «Бес проклятый дело нам затеял». В ней поется:
Дайте нам карты, здесь олухи есть…
Ванька-Каин и лже-Христос Андрюшка!
Хоть дела ваши громки,
Прах против наших картежных дел!
Ванька-Каин пал спустя четыре года. В 1749 году Елизавета Петровна направила в Москву князя Татищева и сделала его обер-полицмейстером, дабы он искоренил воровство и взяточничество.
Татищев быстро понял, что за многими преступлениями стоит Иван Осипов. Татищев несколько недель ничего не предпринимал, ожидая подходящего случая. И тот не преминул представиться! Каин украл пятнадцатилетнюю дочку солдата Тараса Зевакина, потому что ему понадобилась вторая жена.
Татищев приказал вздернуть Каина на дыбу. Каин терпел несколько часов, прежде чем заговорить. А затем его откровения ужаснули самого Татищева: на содержании Каина состояли почти все городские чиновники.
Когда Елизавета узнала о показаниях Каина, она велела продолжить следствие и выяснить всех причастных к вымогательствам и взяткам. Самого же Каина перевели в тюрьму, где он просидел больше пяти лет. За это время были отправлены в отставку все коррумпированные чиновники Сыскного приказа. Потом состоялся скорый и закрытый суд, приговоривший Каина к четвертованию, которое ему заменили вечной каторгой, а на лбу выжгли клеймо «вор».
В мае 1755 года Ивана Осипова отправили в Рогервик, куда за несколько лет до этого сослали хлыстов. Есть сведения, что затем его перевели в Сибирь. Где и когда он умер, неизвестно.
Приобщение телу и крови. Кровавый навет?
Кроме гнусного обряда «христовой любви», существовал у хлыстов обряд поистине жуткий и совершенно языческий. Назывался он «причащение телу и крови».
Совершался он крайне редко и далеко не во всех кораблях. Выше упоминалось о практиковавшемся среди сектантов свальном грехе. Рожденные от такого греха младенцы мужского пола считались «иисусиками», или «христосиками», рожденными от духа святого. Ждала этих несчастных судьба страшная…
Барон Август фон Гакстгаузен путешествовал по России в начале 40-х годов XIX века. Этот человек, любознательный и любопытный, передает откровенный рассказ одного то ли хлыста, то ли скопца Ярославской губернии: «Во время моления, в чан, наполненный теплою водой, сажают пятнадцатилетнюю или шестнадцатилетнюю девушку, которую успели склонить к оскоплению. Когда она усядется в чане, к ней подходят старухи, делают глубокий надрез на ее груди, потом отрезывают один из сосцов, левый, и с удивительною ловкостью останавливают течение крови. Во время этой операции девушке дают в руки икону святого духа, чтоб она, углубившись в благоговейное созерцание, легче переносила страшную боль. Потом отрезывают часть тела, кладут на блюдо, разрезывают на мелкие куски и раздают присутствующим, которые и едят их. Когда кончается это людоедство, ту девушку сажают на возвышенное место, особо для нее устроенное, и все собрание начинает вокруг нее плясать, припевая:
Поплясахом, погорахом
На Сионскую гору».
Может ли это быть «развесистая клюква»? Возможно ли, что столь страшную байку рассказали иностранцу ради розыгрыша? Увы, барон не был человеком легковерным, да и к тому же это страшное свидетельство подтверждается и другими, никак между собой не связанными.
Об ужасном изуверстве, детоубийстве рассказывает св. митрополит Дмитрий Ростовский в своем «Розыске». О детоубийцах говорил и Феофилакт Лопатинский в «Обличении неправды раскольнической».
Писатель и историк Мельников-Печерский, всю жизнь изучавший русские ереси, не раз слышал от хлыстов рассказ о гнусном людоедстве, равно как и о заклании младенцев мужского пола, рождаемых «богородицей».
Историк Василий Иванович Кельсиев (1835–1872) в 1860-е годы беседовал с одной несчастной искалеченной женщиной, в прошлом – хлыстовской «богородицей». У нее была вырезана левая грудь. Звали ее Авдотья Ивановна, она бежала за Дунай из Курской губернии, скрываясь от извергов, которые съели ее грудь и выпили кровь ее восьмидневного сына.
Даже в трудах священников начала XX столетия, имевших дело с сектантами, упоминается об этом ужасе.
Бумажки с порошком из истолченных младенческих трупиков при обысках порой обнаруживались у хлыстов и скопцов.
Однако обряд этот был столь тайным, что ни разу преступление не удавалось доказать юридически.
Рассказ хлыста, записанный историком и писателем Мельниковым-Печерским:
«В христы, в богородицы, в пророки, как у хлыстов, так и у скопцов, поступают не по выбору, а, так сказать, по вдохновению. Привлекается в корабль молодая девушка чистой жизни. Если замечают, что на нее сильно действуют телодвижения, употребляемые при радениях, а еще лучше и без радений случаются с нею припадки, вроде истерики, причем она впадает в беспамятное исступление («кликуша», по народному названию), то на нее начинают смотреть с уважением, как на избранный сосуд…. Через несколько времени, когда молодая девушка участвует в “беседе”, подходит к ней пророчица и начинает выпевать вроде следующего:
Молодая ты юница,
Богу милая певица,
Чистая отроковица,
Красная девица,
Полюбил тебя бог,
Сам господь Саваоф,
Благословенна ты в женах,
Родишь спаса в пеленах,
Во святых во знаменах,
В золотых во теремах.
Люди божьи тебе помолятся,
Все цари, короли поклонятся;
Будешь ты святая юродица,
Матушка пресвятая богородица,
От тебя христос народится,
Дай нам пречистым телом твоим причаститься.
Девушка сначала и сама не знает, что это означает, но через несколько времени начинает понимать, что ее возводят в величайший для женщины сан хлыстов, в сан богородицы.
Старые пророчицы снимают с нее одежды и раздетую сажают на возвышенное место под образа. Начинается обожание. Новой богородице с крестным знамением кланяются в землю и прикладываются кто к ноге, кто к руке, кто к груди и пр. Называют ее богородицей, царицей небесной, владычицей и т. п. Молятся ей и просят сподобить причаститься пречистого тела ее, а когда от духа свята от нее “христосик” родится, причаститься и его животворящей кровью…»
Затем начинается радение. Девушка приплясывает в кругу радеющих, распевая малопристойную частушку:
«Я люблю, люблю дружка,
Саваофа в небесах
Ей-ей, люблю! Ей-ей, люблю!»
Радение продолжается… Быстрей и быстрей все вертятся… Все оканчивается «христовой любовью»… С той поры корабль, воздавая избранной девушке божеские почести, тщательно следил, чтобы несчастная не сбежала. А бежать ей есть от чего!
Если прислуживающие ей «пророчицы» и «праведные» заметят, что она беременна, они собирают корабль и совершают обряд причащения телом богородицы, о котором упоминает барон Гакстгаузен.
Для этого ставят среди горницы чан с теплою водой. Богородица сначала радеет, как и другие, потом ее раздевают и сажают на престол под иконы. После обожания пророчицы ведут ее к чану, сажают туда и дают в руки икону нерукотворенного спаса, которую она держит над головой. Вокруг чана весь корабль радеет при громких песнях, в которых величают богородицу и просят ее сподобить людей божьих причаститься ее пречистого тела. Наконец одна из старых богородиц или пророчица отрезает у ней левую грудь и прижигает рану раскаленным железом. Отрезанную часть тела режут на деревянном кружке в кусочки и причащаются ими.
Делают это в иных случаях с девушками непорочными, но такие не называются богородицами, а только пророчицами или же богинями. Богинями зовут, впрочем, и богородиц.
Если от изуродованной таким образом девушки рождалась дочь, ее отдавали матери, и эта девочка впоследствии обыкновенно сама делалась богородицей или пророчицей. Но если рождался мальчик, он считался сыном божьим. На восьмой день его убивали ударом копья в левый бок, пронзая сердечко. Кровь сцеживали и употребляли для сектантского «причастия», а тело сушили и перемалывали в порошок, который, по мнению изуверов, обладал какими-то колдовскими свойствами. С ним пекли калачи для такого же сатанинского «причастия».