— Я постараюсь, — Самсон потупился.
— Газеты возьмете позже у Данилы, я сама еще не все просмотрела, — Ольга с аппетитом уминала яичницу с ветчиной. — А теперь о несчастной невесте Ардалиона Хрянова. Мертвеца не воскресить. Но найти жениха для несчастной девушки мы обязаны. Надеюсь, Фалалей догадался сказать об этом бедняжке?
Самсон едва не подавился. Он не был готов к этому вопросу.
— Вы выполнили мое поручение? — холодно взглянув на сотрудника, госпожа Май потянулась к серебряному кофейнику.
— Да, выполнили, — промямлил Самсон. — Я был в меблированных комнатах.
— А Фалалей?
— Он не успел. На выставке встретил какого-то изменника, с чужой женой, и устремился за ними, — смело солгал стажер.
Ольга смотрела на него недоверчиво.
— А куда вы девали Евгения Тоцкого?
— Мы сразу ему сказали, что поедем на выставку, — признался с невинным выражением лица Самсон. — Господин Черепанов счел слишком негуманным терзать несчастную невесту, когда она лежит в истерике и отбивается от допросов следователей.
Ольга с сомнением качнула головой, налила себе кофе, подвинула Самсону тарелку с Яичницей. Густой кофейный аромат поплыл над столом.
— Так господин Тоцкий отправился домой?
— Вероятно, — сказал Самсон и, чтобы уйти со скользкой дорожки, взял инициативу в свои руки. — Когда я пришел в меблирашки, мадемуазель Толмазовой еще не было дома.
— А где же она была?
— Не знаю, — ответил Самсон, — следователь ничего мне не сказал.
— Так там был следователь? Кто?
— Господин Лапочкин. Человек серьезный. Да вы его помните, он наведывался к нам вместе с господином Терновым.
Ольга сдвинула брови, между ними образовалась складочка, отчего лицо ее приобрело сосредоточенное выражение.
— В котором часу вы вернулись вчера?
— В одиннадцать, — в ожидании выговора Самсон виновато улыбнулся.
Но редакторша, видимо, думала о своем.
— Значит, в половине одиннадцатого мадемуазель Толмазовой дома еще не было?
Самсон молчал.
— Неужели она с горя покончила с собой? — Ольга закусила губу, глаза ее затуманились. — Кажется, в сегодняшней газете что-то пишут о женском трупе, нашли в проруби с ножевой раной в спине.
Самсон, слушая госпожу Май, поймал себя на мысли, что такой вариант событий избавляет редакцию от необходимости вновь помещать брачное объявление Препедигны Толмазовой. Он расстроился: неужели он незаметно для себя пропитался цинизмом? Неужели он так низко пал? Возможная смерть обманутой девушки его не трогает, а журнальная экономия — трогает!
— А может, — продолжала рассуждать вслух Ольга Леонардовна, — Тоцкий с Хряновым были соперниками? Может, Тоцкий раньше встречался с Препедигной? Он ведь, судя по выговору, тоже провинциал. Если б я была невестой, то выбрала бы Тоцкого, он более аристократичен. Хрянов больше на поповского сынка похож.
— Вы думаете, Тоцкий мог убить Препедигну? — ахнул Самсон.
— Не исключаю. — Ольга Леонардовна деловито поедала соленые крендельки, запивая их маленькими глотками кофе. — Вы же не знаете, где вчера была брошенная невеста. Не знаете, куда отсюда отправился Тоцкий. Не исключено, что они встретились в укромном местечке. Завлек девушку к реке, зарезал и сбросил труп в прорубь.
Мысль Самсона, потрясенная воображаемой картиной, билась в судорожных попытках отрицания. Он не мог ни есть, ни пить.
— Но почему же, почему, если Тоцкий был поклонником мадемуазель Толмазовой, он не мог жениться на ней впоследствии? Ведь препятствие — Хрянов — уже устранено?
Ольга смотрела на Самсона невидящим взором.
— Вы не знаете, друг мой, как низко может пасть современный мужчина. Для Тоцкого, охваченного безумной страстью, мадемуазель Толмазова была, вероятно, не столь родовита. А древность рода в аристократических фамилиях, чванящихся своим происхождением, это тайная страсть. В угоду ей можно и на преступление пойти. Дескать, не мне — так и никому не достанешься. Как вам такая версия для статьи?
Самсон взирал на госпожу Май с возрастающим восхищением. Умная женщина! И какая тонкая!
— Но ведь хотя господин Тоцкий, может быть, и древнего рода, но всего лишь ветеринар, — пролепетал он с робостью, встретив взгляд черных глаз, в которых читалась откровенная эротическая мысль.
— Тем более, — Ольга усмехнулась, — мадемуазель Толмазова в ответ на домогательства падшего так низко аристократа могла с презрением отозваться о древних фамилиях и откровенно заявить, что лучше выйдет замуж за его простого друга Ардалиона. Тем более, если девушка из сочувствующих социалистам. Этого охваченное сладострастием сердце не могло стерпеть.
— Я думаю, вы близки к истине, Ольга Леонардовна, — Самсон чувствовал, как его щеки покрывает горячечный румянец непрошеного творческого возбуждения. — В апартаментах мадемуазель Толмазовой я видел красные бантики, просто какая-то россыпь социалистических символов. Представляете, даже по карнизу ее окна ходили мышки в красных бантиках.
— Отлично! Превосходно! — Госпожа Май хлопнула в ладоши. — Как вы замечательно придумали! Гениальная деталь! Тайная социалистка сидит в одиночестве, ловит мышек и повязывает им красные бантики. Обязательно вставьте эту деталь в вашу статью. Нет, лучше с нее начните, так зловещей и непонятней получается. Поняли?
— Да, — откликнулся Самсон, решив про цветные юбочки мышиные пока не говорить.
Ольга выгнулась спиной назад и вбок, отчего пола кацавеечки откинулась и обтекаемая тонкой розовой тканью грудь бесстыдно явила свое совершенство, и дернула за бархатный шнур.
Выпрямившись, потерла согнутым пальцем правой руки лоб и сказала:
— Так, что еще?
В гостиную влетел Данила.
— Чего изволите, барынька моя золотая?
— Фалалей явился?
— Никак нет, еще не было.
— Вот мерзавец, — не сдержалась госпожа Май, — выпороть его мало. Велено же, довести вместе с Самсоном дело до конца.
— Скоро явится, — Данила подмигнул стажеру, — а пока пришел только дон Мигель Элегантес. Не изволите ли с ним побеседовать?
Ольга поморщилась.
— Некогда мне о Генрихе Восьмом разговаривать. Неужели уже состряпал свою статейку?
— Да у него, скорее всего, давно валялась заготовка. Сейчас диктует и мысленно благословляет вашу доброту душевную.
— Ладно, сейчас отправим Самсона Васильевича в помощь Але, пусть он тексты объявлений подредактирует. Аля научит, как покрасивее подать. А появится Фалалей, отправляй обоих туда, куда я велела. К Тоцкому. Пусть за ним последят.
— Будет исполнено, драгоценная моя госпожа. — Данила дернул за рукав стажера и попятился к дверям.
— Я поеду по делам, — сказала, вставая, Ольга. — Буду к четырем.
Самсон поплелся по редакционному коридору в сотрудницкую. Данила усадил его рядом с недовольной Алей, та дала ему пачку исписанных листков и указала на соседний стол.
— Из этой серой массы надо извлечь перлы, — пояснила она и занялась своими делами.
Самсон тупо смотрел на листки. На одном было накарябано: «Артель упаковщиков рыбы», на другом — более строгим почерком написано «Амбар московской мануфактуры».
Самсон принял задумчивый вид, но мысль его блуждала далеко: он поторапливал время. Ему хотелось, чтобы быстрее примчался Фалалей, а уж вместе с ним можно отсюда улизнуть и договориться: сбегать сначала к Лернеру, а затем уж — к проклятому Тоцкому.
Из закутка доносился скучный голос Сыромясова, то и дело склоняющий на все лады слово «горностай». Шуршал счетами и квитанциями в своем углу рыбоглазый Треклесов. Иногда он подходил к телефону, куда-то звонил и что-то записывал в блокнот.
Время тянулось медленно, Самсон томился бесплодным ожиданием. Он даже не стал читать газеты, подсунутые ему Данилой.
Наконец в коридоре послышались быстрые шаги. Самсон вскочил, но на пороге сотрудницкой появился не фельетонист, а театральный обозреватель.
— Где Майша? — выкрикнул он с порога. — Небось уже скрылась в неизвестном направлении, интриганка?
Антон Треклесов встал и замахал на Синеокова руками.»
— Я хочу видеть эту злодейку! — требовал Синеоков. — Эту убийцу моей театральной репутации! Когда, когда она явится?
Из закутка, покачивая внушительным брюхом, обтянутым шелковым жилетом, высунулся Сыромясов:
— Модест Терентьич! От вашего крика звон в ушах стоит, вы мешаете работать!
Синеоков отшатнулся, побледнел и бросился на обозревателя мод.
— Я убью тебя, гад, убью! Ты в сговоре с Майшей, признайся! Сколько она тебе заплатила, чтобы ты убил талант в расцвете сил?
Дон Мигель безуспешно пытался оторвать от своего распахнутого пиджака скрюченные пальцы театрального обозревателя.
Треклесов, Самсон и Данила ринулись оттаскивать буяна от несчастного обозревателя мод.
— Ты что здесь делаешь? Уже строчишь свою пакость несусветную? — вопил Синеоков, исхитряясь пинать Сыромясова по ногам. — Я тебя изуродую! Мать родная тебя не узнает!
— Модест Терентьич! Модест Терентьич, — монотонно взывал к хулигану Треклесов, — погодите драться. Объясните ваши действия.
— Я убью его, убью! — не останавливался Синеоков. — С первого же гонорара куплю револьвер и застрелю. Давно надо было оружием обзавестись! Да не знал, что такую гниду на своем пути встречу!
— Мы сами убьем Сыромясова, если он тебя обидел, Модестушка, — Данила поднырнул в щель между сцепившимися и повис на руках Синеокова.
Обессилевший буян разжал пальцы, и Треклесов с Самсоном оттащили его к креслу и удерживали там, пока Данила заталкивал Сыромясова в Асин закуток. Аля, скорчив презрительную мину, налила в стакан воды и смело подошла к Синеокову. Театральный обозреватель поднял глаза на девушку и с неожиданной страстью схватил ее за свободную руку.
— Алевтина! Алечка! Только вы, незаурядная женщина, способны меня понять! Способны понять разразившуюся трагедию!
Аля придвинула стул и села, не отнимая руки у Синеокова, судорожно глотающего воду.