— Я, конечно, всегда занят посетителем, но согласно нашим внутренним инструкциям обязан и по сторонам поглядывать. Время нынче неспокойное, террористы могут пожаловать в любое место — тем более в Думу. С виду бывают приличными, не всегда охрана и остановит. Так вот, следом за господином Хряновым, обратил я внимание, появилась дама. Но прошла она к другому служащему — на буквы «а» — «дэ». Хороша собой, укутана в меха. Поэтому я ее приметил. Поглядывал в ее сторону, а когда я закон-чип дела с господином Хряновым, вышла она следом за ним.
— Что за дама, опишите! — требовательно выступил вперед Лапочкин.
— Высокая, статная, лицо под вуалью. Глаза большие блестели. Кажется, брюнетка.
— А потом?
— А потом я забыл и о ней, и о Хрянове, — признался смущенно Бекбулатов.
— А где хранится послание Хрянова? — спросил Тернов.
Начальник канцелярии опередил подчиненного с ответом.
— Та корреспонденция, которая оказывается неинтересной или ненужной для депутата, возвращается сюда и хранится в архиве.
— Но письмо господина Хрянова от депутата Милюкова не возвращалось, — ответил Бекбулатов.
— Значит, ознакомиться с его содержанием нельзя?
— Если только позволит сам господин Милюков. Тернов несколько мгновений молчал. Начальник Канцелярии пришел ему на помощь.
— Вы могли бы, конечно, поехать на дом к господину Милюкову, но сейчас его там нет.
— Мы уже заметили, что и на заседании он отсутствует, — сказал Лапочкин. — Что-то случилось? Боится Пуришкевича?
— Дело серьезней обстоит, — начальник понизил голос, — господин Милюков собирался ехать к Самому!
— К Государю? В Зимний? — Тернов понимающе пригнулся к уху канцеляриста.
— Нет, — шепотом пояснил начальник, — на Гороховую.
— Благодарю вас, — сказал Павел Миронович, настроение которого заметно испортилось.
— Вы оказали неоценимые услуги следствию, — добавил Лапочкин.
Оба сыщика поспешили покинуть российское законодательное горнило. Выйдя на просторный плац перед дворцом, остановились. Против ожидания, здесь не было ни Пуришкевича, ни зевак. Лапочкин достал коробку папирос и закурил.
— Похоже, Лев Милеевич, вы были правы, — признался Тернов. — Все указывает на то, что покойный Хрянов убит своими же сообщниками. И следившая за ним дама знаете кто? Аграфена. Может быть, она и убийца. Ей сподручно было.
— А как же след сапога? — спросил Лапочкин, выдохнув клуб дыма.
— И сапог для нее не проблема — она же костюмер, — с убитым видом ответил Тернов. — Не говорю уж о кочерге с бантиком.
Они двинулись к воротам, не решаясь высказать хоть какое-нибудь намерение о дальнейших действиях — доказывать причастность к убийству Аграфены без улик никак было невозможно!
Уже выходя из двора, они столкнулись с агентом следственной части. Тот, запыхавшись, остановился перед Терновым и вытянулся.
— Ваше высокоблагородие! Разрешите доложить!
— Докладывай, — хмуро велел Тернов.
— В ваше отсутствие получен телеграфный ответ из Саратова относительно нашего запроса о мадемуазель Толмазовой. Дочь помещика Толмазова сбежала из дома полгода назад с ссыльным Яковом Менделем. В столице вступила с преступником в брак. Жила по фальшивым документам на имя Полины Мендель. Ее сожитель погиб четыре месяца назад во время ликвидации группы химиков-бомбистов. Ныне Полина Мендель, она же Препедигна Толмазова, проклятая отцом, подвизается на Гороховой.
— Готовит покушение? — спросил оторопевший Тернов.
— Наши агенты такой информацией не располагают, охранка и разведка тоже, — ответил агент. — В сообщении имеются и приметы девицы.
— Статная красавица, большеглазая брюнетка? — с надеждой подсказал следователь.
— Почти так, — отрапортовал агент, — красавица статная, глаза узкие, нос клювообразный.
— Что же тогда получается? — беспомощно оглянулся на Лапочкина следователь.
— Получается, Павел Миронович, что Препедигна Ильинична Толмазова не может быть невестой покойного Хрянова. — Лапочкин решительно затоптал окурок. — Описание не совпадает.
— Но ведь у нее были подлинные документы! — воскликнул Тернов.
Лапочкин вздохнул и безапелляционно изрек:
— Документы подлинные, а девушка — ложная.
Глава 12
После короткого объяснения Самсон Шалопаев торопливо извинился перед Марией Жуковской. Девушка, демонстрируя одновременно юмор и сердобольность, категорически отказалась покинуть квартиру, она намеревалась привести в чувство свою подругу, бывшую бестужевку Препедигну. Начинающий же журналист лелеял надежду догнать депутата, который вместе со своим спутником успел покинуть бедлам, — ведь странный выкрик припадочной Препедигны свидетельствовал, что именно бумаги навели ее на имя Ардалиона Хрянова!
Самсон, на ходу застегивая пальто, выскочил из логова петербургского Саваофа. Однако за дверью квартиры его стали хватать за рукава какие-то несчастные дамы, к ним присоединились и мужчины в штатском, чьи бесстыдные вопросы не оставляли сомнений, что это шпики. Отбиваясь и выворачиваясь из цепких рук, юноша с ужасом думал: если шпики пронюхают, что он служит в журнале «Флирт», то — хотя бы через Фалалея, у которого в полиции свои связи, — слух о его визите в этот бедлам дойдет и до Ольги Леонардовны. И как тогда ей объяснить, что он случайно оказался в большом доме на Гороховой — вместо того чтобы вкупе с Фалалеем, спасая репутацию журнала «Флирт», выяснять причины убийства жениха? Говорил же он Фалалею, что надо срочно отправляться в меблированные комнаты и поговорить с Препедигной! Так нет, тот увлекся грудастым пупсиком, повздорил с гимназистами, из вредности кинулся за мальчишками! Выследил вожделенную пассию — да так прилип, что даже домой к матушке явиться не удосужился!
И даже на улице, когда все препоны остались позади, с каждым шагом Самсон злился все больше — если б не глупое происшествие в Пассаже, то и к Лернеру сегодня бы вместе с Фалалеем сбегали, а там уж ушлый фельетонист быстро бы разобрался с путаницей вокруг фотографии! Рассказал бы пару анекдотов, рассмешил бы всех, обсмеял бы доктора медицины из Дамаска женского полу — и не вышел бы Самсон из ателье как в тумане, не наткнулся бы на Марию Жуковскую, не потерял бы время на лицезрение безобразной Препедигны и не менее безобразного мужика.
Самсон поднял рукав пальто к носу. Ему мерещилось, что его одежда пахнет солеными огурцами! — мерзкий старикашка, которого дуры-бабы возвеличивают, грязными послеогурцовыми руками хватался за щечки сотрапезниц, гладил их лапищей по волосам! Дикарь!
Преисполненный решимости Самсон остановил чубаровского извозчика, строго спросил: кто вчера работал на санях под номером 1234? Возница, поколебавшись, назвал фамилию собрата, сообщил и то, что по болезни тот сегодня не выезжал. Тогда Самсон сел в сани и велел ехать на квартиру к заболевшему. Путь много времени не занял, остановились неподалеку от Обводного, у лепящихся друг к другу деревянных домишек.
Минуя сугробы и кучи хлама, стажер «Флирта» уже пешком добрался по утоптанной дорожке до указанной развалюхи. Дверь открыла нелюбезная баба, тут же в сени высыпало с полдюжины сопливых ребятишек. Молодого барина баба проводила к хозяину безропотно. Глава семейства возлежал на лавке, у печи, прикрывшись драным тулупом. Спертый воздух был насыщен запахами гнилой капусты, немытого белья, и еще чего-то, неуловимо противного. Баба бросилась тормошить больного, детишки исподлобья пялились на заезжего барина. Самсон смущенно полез в карман, нашарил там мелочь и осторожно положил на замызганную столешницу. Рвение бабы усилилось. Вскоре ей удалось привести больного в чувство — тот сел, спустив с лавки ноги в жутких портянках, отчего вони в избе заметно прибавилось. Мужик рыгнул, обдав гостя сивушным ароматом. Стажер с ненавистью уставился на опухшую красную рожу в обрамлении черных зарослей волос — всклокоченная шевелюра, густая борода свалялась.
Даже сквозь хмель опытный кучер, собаку съевший на физиогномике, распознал нешуточный гнев на лице юнца из господ. На вопрос заплетающимся языком ответил, что отвез поручика и красавицу на Пески. В дом Чуркиной на Калашниковской набережной.
Борясь с тошнотой, следопыт из «Флирта» бросил на стол еще полтинник и выбежал на чистый воздух.
Возница его дожидался. Едва седок сел в сани, извозчик распрямил спину и с готовностью натянул вожжи. Самсон назвал адрес, нахохлился, плотнее натянул на себя меховую полость.
Сани помчались по Лиговскому и, свернув на Невский, двинулись в сторону Александро-Невской лавры.
Мерное покачивание саней несколько утишило злость Самсона, и он задумался, правильно ли делает, отправляясь по неизвестному адресу в поисках Фалалея? Возможно, фельетонист дожидается его в редакции или сидит в меблированных комнатах и преспокойно беседует с печальной невестой покойного Ардалиона.
На Невском ярко сияли огни реклам и уличные фонари. Морозный встречный ветер уносил мерзкие запахи, казалось, прилипшие к его одежде. Усилился запах металлической окалины. Давала о себе знать близость железной дороги.
Сани свернули налево и поехали, как пояснил возница, вдоль Валаамского подворья. Затем потянулись совсем малоприметные и неинтересные строения. Наконец сани остановились возле дома Чуркиной, двухэтажного, весьма опрятного. Все окна, расположенные по фасаду, были темны. Соскочив с саней, Самсон вошел в парадную дверь. Хмурый швейцар — невысокий, в странноватой шинели — перегородил ему дорогу.
— В какую квартиру изволите идти?
— Я не знаю, — сказал вежливо Самсон, — но надеюсь, любезнейший, на вашу помощь.
Он протянул швейцару свою визитную карточку. Тот, подойдя к лампе, внимательно ее изучил. Визитку он не вернул, а положил себе в карман.
— Я вас слушаю, Самсон Васильевич. Что вынюхиваем?
Самсона покоробила наглая фамильярность прислуги, но он сдержался.
— Вчера вечером сюда должен был подъехать мой коллега, Фалалей Аверьяныч Черепанов. Может быть, знаете?