Через минуту Тернов и Лапочкин в полнейшем недоумении остались на набережной в одиночестве.
— Вы что-нибудь понимаете, Лев Милеевич? — жалобным голосом спросил Тернов.
— Разумеется, — пожал плечами помощник, — военная контрразведка проводит специальную операцию — и не нашего это ума дело.
— Но неужели в городе так опасно? Неужели для поимки врагов России необходим такой маскарад? И для кого он предназначался?
— Остается только гадать. Пойдемте отсюда подобру-поздорову. Видимо, есть поблизости какие-то личности, для которых разыгрывался этот спектакль. Может быть, бомбометатели. Не сочли бы нас за агентов контрразведки.
— Но мы сами можем скрутить кого угодно, — с обидой ответил Тернов, следуя за своим многомудрым помощником.
— Надо по сторонам посматривать, — посоветовал Лапочкин, втянув голову в плечи, — могут встретиться злоумышленники.
Однако высмотреть сыщикам никого не удалось, разве что дворников при исполнение обязанностей да парочку посиневших от мороза «жриц любви».
— Я не оставлю вас одного, — заявил Лапочкин, — пока мы не придем в безопасное место.
— Благодарю вас, друг мой, но это лишнее, — ответил Тернов, тщательно скрывая признательность, — вам нужно продолжать расследование. Вы же хотели идти в меблирашки Будановой.
— Пойду, вот минуем опасную зону, и отправлюсь, — ответил помощник, не отрывая взгляда от высокой старухи, шествующей на противоположной стороне. Поверх ее зипуна был намотан огромный платок.
— Что же здесь опасного? — на всякий случай возразил Тернов. — Вам эта старуха не нравится? Думаете, социалистка?
— Сейчас ни в чем нельзя быть уверенным, — философски заметил Лапочкин. — А под платком она что-то скрывает.
— Не бомбу же!
— А вот сейчас и узнаем!
Лапочкин бросился наперерез старухе, та встала как вкопанная. Запыхавшийся Лапочкин развел руки. Вид его не предвещал ничего хорошего.
— Куда идешь, голубушка?
— А вам-то какое дело? — нависнув над невысоким Лапочкиным, каланча в зипуне сверкнула узкими глазами.
— Грубить не надо, милая, — зловеще рыкнул Лапочкин. — Не буди во мне зверя. Что за пазухой?
— Лучше бы бомбистов ловили, — съязвила старуха, — а не к бабам вязались.
Подоспевший к помощнику Тернов вспыхнул.
— Будешь артачиться, отправлю в кутузку, — пообещал он.
— Я видел, милочка, как ты выскользнула из дома да по сторонам озиралась, — добавил Лапочкин, — еще издали приметил. Быстро показывай, что несешь? Краденое?
— А если я не хочу? — упрямствовала старуха. — К приличной даме приставать в темное время… Я вам что, проститутка?
— Последний раз предупреждаю, — возвысил голос Тернов.
— Неужели прямо здесь раздевать будете? — оскалилась вредная баба, но платок распахнула сама и вытащила из-за пазухи пакет.
Лапочкин было дернулся, но потом все-гаки с опаской дотронулся до тряпки с неизвестным содержимым и сразу понял, что взрывного устройства или чего-нибудь, что напоминало бы о бомбе или динамите, в пакете нет.
Баба криво ухмыльнулась. Лапочкин развернул тряпку и увидел разорванные куски газет.
— Что это? — Тернов с брезгливой миной поднял двумя пальцами один обрывок и помахал им. — И это все?
Баба распахнула и зипун, потрясла полы.
— Зачем же ты в такой поздний час с рваными газетами разгуливаешь? — злобно спросил Лапочкин, ткнув сверток бабе.
— А мусор выношу. — Она вновь запахнулась. — Чего еще?
— Мусор — за пазухой? — не отступал Лапочкин от старухи, из-за которой так обмишурился перед начальником. — И куда же ты его выносишь? Почему не в помойное ведро? Почему не в мусорную кучу на заднем дворе? А мчишься с ним по порядочной улице?
— За мусор в дворовой куче денег никто не платит. — Высокая старуха смело двинулась прямо на маленького Лапочкина. — Не мешайте, я опаздываю.
— Куда же ты опаздываешь, злыдня? — Лапочкин, подогреваемый ухмылкой начальника, упорствовал. — И кто это тебе за такую рвань платить будет?
— Если желаете, идем со мной, — баба скорчила игриво-недвусмысленную мину, — чтобы не околеть здесь с холоду. Иду я в теплое местечко — в аптеку.
— А что — в аптеке по ночам мусор покупают? — еще более разозлился Лапочкин.
— Да шутит она, — вступил Тернов, — или не в своем уме.
— Напрасно вы мне не верите. — Старуха обернулась к Тернову. — Я не шучу. Принесу эти газетки, а обещал заплатить брат аптекарши. Если, конечно, вернулся с вечера этих… как их… вегетаринцев, виагриан…
— Вагнерианцев? — подсказал Тернов.
— Вот-вот, как вы сказали, барин, — с досадой махнула рукой баба.
— А как фамилия покупателя мусора? — отступил в сторону Лапочкин.
Баба уже обогнула его, но обернулась и крикнула:
— Его фамилия — Лиркин!
Глава 14
Легкая улыбка играла на губах Эльзы Куприянской — Самсон Шалопаев, преисполненный счастливого ликования, ощущал, как нежная ее ручка гладит его щеку. На глаза юноши набежали сле, неужели весь кошмар его жизни позади? Неужели его дорогая тайная жена нашлась? Он начал целовать маленькие пальчики, затем притянул возлюбленную к себе и прижал к груди. О мгновение счастья! Но всего лишь одно! В следующее он понял с ужасом, что обнимаемая им женщина — не Эльза!
Открыв глаза, Самсон оттолкнул от себя самозванку, которая, подобно Венере, дышала соблазном, — над ним склонялась лукавая госпожа Май.
— Вы… Здесь? Простите, — залепетал Самсон, оглядывая сидевшую на краю его постели владелицу журнала «Флирт» и одновременно обеими руками подтягивая одеяло под самый подбородок.
Он испугался, что госпожа Май разгневается и вышвырнет его за дерзость на улицу. Или огреет своей плеточкой. Самсон покосился на левую руку госпожи Май, высовывающуюся из рукава бархатного халата, — в руке плетки не было, зато запястье было обмотано шелковым платочком.
— В ваших объятиях пока еще мало страсти, — госпожа Май потрепала упавшие на лоб, спутанные русые волосы юнца.
Самсон покраснел.
— Вы не сердитесь? Сам не знаю, как все получилось.
— Зато я знаю, — редакторша встала, — вам снился эротический сон. Это была я?
Самсон закусил нижнюю губу и в растерянности взирал на госпожу Май — сказать «нет», обидеться может, начнет расспрашивать; сказать «да» — еще хуже может получиться…
— Одевайтесь, умывайтесь и идите завтракать. — Усмешка исказила лицо госпожи Май, редакторша развернулась и, оставив за собой дразнящий аромат туберозы, покинула буфетную, в которой квартировал стажер журнала «Флирт».
Самсон вскочил и начал судорожно натягивать на себя одежду. Затем помчался в умывальную комнату. Делал он все быстро, чтобы только не думать о происшествии, которое никак не укладывалось у него в голове. В коридоре крутился Данила, посетителей в такой ранний час еще не было. Журналистов тоже.
— Сбегал к фалалеевской матушке, — бормотал старик, обращаясь к единственной живой душе — Самсону, — мерзавец так дома и не появился. Может, действительно, с ним беда стряслась? Как-то его анекдотцев не хватает! Хотя этот гусь всегда сухим из воды выходит. Вы его не искали?
— Пытался, — в сознании Самсона вспыхнули эпизоды вчерашнего дня и погасли, — но неудачно. А Мурыч не приходил?
— Нет, — ответил Данила. — А вы вчера на вагнерианцев не заглядывали?
— Не до того было, — ответил Самсон, орудуя расческой перед зеркалом.
— Жаль. Вчера там Коцюбинский произвел фурор.
— А разве он вагнерианец?
— Дело не в этом, — ответил хитро Данила, — на вагнерианцев там никто внимания не обращал. Там Пуришкевич бузил. Ходил среди публики и спрашивал, кто желает с ним поквитаться? А за ним — его архаровцы. В зале был и Коцюбинский. Так этот властитель умов собрал в фойе вокруг себя журналистов и произнес речь. Коцюбинского все газеты сегодня опубликовали. Обвиняет, как всегда, градоначальника. Якобы тот замыслил погубить Россию: собрал-де в одном месте вагнерианцев, поклонников нибелунгов и викингов-захватчиков, пригласил туда же и громилу Пуришкевича, хочет, мол, соединить две силы, враждебные России настоящей и будущей. Коцюбинский за такие безобразия требует градоначальника снять! Кадеты в «Речи» своей пропечатали под названием «Сапоги градоначальника и смерть либерализма».
— Я в политике ничего не понимаю, — вздохнул Самсон, слушавший старика вполуха.
— А напрасно, напрасно, — не отставал Данила, — вон, Коцюбинский так же зелен, как вы, а все понимает! И гвоздит градоначальника. Смел! Сражается! Бьется в неравном бою! Барышни по нему с ума сходят. Не удивлюсь, если не сегодня так завтра свою партию создаст. Будет требовать республику и всеобщего избирательного права.
— Может быть, это и хорошо, Данила Корнеич, — ответил равнодушно Самсон, — но кого же мы изберем? Возьми наших журналистов. Все будут голосовать не за дело, а из вредности, да за что-нибудь не то.
— Эх, Самсон Васильевич, идите уж, — подтолкнул стажера конторщик, — журналисты что? Их мало. А как будут голосовать неграмотные мужики и бабы — при всеобщем-то праве?
Но думать о таких скучных материях как республика и всеобщее избирательное право Самсону не хотелось, на половине госпожи Май он тут же забыл о рассуждениях Данилы.
Госпожа Май уже сидела в столовой. Миролюбиво кивнув, она продолжила трапезу. Самсон уселся и оглядел стол. Аппетит у него был зверский — вчера он даже не поужинал толком! Вернулся поздно, госпожа Май его не приглашала, а прислала на подносе холодный чай, ветчину и булку. Теперь он с удовольствием накинулся даже на овсянку, с которой обычно начинался их завтрак и с вожделением косился на яичницу с беконом.
— Самсон Васильевич, — начала госпожа Май, — где находится господин Черепанов?
— Я не знаю, Ольга Леонардовна, — ответил стажер.
— Мне известно, что он исчез. Куда же он мог исчезнуть?
— Трудно сказать. Были у меня предположения…
Самсон расправился с кашей и придвинул блюдо с яичницей.
— Погодите, погодите, — Ольга нахмурилась. — Я дала вам и Фалалею Аверьянычу задание. Из редакции вы вышли вместе. К невесте покойного Хрянова ездили?