Самсон смотрел на красноносого мужчину, и в сознании его брезжило что-то знакомое.
— Искал господина Черепанова, да не нашел, вот на вас и уповаю, — продолжил торопливо незнакомец. — Я вам чем мог помогал с вашей Эльзой, помогите и мне!
Самсон облегченно вздохнул:
— Я не ошибаюсь? Господин Пряхин?
— Да, да, вот и вспомнили, — закивал Пряхин, — полицейский участок на Выборгской. Вы заходили ко мне с Фалалеем Аверьянычем.
— Помню, — кивнул Самсон, — но что же с вами случилось?
— Не со мной, не со мной! — В голосе Пряхина послышались слезные нотки. — Вы видите перед собой несчастного отца. Помогите! С сыном моим стряслась беда!
— А я и не знал, что у вас есть сын.
— Есть, сударь, есть. Гимназию заканчивает. Думал, малец по моим стопам пойдет — учился хорошо да и на службу ко мне захаживал, интересовался делом. Я его и баловал. — Пряхин смущенно понизил голос. — Давал ему деньжат в секрете от супруги. Понимал, что нуждается. Считал, что посещать в его возрасте бордель для здоровья полезно. Мальчик часто возвращался домой поздно. Я-то лелеял надежду, он мужской опыт обретает. А вышло — хуже.
— Что же вышло? — Самсон решительно ничего не понимал.
— А вышло, что мальчик-то мой арестован. Вот как. Оказывается, позавчера пытался проникнуть с сообщниками на тайную квартиру контрразведки. Так мне сказали вчера утром, когда вызвали. Что-то про Португалию говорили, да я ничего не понял из-за потрясения. Вы случайно не знаете, где эта Португалия находится?
— Кажется, на Пиренейском полуострове, — ответил Самсон. — Но чем же я могу вам помочь?
Пряхин шмыгнул носом и сказал:
— Журнал «Флирт» — издание влиятельное. Вы вхожи в высшие сферы. Господин Черепанов самого Распутина спас! Умоляю вас вместе со мной пасть в ноги старцу!
Глава 15
Лев Милеевич Лапочкин ворвался в кабинет следователя Тернова в чрезвычайном возбуждении. Не соблюдая субординации, забыв о вежливости, он закричал прямо с порога:
— Павел Мироныч, голубчик, просыпайтесь скорее!
— В чем дело? — Тернов с неудовольствием оторвался от газет, которые просматривал, воспользовавшись неожиданным утренним затишьем. — При чем здесь сон? Докладывайте по форме.
— Слушаюсь, ваше высокоблагородие, слушаюсь, — ответил осаженный начальником Лапочкин, но переполненный впечатлениями не стал выдерживать обращение по форме, а сразу перешел к сути. — Вы вчера отдохнули?
— Бодр и свеж, — уклончиво ответил Тернов помощнику, застывшему около начальственного стола. — А что?
— Возможно, вам понадобятся физические силы, если вы захотите ко мне присоединиться. Кажется, в деле появляется просвет.
— Так. Садитесь, Лев Милеевич, — следователь неторопливо сложил газету и выжидательно посмотрел на соратника, — вам удалось что-то выяснить про убийцу Ардалиона Хрянова?
— Пока еще не знаю, — Лапочкин для видимости помялся, — так, есть кое-что подозрительное. Я ведь вчера посетил меблирашки Будановой, как вам и обещал.
— И что?
— Да ничего особенного, — все тем же нарочито скучающим тоном продолжил помощник, — заглянул к консьержу, поинтересовался, нет ли чего свеженького? Не случилось ли чего? Ну он мне и ответил, мол, все по-старому, никто не являлся, новостей нет.
— А сама хозяйка — вы с ней говорили?
— Нет, не стал. Она от постели сынка своего единственного не отходит. Захворал ее Митенька, где-то накануне ножку повредил. Растяжение связок.
— Ну и что? — Следователь выказывал явное неудовольствие.
— А то, что у мальца сидел и его приятель, Павел Челышев. Звал Митю прогуляться, настаивал, ну, матушка и не пустила.
— Какие вы все пустяки рассказываете, — Тернов поморщился.
— Вовсе не пустяки, — с укоризной ответил помощник, — мальчишки наверняка какую-то пакость замыслили. Зачем им чуть ли не ночью гулять? Хорошо, что соседняя кондитерская еще не закрылась, откуда прекрасный вид открывается на парадную дверь этого притона. Там и приютился.
— Зачем же вы не отправились спать?
— Хотел за молокососами последить, — усмехнулся Лапочкин. — Из парадной двери вышел только один Челышев. Все озирался. А неподалеку сани с седоком стояли. Седок, вроде бы мирно дремавший, как мальчишку увидел, тронул тростью плечо возницы.
— Седока разглядели?
— Слава Богу, оружие не взял, так хоть бинокль в цивильное платье успел положить. И увидел я… Знаете кого? — Лапочкин выдержал интригующую паузу. — Ни за что не догадаетесь. Тоцкого! Он явно принял меры, чтобы изменить внешность. Загримировался, голубчик. В какой-то малахай вырядился. Ну меня накладной бородой не обманешь. Я гусь стреляный. Очень меня его маневры заинтересовали.
— И что же дальше?
— А дальше я потихоньку выбрался из кондитерской да поковылял в отдалении за санями. Двигались они медленно, Челышев-то топал пешком до конки. Там и мне подфартило с извозчиком. Так что во тьме кромешной так неспешно и прогуливались на ночь глядя.
— Но когда-то ваша прогулка завершилась? — холодно спросил Тернов. — Излагайте быстрее. У меня полно других забот, помимо того, чтобы ваши былины выслушивать.
Лапочкин хитро сощурился и фамильярно устроил локоть на сукно начальничьего стола.
— А вот тут-то, как прогулка закончилась, и мне стало интересно. Потому что этот рохля Челышев — мальчишка, розовый как молочный поросенок, с очечками круглыми на носу, завернул в одно из злачнейших мест столицы. В заведение мадам Горшениной.
— В бордель? Несовершеннолетний юнец?
— Так точно, Павел Мироныч! — Лапочкин торжествующе откинулся на спинку стула. — В бордель! И по моим наблюдениям, юнца там с поклонами и изъявлениями почтения встретил борделевский швейцар, выскочил на улицу, дверь распахнул — только что сам под ноги не стелился.
— Хм, — Тернов насупился, — безобразие. Я еще раз убеждаюсь, что народное просвещение нуждается в реформировании. Где это видано, чтобы зеленые юнцы по ночам в бордели ходили, как взрослые? В наше время такого не было!
— Не в этом дело! А в том, что следом за ним туда же ринулся и Тоцкий! И был он в сапогах!
— Ну и что?
— Как — что?! Раньше-то он был без сапог! Значит, сапоги у него есть. Могла быть и кочерга. И под малахаем, в который он сейчас вырядился, мог и в ту трагическую ночь донести кочергу до места преступления.
— А бантик? Неужели нес с бантиком? Неужели так хитроумно все выстроил? — Тернов был поражен.
Лапочкин вскочил. Уловив, что молодой начальник осознал важность его открытий, он перестал скрывать нетерпение.
— Пока что эти соображения несущественны, осмысления требуют другие факты. Факт первый — в бордель молокососа Челышева пустили, встретили с распростертыми объятиями. Факт второй — Тоцкого туда не пустили, убрался несолоно хлебавши. Спустя несколько минут и я постучал, спросил, могу ли встретиться с мадам. Швейцар ответил: мадам принимает завтра. В полдень. И добавил, чтобы я приходил пораньше, а то уж наведывались желающие.
— Ну и что? — не понял Тернов, по привычке раскладывая бумаги со стола в ящики и приготовляя таким образом стол к своему отсутствию.
— А то, что из имеющихся фактов можно сделать два вывода. Первый — юнец Челышев — завсегдатай борделя, а Тоцкий — нет. К тому же если Тоцкий, активный деятель Союза либеральных ветеринаров, замешан в убийстве Ардалиона Хрянова, то становится понятным его слежка за молодежью. Он хочет вовлечь ее в ряды бунтовщиков.
— Вы уверены? — скептически усмехнулся Тернов. — И даже знаете, каким образом?
— Знаю, — самодовольно кивнул Лапочкин. — Не случайно сам Хрянов следил за Митей Будановым и его друзьями. Искал резоны для шантажа. И нашел: склонность к пороку и тайные походы по борделям. Надо спасать молодежь.
— Каким образом? — встрепенулся Тернов. — Я готов, но не знаю, как.
— Зато я знаю. Наверняка именно Тоцкий собирался явиться на прием сегодня в полдень к мадам Горшениной. Видимо, чтоб шантажировать и ее, как совратительницу молодежи. Требовать с нее деньги за свое молчание: деньги для пополнения кассы Союза либеральных ветеринаров. Мы можем их захватить с поличным.
— Давно я не бывал в борделе… — вздохнул Тернов. — Ах, простите, Лев Милеевич, шучу, давно не брал я в руки шашек.
Следственную камеру сыщики покидали в приподнятом настроении, переодеваться в цивильное не стали, решив, что в данном случае служебная форма поможет укротить видавшую виды мадам.
Солнце уже стояло над городом, неохотно взирало на суматошную жизнь городских улиц, где под его косыми лучами беспорядочно копошились суетные существа, безрассудно тратя подаренный им короткий зимний день на пустые хлопоты. Бесчувственное светило, кажется, едва собрало слабые силенки на холодную усмешку.
— А я так и не видел ни разу блистательную диву, — сказал с неискренним сожалением Лапочкин, углядев из казенного экипажа плакаты на афишных тумбах и на перилах империалов, там аршинными буквами было набрано имя знаменитой Дузе.
— При нашей службе совершенно невозможно оставаться культурным человеком, — поддержал помощника Тернов, — хлопот много, а досуга мало.
— Говорят, Дузе неподражаема в роли камелии, а вот наши писатели ничего равноценного Дюма не создали. Плакать зрителю не над чем.
— Зритель у нас над живыми камелиями может сколько угодно рыдать, — ответил Тернов рассеянно и тут же закричал: — Стой, стой!
Когда сани остановились, он легко соскочил на тротуар и направился к витрине галантерейного магазина, у которой топтались двое мужчин.
— Добрый день, господа, — сказал он со сдержанной радостью, пожимая им руки. — Надеюсь, мы узнаем друг друга?
— Добрый день, господин Тернов, я вас хорошо помню, — растерянно произнес рослый блондин.
— Здравия желаем, — нелюбезно ответил рыжий коротышка с нервно вздрагивающими губами, — продолжаете преследовать журналистов?
Тернов согнал улыбку с лица.
— Господин Шалопаев, господин Лиркин, я вас не преследую. Просто хотел поинтересоваться, как идут дела, не требуется ли помощь?