— Может быть, подойдет очерк о хронических пьяницах? О статистике смертности? О способах лечения тех, кто пал до скотского состояния?
— Слишком скучно, господин Мурин. И я заранее знаю, что будет в вашем очерке. Пьяницы — жертвы эксплуатации или ангелы, замученные женами-мегерами.
— Ничего подобного писать я не собирался, — запротестовал Мурыч.
— Лучше посетите модного венеролога да выясните у него процент излечения больных: и журналу благо, и вам, грешным, не дай Бог, сгодится.
— Да лучше я про падшего Карлоса напишу! — с горячностью воскликнул Мурыч. — Тот хоть пал от выстрелов республиканцев, в гуще народа, перед собственным дворцом!
— Хотя португальский король и пал от рук международной шайки революционеров, погиб из-за бездействия полиции, а может, и при ее попустительстве, но политика — не наш профиль, пусть в них Суворин и Мещерский упражняются, — холодно ответила госпожа Май. — А мы поговорим о господине Черепанове. Подозреваю, что вы, Фалалей Аверьяныч, снова рветесь в бордель, искать изменников, на которых вы специализируетесь. Бордельная фактура у вас, считаю, уже есть, и в излишестве, так что можете использовать ее в своем фельетоне. Только не называйте реальных фамилий. Скомпонуйте эту фактуру с новыми впечатлениями: посетите выставку женских гигиенических средств. Вам не скучно, Фалалей Аверьяныч?
— Нисколько, благодетельница! Очень интересно и увлекательно! Спасибо, что заботитесь обо мне, отправляя в самую гущу народа, на выставку, где подхватить инфлюэнцу можно за пять минут!
— Ничего с вами не случится, — жестко возразила Ольга. — И меньше Самсона будете водить по морозу. Ему еще вредно. А инфлюэнца ему уже не страшна. За один день управитесь.
— Слушаю и повинуюсь, — разочарованно протянул Фалалей, настроение которого заметно испортилось. — Разве может трепетная лань, то есть я, сопротивляться леопарду, то есть укротителю?
— Укротительнице, господин Черепанов, — хмыкнула Аля, — укротительнице.
— Устроили здесь натуральный цирк, — недовольно пробурчал Антон Треклесов.
Препирательства были прерваны звуками истошного звонка и глухих ударов. Кто-то ломился в запертые двери редакции.
— Вот хулиган какой! — всплеснул руками Данила, доселе безмолвно подхихикивающий. — Дверь разнесет! И зачем ногами бить в дверь?
— Открой, Корнеич, небось фотограф наш пожаловал, как всегда, с опозданием. — В голосе госпожи Май прозвучали хищные ноты.
Данила мгновенно скрылся. В прихожей лязгнул крюк входной двери, и тут же послышались гневный мужской голос и грузные шаги, явно не братыкинские.
Ольга Леонардовна крепче сжала плеточку. Ее пылающий негодованием взгляд был устремлен в дверной проем. В проеме показался неизвестный мужчина: высокий, с худым, но миловидным лицом, седоватые борода и усы, на голове сдвинутая набок каракулевая шапка. Незнакомец уперся ладонями в притолоки, шуба на хорьке, крытая черным сукном, распахнулась, открыв сбитое набок шерстяное кашне и фрак с огромным розаном в петлице.
— А! — взревел он. — Вся шайка в сборе! И бандерша на месте! Чуд-д-десно! Теперь я всех вас знаю в лицо! И выведу вашу коммерцию на чистую воду! Сгниете на каторге, душегубы!
Мужчины растерянно переглянулись. Лиркин съежился на стуле, Синеоков побагровел, Платонов уронил пенсне, Фалалей приоткрыл рот да так и замер, побледневшая Ася собралась упасть в обморок.
Неожиданный гость качнулся вперед, и Треклесов потянул руку к верхнему ящику стола. Никто не успел произнести ни слова, как госпожа Май хлопнула плеткой по столу, вышла на середину сотрудницкой и гордо вскинула голову перед незнакомцем.
— Молчать!
Плетка подействовала на визитера магически. Он с ужасом уставился на дамскую руку с опасной игрушкой: неужели ударит?
— Кто такой? Что надо? — раздельно произнесла дама.
Кровь отхлынула от щек незнакомца. Он шагнул вперед и, набрав в грудь побольше воздуха, завопил:
— Мне нужен Ардалион Хрянов! Куда вы спрятали его труп?
Глава 2
Сразу же по получении телефонного сообщения судебный следователь Павел Миронович Тернов самолично выехал на место зловещего происшествия. Полиция известила судебные органы о страшной находке рано утром, когда еще не разбежались по разным адресам специалисты, поэтому вместе со следователем отправились не только агенты, но и врач, и дактилоскопист, и помощник следователя Лев Милеевич Лапочкин. Лапочкина, изворотливого, опытного дознавателя, виртуоза сыска, молодой следователь Казанской части, недавно вступивший на путь самостоятельной работы, особенно ценил — за ненавязчивые подсказки. Впрочем, Павел Миронович догадывался, что мягкость и кротость приберегал этот мастер перевоплощений для общения с начальством, а уж какие личины напяливал скуластый человечек с глазками-буравчиками под кустистыми бровями для выведывания нужных ему сведений от вольных или невольных свидетелей всех сословий, одному Богу ведомо.
Павел Миронович с некоторым неудовольствием покинул казенный экипаж. Из-за оттепели на мостовой и тротуарах дворники не успевали убирать жидкую грязь, и франтоватый следователь не без оснований тревожился, что его обуви будет нанесен неизбежный урон, не спасут и галоши. И все-таки манкировать своими обязанностями он не желал.
Место происшествия — двор и проходные арки — с утра оцепили городовые, дабы сохранить следы, оставленные преступником. Но меры не помогли: снега с вечера не выпадало, поэтому и двор, и окрестные улочки были испещрены многочисленными несвежими следами прохожих и жителей близлежащих домишек.
Любопытствующие из простолюдинов, да и из приличной публики, кучками жались поодаль от суровых стражей порядка. Высоченные городовые, в зимних шинелях, в башлыках, при шашках и револьверах в кобурах выглядели грозно. Пробираясь между зеваками, Павел Миронович краем уха улавливал обрывки фраз. Из них следовало, что толком никто ничего не знал, а полагали, что либо опять нашли бомбу в подвале, либо в прачечной затаились преступники и сейчас их начнут со стрельбой брать, либо злоумышленники вырезали целую семью, а трупы несчастных бросили в ларь с мусором. Самые дерзкие из зевак подбирались к городовым вплотную, вставали на цыпочки, силясь узреть из-за спин служивых ужасающие подробности преступления. Однако видели они только пристава да околоточного, подпиравших с боков тучную бабу в ватном пальто и в платке.
Павла Мироновича и его эскорт пропустили сразу же. Когда следователь приблизился к живописной группе, то заметил, что подпухшее, серое лицо бабы, испещренное прожилками кровеносных сосудов, заплакано.
— Вот она, господин следователь, и дала нам знать о злодействе, — пробасил пристав. — Дунька, жена кузнеца Пурыгина, он у Сименса работает. А Дуня прачкой у жильцов некоторых подрабатывает. Детишек нарожали, вот теперь и мыкаются.
— Что ж, Авдотья, рассказывай, как было дело, — велел Тернов, окидывая взором двор и длинное приземистое здание с толстыми мутными стеклами в центре двора. Дверь прачечной была приоткрыта. — А что, в понедельник с утра прачечная уже открыта была?
— Да не, с утра-то на дверях замок висел, ваше сияство, — ответила гнусаво Дуня Пурыгина. — Я-то его и отомкнула. Взошла да сразу у входа положила, как мы завсегда ложим. А уж на свет Божий от страстей бросилась, тут уж и двери, и замки из головы вон.
— Ясное дело, испугалась баба, — добродушно оправдал прачку пристав.
Тернов изучал свидетельницу: не баба, а бабища, сложения атлетического, сама способна пришибить любого мужчину натруженным кулачищем.
— А что тебе показалось подозрительным? — спросил он Авдотью.
Та вытаращила белесые глазища на смазливого барина с пшеничными усиками и аккуратной бородкой, сглотнула и перекрестилась.
— Батюшки, а труп-то!
— А ты его сразу увидела?
— А как взошла, он на полу-то возле лохани и распластался, болезный, а рядом — шайка с бельишком опрокинута.
— А дальше? Неужели не подошла поближе?
Дуня опустила глаза.
— Чего греха таить, подошла. Думала, може пьяный какой забрел да и заснул. Спервоначалу труп-то не признала. А увидала лицо мертвое да кровушку на лбу, выскочила без памяти. Выскочила и визжу! Тут народ-то и сбежался.
— Все так и было, ваше высокоблагородие, — подтвердил околоточный. — Сжальтесь над глупой, отпустите домой. Она смирная, а детишки дома одни оставлены, не сотворили бы чего.
— Ладно, отпускаю под твою ответственность, — вздохнул Тернов и направился к двери прачечной, возле которой топтался его помощник.
Лев Милеевич Лапочкин уже посетил место трагедии и теперь цепким взглядом шнырял по двору. При приближении начальника он вытянулся в струнку.
— Прошу вас, Павел Мироныч, осторожненько, скользко там, — приговаривал он, открывая дверь и следуя за начальником в прачечную, где возились дактилоскопист и врач.
Тернов очутился в низком полутемном помещении, освещенном керосиновыми фонарями, и поморщился от окутавшей его холодной сырости. У одной стены — чугунный водогрейный котел с крышкой, вдоль другой, в ряд, разместились долбленые из дерева лохани на ножках. Все они были пусты, и деревянные затычки лежали около плотно закрученных латунных краников. Лишь в одной лохани, возле которой стоял врач, в мутной воде плавали какие-то тряпки.
— Смерть наступила от удара тупым тяжелым предметом по затылку, — констатировал вполголоса эскулап.
— Каким предметом? — спросил Тернов, наклоняясь над трупом странно одетого мужчины.
На вид покойному можно было дать лет сорок. Лежал он на спине, поверх поношенного домашнего костюма надет миткалевый халат, застегнутый на все пуговицы, одна, нижняя, правда, оторвалась. Вокруг талии замоталась какая-то тряпка, более всего похожая на сбившийся передник. Ноги слегка раскинуты, башмаки стоптанные, одна штанина задралась, открыв белую полоску теплых кальсон. Левая лежит на какой-то мокрой ветоши, у правой — шайка. Лицо узкое. Волосы неопределенного цвета, пожалуй, русые с проседью, такие же бородка и усы, прямой нос, тонкий, длинный. Ровные дуги бровей, большие глазные яблоки под голубоватыми веками. И самое неприятное — странное кровавое пятно на лбу мертвеца.