— Понял, господин Коцюбинский, — кротко согласился врач, — но мы и не собирались этого делать. Мы — вне политики.
— Ладно, — развязно заявил горлопан. — Я вас прощу. Но только при одном условии. Если вы отпустите со мной и этого страдальца, — он указал на съежившегося на койке мужчину, тот все еще дрожал, в глазах его стояли слезы.
Руководитель заведения задумался. Но ненадолго.
— Ну что ж, — сказал он смиренно, — если вы как честный человек дадите мне слово, что ваш протеже не будет буянить в общественных местах.
— Обещаю, — сумасшедший бузотер подмигнул здоровым глазом окаменевшему Самсону. — И этот инцидент умрет в могиле нашего соглашения.
Доктор закивал, искоса поглядывая на ошибку медицинской науки, — повеселевший оратор дергал за рукав своего единомышленника, чтобы тот скорее вставал.
— Ведите нас в гардеробную, — требовательно велел ревнитель республики, — и быстрее. Вещи, надеюсь, в сохранности?
— Все, все в сохранности, — лебезя, толстячок следовал к выходу за парочкой в линялых халатах и опорках, — и документики фальшивые тоже…
— Оставьте их себе, — гордо ответил краснобай, — я не собираюсь ими злоупотреблять и трепать ваше доброе имя.
— Вот и хорошо, вот и чудненько, — приговаривал толстяк, лавируя между тенями в коридоре и делая знаки санитару. — Я сам вас сопровожу, верну ваши вещи самолично, из уважения и почтения. А санитар наш с вашим коллегой сейчас пойдут и подготовят лучшую нашу карету, чтобы доставить вас куда изволите.
Громила со сросшимися бровями по условному сигналу отпер дверь, и тут пути разошлись: доктор и его получившие свободу пациенты двинулись вниз, по лестнице, ведущей к приемному покою, санитар ухватил стажера за локоть и повлек куда-то влево, вправо, а затем вниз по темной узкой лестнице, выходившей к каретному сараю.
Пока одни служители запрягали лошадей, другие обмахивали карету метелками, протирали тряпочками стекла и кожаные сиденья, застилали очищенное сиденье бархатным ковриком. Потом в подготовленную по высшему разряду карету усадили Самсона, и извозчик подогнал экипаж к высоким железным воротам, ведущим на волю.
На крыльце приемного покоя появились двое мужчин, в которых с трудом узнавались пациенты дома скорби, — может быть, потому, что бритые их головы скрывали меховые шапки, а измученные лица — поднятые воротники пальто. Следом за ними выскочил и директор. Улыбаясь и низко кланяясь, он провожал своих пациентов.
Безумцы залезли в медицинскую карету. Дверца за ними захлопнулась, кучер сел на козлы, карета дернулась и выехала за пределы царства умалишенных.
Самсон забился в угол, сжался в комок. Фонарь внутри кареты давал возможность хотя бы следить за спутниками. Те сначала хмуро взирали на юношу, потом принялись дико хохотать и хлопать своего спасителя по плечам. Увернуться от их набирающих силу ударов в замкнутом каретном пространстве не было возможности.
— Ну что, брат, узнаешь спасенного Коцюбинского? — сквозь смех спросил враг градоначальника.
— Узнаю, — улыбнулся через силу Самсон, — узнал сразу. Но не знал, что мне делать.
— Ты молодчина! Ты настоящий друг! — завопил его визави и бросился к Самсону в объятия. — Ты, наверное, думал, что я сошел с ума?
Самсон облегченно рассмеялся, сжимая в объятиях спутника.
— Я просто не понял, как ты попал в дом скорби.
— Попасть-то туда дело нехитрое, — подмигнул стажеру нашедшийся друг, — вон и Тоцкий угодил. Тоцкого узнал?
— Теперь узнаю, — кивнул Самсон. — А я без тебя, Фалалей, совсем потерялся… Думал, господин Тоцкий на кладбище или на поминках… Ардалиона Хрянова.
Смех стих. В полумраке кареты юноша увидел блестящие дорожки на щеках Тоцкого.
— Почему вы плачете, господин Тоцкий? — спросил Самсон.
— Он оплакивает мадемуазель Толмазову, — пояснил Фалалей.
— А разве она погибла?
— Погибла, — Фалалей вздохнул, — потому что разврат — это смерть.
Глава 17
— Теперь я знаю, кто убил Ардалиона Хрянова, — сурово заявил следователь Тернов после того, как экипаж, в котором он сидел со своим помощником, отъехал на изрядное расстояние от заведения мадам Горшениной. — Поручик Бешенцов.
— Да, основания для таких предположений имеются, — согласился Лапочкин. — Куда же мы едем?
— В Главный штаб, — лаконично ответил Тернов.
Спутники опять замолчали.
— Вы уверены, что с нами будут там разговаривать? — наконец осмелился задать вопрос Лапочкин. — Ведь прямых улик у нас нет, только косвенные.
— Вот штабисты и помогут нам с помощью косвенных улик добыть улики прямые. В конце концов, российская армия заинтересована в том, чтобы ее ряды не порочили офицеры-убийцы. Какой позор для мундира — убить кочергой жалкого латиниста в вонючей прачечной… Добро бы, честный поединок! Или бой!
— Но, признайтесь, как-то все очень просто получается, — не унимался Лапочкин. — Ворвался Бешенцов в субботу в заведение мадам Горшениной, буянил, грозил, схватил кочергу… С кочергой бросился в меблирашки Будановой… Но у Будановой никто про кочергу не упоминал. Хотя там стояла своя, с бантиком…
— Пустяки, — отмахнулся Тернов, — мог кочергу на улице оставить, у входа. А когда выскочил, снова схватил и помчался на квартиру Хрянова. Там в прачечной его и убил. Там и след от сапога имеется.
— Остается выяснить, за что Бешенцов убил латиниста. И при чем здесь Лиссабон?
— Надеюсь, в Главном штабе нам сообщат недостающие сведения. В любом случае, хотя бы узнаем там адрес поручика Бешенцова, нагрянем к нему, изымем вещественное доказательство — его сапоги. Сверим отпечатки…
— Интуиция мне подсказывает, что-то здесь не сходится, — упорствовал помощник следователя.
— Оставьте, Лев Милеевич. Просто личность убийцы рушит вашу стройную систему с бантиками, зараженными кошками и мышками…
— Вовсе не рушит, — Лапочкин насупился, — наоборот, только укрепляет эту версию. Стало быть, антиправительственная организация уже обзавелась и отрядом боевиков. И боевиков профессиональных. Бешенцов лишь один из них.
Тернов передернул плечами:
— Не старайтесь сбить меня с пути истинного, все равно сейчас мы едем в штаб.
— Как вам угодно, Павел Мироныч, — сдался Лапочкин, — только умоляю вас, как старый тертый калач, помните про Лиссабон!
У Главного штаба сыщики высадились и направились к дежурному. Предъявили документы, объяснили, что им необходимо получить аудиенцию у руководителя контрразведки — в связи с расследованием убийства, которое мало того что затрагивает непосредственные интересы российской державы, но и имеет четко выраженный заграничный след.
Дежурный снял телефонную трубку и связался с отделом контрразведки.
Через долгие десять минут в приемной появился подтянутый юноша в ладно пригнанной форме адъютанта и сумрачными коридорами провел представителей судебных органов туда, где им предстояло давать непростые объяснения: в кабинет высокопоставленного чиновника.
Двойная дверь, с тамбурным переходом, захлопнулась за ними. Адъютант, введший их в кабинет, назвал их имена и должности и сразу удалился, осторожно прикрыв за собой створки.
Огромное пространство кабинета скрадывалось царившим в нем полумраком: высокие окна затянуты плотными портьерами зеленого, переходящего в черный цвета, блики от настольной лампы выхватывают тусклую позолоту лепнины на потолке и стенах, на резной раме портрета Николая II, скользят по пустому внушительному столу, напоминающему плац.
Только когда глаза привыкли к полумраку, посетители заметили с другой стороны стола слабое движение: седенький старичок с пышными бакенбардами времен Александра II, в генеральской форме, приподнялся на кресле и приветливо взмахнул ручкой, предлагая им сесть.
— Господин Тернов, господин Лапочкин, — с подобием улыбки обратился к ним реликт прошлого века, — глава нашей службы в данный момент отсутствует по весьма важному делу. Не довольствуетесь ли вы разговором со мной?
— Ваше высокопревосходительство, мы рассчитываем на вашу помощь, — хриплым от волнения голосом ответил Тернов. — Мы расследуем дело об убийстве латиниста, преподавателя ветеринарных курсов. Ардалион Хрянов был убит в минувшую субботу ближе к полуночи, в прачечной, кочергой, на ее ручке был повязан алый бантик.
— Очень, очень интересно, — милостивым кивком поощрил посетителя хозяин кабинета. — Что же дальше?
— Добытые нами улики — пока еще косвенные — свидетельствуют о том, что убийство осуществил человек, возможно, действовавший по указке из Лиссабона. Это — поручик Бешенцов.
Генерал погрустнел и, тяжело вздохнув, выдвинул верхний ящик стола, порылся там, достал табакерку. Ловким движением он откинул лакированную крышечку, подцепил двумя пальцами щепотку и втянул табак в нос: сначала в левую, потом в правую ноздрю.
Захлопнув табакерку, обратил проницательный взор на Тернова и сказал:
— Этому я, господин Тернов, нисколько бы не удивился. Поручик Бешенцов — наша головная боль. Артамон Сергеевич — личность неуправляемая, страстная. Он и не на такие эскапады способен. Мы сами подозреваем его в ужасном убийстве.
— Быть может, есть смысл соединить наши усилия, — осторожно предложил Тернов. — Мы оба заинтересованы, чтобы злодей не ушел от возмездия. Мы готовы обыскать его квартиру, но хотели бы согласовать наши действия.
— Поручик Бешенцов совершенно неуловимая личность, — тень бледной улыбки снова скользнула по морщинистому личику, сухонькие пальцы любовно оглаживали табакерку. — Увы, он словно растворился в столице. Однажды его видели на нашей явочной квартире. С весьма привлекательной дамой. Но упустили. Квартира, где он полгода назад проживал, пуста. Его там нет.
— Ваше высокопревосходительство, — робко подал в поддержку начальнику голос и Лапочкин, — но, может быть, там остались его старые сапоги? У нас следок имеется.
— В бывшей его квартире живут другие люди, а старые сапоги господина Бешенцова с таким же успехом можно искать и в Португалии, — усмехнулся генерал. — Он вернулся оттуда самовольно. Вскоре после зверского убийства короля Карлоса и инфанта. Мы подозреваем, что он причастен к этому преступлению.